Вера Орловская - Зона отчуждения

• Название: Зона отчуждения
• Автор: Вера Орловская
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-906792-82-2

Новая книга Веры Орловской «Зона отчуждения» – это не только исторические аналогии, объясняющие причину происходящего сейчас на Украине, но и личная трагедия героя, через сердце которого проходит эта война, делящая его жизнь на «до» и «после». Зона отчуждения пролегает в самом человеке, пытающимся противопоставить себя зараженному ненавистью миру.

---

Как же давно это было, – подумал Николай, выходя из ванной комнаты чисто выбритый и пахнущий парфюмом Boss. Уже несколько месяцев как мысли об Украине проросли в его мозгу, правда, не цветами, а репейником – остро-колючим и прилипчивым. Он прикипал к телевизору в любую свободную минуту, переключая с канала на канал в поиске новостей с майдана, которые уже больше походили на сводку с мест боевых действий. Как сказал один остроумный журналист по поводу «мирного выступления граждан»: «самыми мирными здесь можно назвать тех, кто выковыривает камни из брусчатки и разливает по бутылкам жидкость для коктейля Молотова». Этот угар, шабаш, бред сумасшедшего не оставлял ему никакой надежды на то, чтобы разглядеть что-нибудь разумное, доброе, вечное в происходящем там. Он вполне допускал, что вначале действительно люди вышли бороться за свободу, да и просто потому, что их достали и власти, и олигархи, и бедность, и неопределенность, и многое другое… Но всегда нужно смотреть – кто рядом с тобой. Народ и толпа – это далеко не одно и тоже, об этом он знал, как историк. Однако, лично для него существовала еще и близкая связь, родовая, если хотите… Как мог он разделить себя пополам по признакам национальности? Может быть, по их больной логике, он должен был отказаться от своей русской матери: «треба вбити в собi москаля» (вот дельный совет), да, а отца отправить на майдан каяться перед украинцами за то, что он продался москалям и женился на русской девушке, которую полюбил, поправ тем самым все мыслимые запреты бандеровского национализма. Душа болела, есть у нее такое неограниченное право – чувствовать. Ему казалось, что многие хорошие люди сейчас там страдают. У него остались на Украине родственники, друзья, но после недавней попытки общения, и того, что из этого получилось, он запрещал себе думать о них, вернее, старался не думать. И не хотел обсуждать это даже с женой. Наталья пыталась его успокоить, но выходило еще хуже:

– Ты живешь в Питере больше 30 лет. Что из того, что родился там? После развала Союза всё изменилось: и люди, которых ты знал когда-то, изменились тоже.

– Не пори чушь! Мы каждый год ездили туда, ходили в гости, где нас кормили борщом. Я пил с ними водку. Мы смеялись. Ты не помнишь, как мы смеялись? Делали шашлыки на берегу, потом бежали в море…. Это просто морок какой-то, как будто большая туча упала: всё стало свинцово-серым и черным, похожим на дым от тех горящих шин, которые они поджигают на майдане. Ты не понимаешь, я чувствую гарь в своем горле. Это – пожар, и мне, как нормальному человеку, хочется вытащить людей из огня, спасти. Мне хочется сказать, что я о них помню и люблю, что весь этот ужас скоро закончится. А получается – я враг, я – москаль, и этого достаточно, чтобы не слышать меня, я – последний урод, не понимающий их освободительной революции? Да от кого же, блин, они освобождаются? Если от своего президента, то не слишком ли большой ценой крови и собственных жизней? Как будто он непотопляемый крейсер какой-то…

Николай выкрикивал слова, и ловил себя на том, что не может говорить нормально. Казалось, что их агрессия, их пожар перекинулся уже на него и бежал теперь в крови – в той половине ее, где этническое украинство пересиливало русскую и европейскую ментальность. Но кровь, как море, нельзя разделить: всё смешалось. Всё смешалось в нем: боль, обида, любовь и даже нежелание этой самой любви в себе самом.

– Ты бы еще поехал туда примирять их, – сказала раздраженно жена. – Они бы, конечно, тебя послушались и разошлись бы по домам.

Николай не стал отвечать ей, он вышел из-за стола, резко отодвинув стул так, что тот чуть не упал. В прихожей надел куртку и открыл дверь.

Дурацкое воскресенье, – думал он. Лучше бы я на работе был. Николай вспомнил, что несколько дней назад они поссорились с Натальей из-за того, что он заметил, как она копалась в его мобильнике. Вообще последнее время чувствовал себя под ее взглядом, как под снайперским прицелом. А, черт, и сравнения какие-то майдановские в башку лезут. Осталось только нажраться до беспамятства, чтоб как чистый лист бумаги, как новенькая ауди. Воспоминания о недавно купленной машине немного успокоило его. Он называл ее Авдюшкой, и сейчас решил пойти к ней. Мягко и уютно утонув в сидении, положил руки на руль и стал постукивать пальцами по нему, думая, куда бы рвануть конкретно, или просто поехать прямо – куда глаза глядят, влиться в поток машин: следить за дорогой, погрузиться в движение общее, единое, пусть несет куда-нибудь, пусть вывезет к чему-нибудь. 25 лет за рулем, это значит, что машина становится частью тебя, ты чувствуешь, что у нее болит, какое настроение…. А характер? Характер у каждой машины свой, это он знал точно, поменяв за свою жизнь несколько, он помнил о каждой, как о женщинах, которые смогли тронуть его сердце. Их было не так много, как хотелось бы, – улыбнулся он такому уточнению. И подумал о Наташе. Какой она была раньше и какой стала теперь. Ему казалось, что сам он не изменился, ну, может быть, немного внешне, может быть, даже постарел, но это не то… Что случилось с ней? Когда это случилось? У каждого из них оказалась своя территория, не в прямом смысле, но по сути так. Она и раньше была, тогда это называлось свободой и доверием. Договорились сразу, что будет так: считаться с интересами, не придумывать ничего лишнего и доверять друг другу. Что-то там еще было в этом устном договоре. Им казалось, что можно знать заранее обо всем – выяснить раз и навсегда, а дальше жить спокойно и счастливо. А, возможно, так хотелось и казалось ей, а не ему. Он просто согласился, махнул головой, улыбнулся, и всё пошло-поехало… Позже скажет о себе: «Сдался на милость врагу». Почему врагу? Так само вырвалось. Сыну почти 30, а он думает, что и ему столько же… Серьезен, мудр? Старался, возраст обязывал, положение отца. Тоже мне, блин, учитель жизни, – ухмыльнулся Николай и полез рукой за диском, чтобы поставить музыку. Машина обрадовалась – подпрыгнула на ближайшей выбоине и понеслась дальше уже под Стинга: «If bload will flow flesh and steel are one. Drying in the colour of the evening sun». Эту композицию «Fragile» он любил еще с молодости, впрочем, как и вообще Стинга. Его удивило однажды, что дочка с удовольствием тоже слушает эти песни.

Николай обожал свою дочь Настю. Эта – точно мое счастье, пока никто у меня не отнял ее, хотя и крутятся тут вокруг разные… 19 лет. Сколько еще он будет называть ее «лисенок», «рыжик», «Астя» (как произносила свое имя она сама, едва научившись говорить). Думать о ней было радостно и спокойно. Иногда он чувствовал, что она любит его больше, чем мать, с которой часто они вдвоем на чем-то спотыкались. Николай не особенно пытался в это вникать, но когда жена начинала жаловаться на Настю, он почему-то уже заранее в душе оправдывал дочь. Наверное, это было неправильно с педагогической точки зрения, но стоило Насте подойти к нему и, растягивая слово «па-а-а-п», что-нибудь попросить, он был обезоружен. Наталья, по его мнению, была не объективна к ней, а глядя со стороны, так даже ревновала, так ему казалось. Но к кому только она не ревновала его, похоже, что и к собаке, когда та выбегала к нему навстречу вечером, едва он переступал порог дома. Вот кто его точно любил, так это Варя: ее морда, ее преданные глаза не могли врать.

Стоя на светофоре, он заметил, что девушка, сидящая за рулем в рядом стоящей машине, улыбается ему. Это было приятно. А погода сегодня хорошая: солнце, – подумал он, – и пробок почти нет – все-таки выходной…. Выходной, выход, выход, – пронеслось в голове. А сзади уже кто-то сигналил: он зазевался, завяз в своих раздумьях. Горел уже зеленый. Ехать, ехать, один, один – выбивался ритм, навеянный то ли музыкой, то ли ритмом сердца. Живут же остальные, и что – все у них прямо в шоколаде: и на работе, и в семье, и со здоровьем? И… опять светофор (много их слишком или это я быстро еду?). А куда, собственно говоря, спешу? Школу закончил – спешил в институт поступить, чтобы в армию не взяли… Не хотел идти. Зато честно. Потом спешил жениться, потому что Наталья залетела (тоже поспешил переспать с ней). А после спешил денег заработать, чтобы кооператив купить. Жить спешил. Зачем? Она и так летит, несется за поворотом поворот, объезд, разворот, обгон, дальше налево… Ну, да, «налево» тоже было. Маленькая тайна: большая страсть. Любовь? «Не потому, что я ее любил, а потому, что мне темно с другими» – так точнее… Теперь не знаю, как называлось, но тогда мчался к ней: крышу снесло – дурак дураком. «Любимый, единственный». Стоп. Оказалось – не совсем так… Помню об этом, потому что не я, а меня бросили, – думал он, – все мужики любят ту, что бросила. Так получается, почему – не знаю да и нафиг мне знать: проигрывать тоже нужно уметь. А ведь хотел даже от Наташки уйти, на языке уже крутилась обвинительно оправдательная речь. Оказалось: зря учил, готовился, но не сказал. Или зря не сказал? Это же правдой было. Потом запутался, где она эта правда: там женщина, от которой кадык ходуном, а тут «лисенок» – глазки-пуговки: «па-а-а-ап, смотри какое мне мама платье купила». Смотрю, взгляд виноватый сразу становится: глаза в пол, но бодренько так: «ну-ка, ну-ка, покажи, что там у тебя в кулачке спрятано?»