Михаил Поляков - Грудинин

• Название: Грудинин
• Автор: Михаил Поляков
• Жанр: Русское современное

Бизнесмен Алексей Грудинин живёт по принципу «кто сильнее, тот и прав». Однажды ночью, возвращаясь на машине с шумного праздника, он сбивает на заснеженной московской улице ребёнка. Происшествие получает огласку, и Грудинин, несмотря на свои связи и деньги, оказывается в колонии. Там ему предстоит пройти длинный путь от нравственной деградации к моральному перерождению. Этот психологический роман, написанный в лучших традициях русской классики, не оставит равнодушным никого.

---

Зал заседаний был длинной светлой комнатой, в одной половине которой, вдоль стены, располагалась огороженная низким деревянным бортиком металлическая клетка, окрашенная чёрной, ещё пахнущей краской, с привинченной к полу узкой металлической скамьёй возле стены. На возвышении находилась трибуна судьи с позолоченным и тускло блестящим государственным гербом на торце и креслом с высокой бордовой кожаной спинкой. Большую же часть зала занимала зона для зрителей, уставленная несколькими рядами коричневых откидных кресел. В той её половине, которая была возле клетки, устраивались журналисты. На штативах уже стояли пять или шесть камер и два оператора безрукавках, встав на колени, переругиваясь, резкими движениями распутывали затоптанные толстые кабели. При появлении Грудинина в зале началось оживление. Журналисты со своими камерами и микрофонами окружили его со всех сторон, а зрители, бывшие в зале, встали с мест и, поднимаясь на носках, старались разглядеть его за их двигающимися спинами. Один из фотографов, невысокий лысый мужчина в джинсовом костюме, круглых металлических очках и с обстриженной бородкой, энергично, на полусогнутых ногах подбежал к Грудинину и, встав перед ним на корточки, осветил его лицо такой сильной вспышкой, что тот на мгновение перестал видеть. Пристав, стоявший у двери, молодой, весь угловатый человек с угрюмым бескровным лицом, начал проворными движениями открывать дверь клетки, гремя ключами. И, глядя на его серую шею над сдавливающим её белым воротником рубахи и слыша треньканье задевающих клетку ключей, Грудинин, оглушённый вопросами, со всех сторон обращёнными к нему и ослеплённый фотовспышками, почувствовал желание забыться и ни о чём не думать. Усевшись на холодную скамью, он поставил локти на колени и закрыл ладонями лицо, стараясь стать как можно незаметнее, скрыться от звуков движения в зале, вспышек фотокамер и серьёзных, деловых, ничего не выражавших и как будто не имеющих по отношению к нему никакого собственного мнения лиц журналистов. Главное же он боялся встретиться взглядом со вдовой, которую успел уже по её синему плащу узнать в зале.

Между тем началось хорошо известное и вместе с тем малопонятное ему действо – выяснение формальностей между адвокатом и судьёй, перекладывание бумаг с места на место, ссоры о чём-то адвоката с прокурором. Судья в своей обширной чёрной мантии то уходил из зала, то возвращался обратно за какой-то важной папкой. Свидетели то объявлялись, то пропадали снова. Раза два начиналась перепалка между приставом и фотографами, старавшимися перешагнуть через деревянный бортик и ближе подойти к решётке. Наконец, порядок был наведён и заседание началось. Слово получили адвокат и прокурор. Первым выступил прокурор – высокий молодой капитан с добрым прыщавым лицом, в новом синем форменном костюме, плотно облегающим его длинную согнутую фигуру. Читая по бумаге хорошо известное Грудинину требование максимального наказания, он старался быть серьёзным, но, видимо, нахождение в центре внимания доставляло ему большое удовольствие, и дёргающаяся улыбка то и дело растягивала его тонкие губы. Стараясь остановить эту улыбку, он сдвигал брови, делал длинные паузы, прочищал горло, и из одной дрожащей руки в другую брал свои бумаги. После него выступил Буренин, который обычным своим, заискивающим перед судьёй голосом, больше глядя на него, чем на публику, попросил для своего клиента оправдания. Выслушав всё это, судья поднялся с места, объявил о том, что суд удаляется на совещание, и широкими шагами вышел из зала в расположенную за спиной его кресла дверь кабинета. Вернувшись через несколько минут и встав за трибуну, он подал знак приставу, стоящему у двери. Тот, вытянувшись по стойке смирно, громко произнёс осипшим голосом:

– Встать, начинается оглашение приговора!

Все присутствующие поднялись с мест. Судья строго оглядел зал поверх очков, убеждаясь, что никто не нарушает молчание. Затем, удерживая обширный рукав мантии, медлительным движением взял со стола красную кожаную папку с выдавленным на обложке двуглавым орлом и, щурясь на, видимо, раздражавшие его фотовспышки, лишённым интонации скрипучим голосом начал читать, переворачивая длинными жёлтыми пальцами мелованные листы:

«Именем Российской Федерации.

11 ноября 20** года, примерно в 3 часа 05 минут, на Ярославском шоссе в городе Москве произошёл наезд автомобиля «БМВ», регистрационный знак Е 875 АС 90, под управлением Грудинина Алексея Андреевича на пешехода Иванову Марину Анатольевну две тысячи первого года рождения, которая скончалась вследствие полученных ранений в больнице номер сорок города Москвы. Грудинин А. А. не предпринял необходимых мер для спасения жизни несовершеннолетней Ивановой М. А., скрывшись с места происшествия.

Суд заслушал показания свидетелей – Бакушева И. Е. и Семенова О. А., ознакомился с показаниям экспертов, данными трасологической экспертизы и приложенными к делу видеоматериалами.

На основании изложенного, руководствуясь статьями 264, 265-й, 307-й УПК РФ, суд постановил по совокупности преступлений, путём частичного сложения наказаний приговорить Грудинина Алексея Андреевича к пяти годам лишения свободы с отбыванием срока в колонии общего режима. Приговор может быть обжалован в суде высшей инстанции.

Подсудимого взять под стражу в зале суда».

– Подсудимый, вам понятен приговор? – спросил судья, подняв свои припухшие глаза на Грудинина.

– Да.

– Есть вам что сказать в последнем слове?

– Нет, – ответил Грудинин, ничего не чувствуя и не понимая, слыша только шум крови в ушах. Пристав снова начал отпирать решётку, возясь с гремящими ключами, и Грудинин, с напряжённым вниманием следя за быстрыми и проворными движениями его пальцев, на секунду потерял сознание. Очнувшись, ничего не видя перед собой в разноцветной пелене, вставшей перед глазами, он почувствовал как кто-то приблизился к нему, быстро и энергично задышал на ухо, бесцеремонно, как тряпичную куклу, дёрнул за плечо, и защёлкнул наручники на запястьях.

– Арестованный, встать! Идите прямо. Вперёд, по коридору, – услышал Грудинин незнакомый ему встревоженно-хриплый голос.

В зале началось движение, люди поднимались со своих мест и проходили к выходу. Какой-то седой мужчина среди зрителей подняв руки над головой энергично и звонко захлопал в ладоши, несколько человек в разных концах зала вразнобой вторили ему. Ещё кто-то неуклюже, сорвавшись на букву «ша», присвистнул.

– Можно Павлу Афанасьевичу (судье) задать несколько вопросов? – слышал Грудинин за своей спиной голоса журналистов.

– Будете подавать апелляцию? – крикнул кто-то ещё.

– Пустите, на два вопроса!

– Всё, всё, всё! – напряжённым голосом отвечал на всё это пристав, расставив руки и не пуская журналистов.

…Дальше была последняя беседа с адвокатом, передача последних поручений и т. д., и, наконец, отъезд в следственный изолятор. Главным ощущением первых моментов после объявления приговора было облегчение: пытка неопределённостью, продолжавшаяся несколько месяцев, теперь окончилась. Заключение, которого он боялся и желал избежать, стало очевидным фактом. Что ждёт его там? Какой будет его новая жизнь? Ответов на эти вопросы он не знал и страшился их. В голову лезли разнообразные, где-то виденные и слышанные истории о бандитах, пресс-хатах и надзирателях, но так разнообразны они были, и так многочисленны, что из них нельзя было вынести ничего точного и строго определённого. Кроме того, собраться и успокоиться ему мешал тот самый вопрос, который на протяжении этих страшных двух месяцев с начала скандала и нового процесса мучил его..

«Как так вышло, – думал Грудинин, переворачиваясь на жёсткой койке в столыпинском вагоне и особенно внимательно прислушиваясь к визгливому звуку заскрипевших под ним нар, – как вышло, что все мои убеждения, все взгляды не оправдались, и меня, состоятельного, сильного человека вопреки законам жизни и здравому смыслу осудили и отправили за решётку?»

Его самого удивляла банальность этой мысли, особенно потому, что по первому впечатлению, ощущению, он как будто ясно понимал происшедшее. Но только он начинал разбирать его, осмысливать с точки зрения своих взглядов и жизненного опыта – и это понимание исчезало. Первым приходящим на ум ответом было то, что он всю жизнь ошибался относительно законов, управляющих человеческим обществом, и оно живёт не по законам дарвинизма, а подчиняется каким-то другим, пока не понятым им странным законам. Но это он сразу отбрасывал. Мало того, что был жизненный опыт, многократно подтверждавший правоту дарвинизма, но он видел и судивших его. Судья, как он знал из многих источников, был взяточником, прежде много раз выносившим несправедливые приговоры, прокурор, очевидно, был карьеристом (Грудинин вспомнил его улыбку во время чтения обвинения), журналисты хотели от процесса только сенсаций, и за время следствия замучили не только Грудинина, но и мать погибшей девочки, которую, как он слышал, своими бестактными вопросами они довели однажды до слёз. Нечего было говорить и о политиках, возмущённо требовавших в выступлениях и официальных запросах в следственные органы расправы над ним. Все эти люди, гнавшие его теперь, – все они были как он, все жили и добивались успеха в жизни в соответствии с хорошо знакомыми ему законами естественного отбора. Более того, каждый из них, окажись он в ситуации Грудинина, и действовал бы в точности как как он. И вместе с тем какая-то таинственная и могущественная сила заставляла их вопреки логике, здравому смыслу, а в некоторых случаях, возможно, вопреки собственной воле, преследовать его. Грудинин чувствовал эту силу, но не понимал её, и подставлял на её место то общую жалость к девочке, то зависть и ненависть толпы к богатым людям, – но всё это было не то.