Борис Москвитин - Смех вечности

• Название: Смех вечности
• Автор: Борис Москвитин
• Жанр: Короткие истории

Рассказы о живых людях (и не только людях!) и фантастических обстоятельствах, в которых они оказывались. В книге закодированы события из личной жизни автора, однако, по его собственному признанию, эти коды могут быть взломаны либо его друзьями, либо врагами. Образы друзей и врагов тоже закодированы, так что читателю с улицы остается просто наслаждаться неожиданными поворотами событий в этих умопомрачительных (в прямом смысле слова) текстах.

---

Но сообщить до конца гениальную идею своему сознательному «я» Юрий не смог, ибо, вошедши в кухню, обнаружил там незнакомого прелестного белокурого мальчика лет десяти. Мальчик сидел на табуретке за белым столиком и наливал в полулитровую кофейную чашку с изображением Микки-мауса густую изумрудную жидкость из высокой бутылки со старинной этикеткой.

– Ламесинт? – с правильным французским акцентом спросил мальчуган.

– Похоже, – шевельнул полуоблизанными губами писатель.

– Коллекционный? – снова задал непонятный вопрос гость.

– Вероятно… да, – медленно опустился на пол Юрий.

Мальчик смачно, со свистом отхлебнул из чашки, почмокал и сказал:

– Раньше люди бились за металл. Теперь они бьются за градусы, мон-сеньор.

«Мон-сеньором» основателя «Градусса» еще никто не называл, поэтому Юрий задумался. А мальчик продолжал:

– В тысяча триста пятьдесят восьмом году по Юлианскому календарю в маленьком городке Блискастель, что на пути из Рима в Северные провинции, родился гений. Звали его Бортоломей Пойе. Он не очень-то разбирался в богословии и устройстве небесных сфер, но кто-то свыше ему подсказал, что трава армуайзер может пригодиться в медицинских целях. Сначала он лечил этой настойкой кошек и свиней. Животные не только выздоравливали, но и начинали по-весеннему мяукать и хрюкать и становились очень послушными. На двадцатом году жизни Бортоломея захворала его пятилетняя сестра Эмма. Деревенские лекари разводили руками, а она лежала бледная, прижавшись щекой к теплой стене древнего римского дома, и отсчитывала минуты до смерти. Бортоломей решил рискнуть. Эмма выздоровела, а Боротоломей в сопровождении местного архиепископа отправился в Страсбург, чтобы открыть свой рецепт самому Высокопреосвященству кардиналу Де Лорану. Прошло всего несколько месяцев, и красивое изумрудное снадобье в маленьких граненых пузырьках стали продавать во всех городских аптекарских лавках империи. Но счастью дорожек не подметешь. Через три года райнхаймский крестьянин Ганс Дроммер, купив у своего друга, бакалейщика Томаса Куренье, тридцать пузырьков, принял их все и в припадке ярости заколол разгребными сарайными вилами всю свою семью: жену Терезу, двух сыновей и маленькую дочку. На деревенском суде кто-то пытался усомниться в прямой связи армуазирской настойки с гневливым характером бедняги, но народ недовольно зашумел, и Ганса сожгли на соломенной куче как исчадье ада. Кардинал Де Лоран к тому времени уже отправился в мир иной, а его преемник, кардинал Соти, человек несгибаемой воли, велел предать анафеме дьявольское зелье.

Мальчик подлил себе, отхлебнул и продолжил:

– Минули столетия. Все забыли об армуазирском лекарстве, когда вдруг в 1792 году по Григорианскому календарю некий Пьер Ординьер из Прованса нашел в монастырской библиотеке города Сан-Кота странные химические записи. Из праздного любопытства он решил приготовить снадобье, и результат был ошеломительным. Вуаля! Это был настоящий фурор! Брат его жены, месье Генри-Луи Перно в 1797 году открывает в Швейцарии заводик, где изготавливает абсент. Такой же заводик вскоре он организует во французском Понтарлье. Грамотный адвертисмон сделали абсент известным во всем мире. Но, увы, история повторяется, историю никто нынче не изучает. В начале августа 1905 года передовицы всех европейских газет пестрели страшными заголовками: «Швейцарский фермер Джин Ланфрей, напившись абсента, расстрелял из револьвера всю свою семью!» Главы кантонов, посовещавшись, решили законодательно перекрыть дорогу смертельному напитку и организовали народный референдум, в результате чего в федеральную конституцию Дер Швайца была добавлена статья номер тридцать два, запрещающая производство и продажу абсента на территории страны. Однако ящик Пандоры был открыт. Идею танцев с зеленой феей подхватили певцы свободы. Пикассо в 1912 году написал картину, на которой была изображена бутылка «Перно» и бокал. А в 1913 году в Париже месье Чарльз Фоли поставил пьесу, так и названную – «Абсент». В 1915 году французский парламент запрещает употребление абсента во Франции. Это был последний запрет. Человечеству пришлось устроить две мировые войны, чтобы в 1981 году Евросоюз легализовал этот чудесный напиток!

Мальчик с легкой улыбкой повертел бутылкой, ловя мутным стеклом световых зайчиков от кухонной лампы, и нежно посмотрел на постаревшего основателя «Градусса»:

– Что ж, Юрий Пантелеевич, мне пора откланиваться. Бен нуар!

– Бен… – вежливо попрощался с гостем писатель.

– Можете не провожать. Еще не время. – ответил вежливостью на вежливость мальчик и, переступив через Юрия, скрылся в темном коридоре. Хлопнула входная дверь.

Через полчаса основатель «Градусса» нашел в себе силы подняться и сходить в ванную комнату. Умывшись ледяной водой, он медленно прошаркал обратно в кабинет, стараясь не оборачиваться и не смотреть в сторону кухни. На пороге кабинета он замер: на его большом письменном столе, заваленном книгами и альбомами с марками, красовалось три футбольных мяча. На каждом мяче значилось что-то свое. На первом размашистым почерком было написано: «Вздрогнем!», на втором тонким женским почерком: «Канешно!», а на третьем шрифтом Таймс Болд: «Не проситесь под наше одеяло!»

Кошка

Тут надо оговориться, что на своем веку я знал две Оли Назаренко. Та, о которой речь пойдет в этом рассказе – более поздняя, с которой я познакомился уже после школы. Вернее, после того, что было после школы. В общем, это не та, школьная, Ольга Назаренко, о которой я тоже обязательно что-нибудь напишу, когда придет время.

Итак, кошка. Ольге снилось, что она кошка. Серо-пепельная, с пушистым хвостом. Живет в квартире на третьем этаже, в старом московском доме, ни о чем таком не мечтает, просто ходит по темно-зеленому персидскому ковру в гостиной, медленно открывает лапой тяжелую дубовую дверь с красными матовыми глазницами, протискивается в коридор, точит когти о штучный паркет, захаживает как бы между делом на кухню, садится на кресло с круглой спинкой и пьет маленькими глотками молоко из желтого с серой каймой блюдца. Так проходило ее утро. Хозяйка по обыкновению повязала себе на шею поводок, а хозяин повел ее выгуливать. Таким образом, до самого вечера или ночи Ольга была предоставлена сама себе.

Допив молоко, грациозное создание легким движением хвоста смахнула блюдце на пол и, убедившись, что оно разлетелось на мелкие кусочки, отправилась умываться. Хозяйка не забыла на этот раз заткнуть одной из своих туфель сливное отверстие в ванне, и вода быстро стала переливаться через край. Персидский ковер отяжелел от потока и начал изгибаться, как китайский дракон, и осколки блюдца поплыли поверх огромного озера, похожие на дрейфующие мимо куски льда из холодильника, который заблаговременно с раскрытой дверцей был опрокинут навзничь.

Ольга порылась в сумке хозяйки и достала огромную зажигалку в виде лимонки. Взобравшись на книжный шкаф, она отогнула кусок обоев, с тихим «мяу» прочитала в последний раз любимые строчки из газеты и дважды чиркнула кремнем. Загорелась пыль, воспламенилась занавеска, огонь перекинулся на книги и стал пожирать лики Стендаля, Гюго, Бальзака, Цвейга, Герцена…

На люстре ей было тепло и уютно. Где-то внизу, за много километров от нее, были видны языки пламени, слышны всплески разогретой воды, дикие крики соседей, вой пожарной машины, жесткие удары пожарных топоров. Внезапно стало темно – отключили электроэнергию. Крики постепенно стихли, шаги пожарных больше не раздавались в черной бездне, и Ольга согласилась с говорящим сверчком, что время пришло и скоро вернется хозяйка с хозяином и что им некуда будет повесить любимый ошейник, а завтра у них концерт, а все гитары сгорели от тоски по живым пальцам – уставшие от искусственной кожи, искусственных мелодий, искусственных эмоций и восхищенных взглядов накуренных придурков.

«Класс!» – заорала хозяйка, переступив порог. «О!» – заорал хозяин и больно дернул сожительницу за поводок. «Да! Да!» – в исступлении зашлась хозяйка и, обхватив хозяина руками в черных перчатках, вонзилась ему в уста кровавым помадным поцелуем.

«Фу» – подумала Ольга. Этого она терпеть не могла. И отвернулась от мерзких вампиров, которые начинали свою обычную оргию прямо здесь, на сгоревшем штучном паркете, на обезображенном персидском ковре, ранясь об осколки блюдца и пачкая себя пеплом с книг, доставшихся им от предков. «Фу» – подтвердила свой диагноз кошка и, перешагнув через разрушенную пожарным топором дверь, вышла на лестницу, поднялась на чердак, потом на крышу и там, дотянувшись лапами до края луны, вскарабкалась на сияющий диск и промяукала любимые строчки из спаленной в адском инферно газеты: