Елена Асеева - Коло Жизни. Средина. Том первый

• Название: Коло Жизни. Средина. Том первый
• Автор: Елена Асеева
• Жанр: Альтернативная история

Третья книга тетралогии произведения «Коло Жизни. Средина» расскажет о дальнейшем пути и взрослении юного божества, Крушеца. И вновь сменились времена, прошли тысячелетия. Человечество окончательно извратило знания о создании планеты, изменило имена богов, утратило дарованные белоглазыми альвами и гипоцентаврами традиции, учения и верования. Впрочем, сама Земля продолжает оставаться под пристальным вниманием богов и их созданий.

---

Хотя Боги, Вежды и Седми тревожились иному испытанию мальчика. Тому самому последнему, введению в транс, абы понимали, что это может, вельми неоднозначно отразится на Крушеце… Малецык мог и вовсе запаниковать и выплеснуть на них такую мощь зова, которая болезненно отзовется во всех Зиждителях, и может навредить самой лучице.

Посему Вежды пред началом испытания побывал у Родителя.

Господь неторопко вступил в залу маковки из зеркальной глади стены и с той же медлительностью направился к стоящему посредь помещения креслу.

– Что сказал Родитель? – взволнованно поспрашал Седми и обдал мышиной дымчатостью своих очей старшего брата.

Димург скривил в недовольных изгибах свои толстые уста и единожды качнул головой, и глазом в навершие своего венца, досадливо протянув:

– Высказал, свое недовольство тем, что я давеча уничтожил этих латников, кои собирались сызнова идти на нашего мальчика. Сказал, коль я еще позволю себе, что-либо без его ведома и одобрения, Он передаст меня на руки Отцу.

Вежды и впрямь последних латников уничтожил. Поелику вельми устал от настырности этих людей, и, услыхав в новом докладе Благи о готовящемся нападении, повелел анчуткам пульнуть с маковки по этому, как Господь выразился «безумному сборищу», малую севергу. Вероятно, тем пламенем не просто уничтожив самих латников, но и встревожив Крушеца, або движение северги в мироколице и над землей было видено лесиками. Димург медлительно подошел к креслу, поверхность которого напоминала побуревший, подавшийся гнили овощ, опираясь руками о высокий ослон оного, замерши, стоял Седми, и остановился напротив брата. Неяркое сияние почти серого полотнища в своде залы заполонило его не облаками, а прямо-таки предгрозовыми тучами придавшими и без того темному помещению расстроено-печальный, сгрустнувший вид.

– Похоже, – заметил Вежды и лишь теперь развернувшись, опустился в кресло. – От Родителя не утаилось, что мы переносили мальчика тогда, когда цепляли Лег-хранителя на маковку. Интересно, сколько раз его за это время видел, а сказал мне об этом только сейчас. – Бог оперся спиной об ослон кресла, и, воззрился в зеркальность, в то самое место, где отражалось лицо Седми. Теперь Димург заговорил бархатисто-мелодичным голосом, точно впитавшим его баритон и заодно бас-баритон Першего, передавая слова Родителя, – мой бесценный Вежды, не стоит творить, что-то вразрез с моими замыслами. Тем более стараясь укрыть от меня очевидное. Это мое последнее предупреждение лично тебе, моя любезность… Более не будет. И как бы ты мне не был дорог, обещаю, еще нечто в виде перемещения мальчика, без моего одобрения, и я тебя накажу.

– Одначе, – негромко дыхнул Седми.

Вежды малозаметно повел плечами, словно стараясь сбросить с них накинутый поверх голубого долгого сакхи фиолетовый сквозной плащ, стянутый на груди крупной серебряной пряжкой в виде перста, осыпанного по своему навершию крупным янтарем.

– Вот тебе и одначе, – произнес, чуть фыркая Димург, и лицо его просияло широкой улыбкой. – Странно, что апекс не помог скрыть перемещение мальчика, он вообще-то прекрасно заглушает какое-либо движение живой плоти… Впрочем, с тем Родителю неизвестно, что мы сховали с тобой, а значит, щит который я на тот момент установил над маковкой, скрыл наше внутреннее перемещение в ней, и разговоры. Выходит, кто-то на Земле приглядывал за мальчиком от Родителя. Приглядывал, потому не сумел проникнуть сюда на маковку… Или, – все также задумчиво и сияя, произнес Вежды, и огладил перстами свою дугообразную бровь. – Пригляд установлен за нами. Скорее всего за мной, потому тот кто бдит, передал на Родителя с Земли информацию, а на маковке под щитом его звук потерялся. Да… раз Родитель не знает о том, что мы с тобой сховали, точно кто-то следит за мной… Наверно и за тобой малецык.

– Кто? – встревожено вопросил Рас и обернулся, точно жаждая разглядеть того, кто его бдил.

Он рывком убрал руки с грядушки ослона, и медленно обойдя кресло, принялся прохаживаться вдоль залы вблизи от Вежды.

– Да, откуда ж я знаю кто, мой милый, – неспешно роняя слова, отозвался Димург, взором следуя за двигающимся младшим братом. – Это же создания Родителя. Их невозможно увидеть, кроме как ты понимаешь особо доверенных, таких как гамаюны… Ну, ладно, думаю теперь надо всяк раз создавать щит. Хотя Родитель коль о том прознает, а Он, несомненно, прознает, воздействует на маковку лоучем. Да, а после, вероятно, сдаст меня на руки Отцу, что будет вельми не приятным. Ибо я не люблю тревожить нашего дорогого Отца… Кстати насчет Отца, его, похоже, намедни к себе вызывал Родитель, и, что-то обсуждал. О том Родитель обмолвился, как- то вскользь. Я, обаче, спросил Его напрямую, о причине вызова Отца, а Он ответил, что это-де меня не касается. Меня-де касается одно, пригляд за мальчиком на испытании так, чтобы он не пострадал. А Крушец более не буйствовал, как получилось в прошлый раз.

Сказывая про прошлый раз, Родитель имел в виду, что выпущенную с маковки малую севергу в латников приметили не только лесики, но и Яробор. Тогда мальчик недвижно застыл на месте, уставившись в небо, точно стараясь разорвать взглядом саму атмосферу и дотянуться до маковки четвертой планеты, заметив быстро летевший по нему круглый огонек, за которым тянулась тонкая веревочка. Полет огненного шара продолжался не более нескольких секунд. Он будто врезался в густоту леса, где-то далеко, а миг спустя в той местности, над кронами деревьев, появилось облачко сизого дыма, степенно рассеявшееся. Вместе с исчезновением огненного шара, послышался гул и рокотание, и сама оземь под ногами тягостно сотряслась. Прошло минут десять, после падения огненного шара, когда Яроборка нежданно рывком сомкнул очи и туго качнулся взад… вперед. Его тело окаменело, а ноги подкосились. Мальчик плашмя рухнул на оземь, врезавшись лицом и грудью в его плотную поверхность. Еще чуть-чуть и по туловищу, конечностям волной прошла судорога, каковая скрутила не только руки, ноги, позвонок, но, кажется, и каждую жилку на теле. Яробор еще раз надрывно дернулся, а после застыл так, что подбежавшим к нему сродникам показалось, он не просто прекратил дышать, остановилось биение его сердца. А мгновение погодя высокий, доступный и направленный на Родителя звук рассек Вселенную, с особым звоном прокатившись по Отческим недрам. Зов, в котором Крушец выплеснул все свое негодование на Родителя. Пришедший в себя несколькими часами спустя Яробор, был не только слаб, но в течение еще семи-девяти дней жаловался на боль в голове и звучащий в ней шум.

Очевидно, такое состояние мальчика встревожило не только его родителей, но и как понятно Богов, Родителя. Однако в этот раз от осмотра отрока на маковке отговорил Родителя Вежды, предположивший на основании доклада Лег-хранителя, что саму боль и шум посылает Крушец, таким побытом, стараясь обратить на себя внимание… Внимание, Определенно, Крушец знал, что его бдят… Он наверно и хотел всего только, чтобы приглядывали за его плотью открыто. Что в целом не входило в замыслы Родителя, потому как последний желал роста Крушеца. Роста, взросления и посему все замыслы Родителя были ноне направлены лишь на одно, не просто на сцепку, спайку лучицы с плотью, сколько на получение мозгом мальчика новых эмоций, знаний и чувственности, которые становились невозможными в состоянии спокойствия, благополучия и отсутствия соперничества… Да и в ближайшие планы Родителя входило становления Крушец, как Бога, в отношение той плоти в оной днесь он обитал.

Яробор бежал очень быстро. Он знал, что время теперь работает против него, поелику он никогда не бегал быстро… ретиво так как его сродники, желая ходить и хаживая медленной поступью. Стучащий по спине своим деревянным боком кожаный колчан всяк миг точно подталкивал мальца вперед оперенными навершиями стрел, прибольно ударяя его в затылок, хлопая по синему холсту краски, рубахи туникообразного покроя, дополненную скошенными, прямыми рукавами и воротом, застегивающимся на пуговицу. Обряженный в серые порты, имеющие пришивной, узкий пояс, где на одном из швов находилась прореха для подвязывания их на стане. Порты были короткими и заправлялись в каныши, сапоги на жесткой подошве с мягкими широкими голенищами, привязывающиеся к щиколотке и под коленом ремешком. Краска всегда одевалась навыпуск, и посему опоясывалась поверху покромкой с рельефными, узорчато-вышитыми обрядовыми символами. Покромка, и сама формирующая круг… коло обок человеческого тела употреблялась как оберег от злых демонов, бесов, нечисти.

Лесики считали, что в вышивке украшающей покромку заключены не просто символы, а письмена. Данная вышивка относилась к так называемой узелковой письменности, наузам. И коли женщины вплетали ее в пояса и очелья, то мужи наравне с рунической плели ее на нитях. С помощью определенных узелков подвязываемых к основной нити, формировалось слово понятие, кое друг от друга отделялось красным волоконцем. Сами нити опосля сматывались в клубки и хранились в берестяных ларях. Помимо науза, лесики использовали и рунические образы при письме, называемые карунами. Каруны были, как и иероглифическое письмо, и образно-зеркальная молвица, когда-то предоставлены землянам гипоцентаврами, частично заменив ранее дарованную белоглазыми альвами слоговую письменность начертанную образом «черт и резов», а также ту самую узелковую, которой учили темнокожих детей нежить печище Димургов, и отпрысков Асила ометеотли и дзасики-вараси печище Атефов.