Евгений Жироухов - Аварийная баллада. (Рассказы)

• Название: Аварийная баллада. (Рассказы)
• Автор: Евгений Жироухов
• Жанр: Короткие истории

Жизнь – дорога. А на дорогах случаются аварии. Рассказы и повести, представленные в данном сборнике разных лет написания, о людях из различных социальных слоёв, с разной степенью к ним симпатий, неприязни, жалости. Некоторые из героев этих произведений оказываются на обочине жизненного пути под бременем сложившихся обстоятельств. Другие – сами желают двигаться своей «просёлочной» дорогой. И хотя и трудно среди ям и буераков, но зато нет на этом просёлке запрещающих знаков и дорожной полиции с полосатыми жезлами. И, оказывается, что это не мы выбираем дорогу – а это дорога нас выбирает.

---

Евгений Жироухов Аварийная баллада

Сказал кочегар кочегару

(кочегарская баллада)1.

– … Товарищ, я вахту не в силах стоять… – бубнил себе под нос, положив голову на стол, машинист котла Сашка Мишин.

Среди утробного гула котельного цеха Сашкины напевы слышны были только сидевшему рядом его помощнику Желткову Петьке. Ночная смена подходила к концу, и в четыре утра на «собачьей вахте» в сон клонило неудержимо. Желткову тоже хотелось покемарить хоть с пару минут, но его должность – машинист-обходчик, а это значит, что он должен быть в постоянном движении, носиться по двенадцати отметкам четырёх котлов очереди среднего давления ГРЭС. Ну, как, примерно, матрос по мачтам и вантам парусного корабля. Следить, щупать, крутить-вертеть всякие там задвижки-вентилюшки на теле жаром пышущего, булькающего, скрежещущего, порой по-монстровски ухающего котла высотой с десятиэтажный дом.

Когда Желтков, устроившись на работу, впервые переступил порог котельного цеха, ему в ноздри сразу впился запах огня и угольной пыли, хотя, при этом, кафельный пол цеха блестел чистотой. В глубине цеха фигурки персонала виделись уменьшенные расстоянием, высота цеха не просматривалась в сизой дымке.

Поначалу вся эта геометрическая абракадабра переплетений водопроводов, коллекторов паропроводов, короба систем углеподачи, корявые бункера угольной аэросмеси, скрежещущие змеевидной спиралью шнеки, неумолимо выгребающие из-под днища котлов лавоподобные, огнедышащие экскременты их жизнедеятельности, вся эта пирамидная громада, придуманная инженерным гением девятнадцатого века вызывала у Желткова осознание собственной неполноценности. Одних только незнакомых английских терминов сколько пришлось выучить, некоторые из которых сменный персонал, чтобы не тратить время на его произношение – диаэратор – говорили просто: та хрень на шестой отметке.

В первые недели бегал исполнять указания со схемой в руке, как какой-то «охотник на лис». Пошлёт начальник смены: беги туда-то, закрути то-то. Ну, и несёшься – в одной руке схема, в другой – «кочерга», которой нужно крутить чугунный, двухметровый штурвал какой-нибудь задвижки. А заберёшься, запыхавшись, куда-то наверх – и сомневаешься: туда ли прибежал, куда тебя послали. А то закрутишь не ту задвижку, не на той трубе, не на той отметке… Так шандарахнет, что кисло станет на всю оставшуюся жизнь… и директору электростанции, и министру энергетики.

Через полгода, примерно, Желткову почти всё стало понятно в его должностных обязанностях. И из низшей ступени субординации – дежурный слесарь, перевели на ступень повыше – машинист-обходчик. По обязанностям – то же самое, зарплата чуть побольше и отвечаешь за дежурного слесаря, своего подчинённого, если тот закрутит что-то «не то и не там». А сам подчиняешься двум машинистам четырёх котлов, как боцманам на корабле. А, как капитану – своему начальнику смены. А тот, в свою очередь уже своим «адмиралам».

Работа – ответственная, поэтому каждый за каждого по цепочке в ответе. Поэтому к новичкам присматривались пристально и щепетильно. Алкашню отвергали сразу. К непьющим относились с подозрением. Если новичок смотрелся «не в масть» сменному персоналу, его вполне лояльными способами могли за неделю загонять так, что тот чуть ли не бегом мчался в отдел кадров писать заявление об уходе или переводе.

Желтков посматривал краем глаза на щит управления котлами, пока Сашка Мишин в своём полусне бубнил песню про кочегаров. На щите управления стрелки приборов подрагивали в обычном режиме, лампочки, которым нужно гореть, горели, которым не нужно – не горели. Котлы за спиной урчали, точно гигантские домашние коты. «Собачья вахта» – издевательство над человеческой природой. Вся живая природа в эти часы засыпает. Даже хищники в лесу, даже охрана в банках, даже часовые у Мавзолея…

Петьке Желткову приходилось не спать и по двое суток подряд. По прежнему месту работы. Но там – адреналин кипел в крови, папироса за папиросой, и чифирь кружками. А тут в спокойствие нервов, под мерное урчание котлов – сон охватывал организм общим операционным наркозом.

Желтков помотал головой, отгоняя «сонную муху Цеце». Посмотрел вправо, в другой конец котельного цеха. Там у другого стола машиниста кемарили, сложив головы на скрещенные руки, начальник смены, инженер Серёга Ланской и дежурный слесарь Витька Пучок. Машинист котла Иван Иванович Стаханов прохаживался у своего щита управления, часто встряхивая головой, тоже отгоняя «муху Цеце».

Иван Иванович – однофамилец героя первых пятилеток, был машинистом экстра-класса ещё со флота, когда служил на крейсере в БЧ-5. Наследник по профессии тех судовых кочегаров, которые умирали с угольной лопатой в руках перед топками корабельных котлов. Его профессионализм начальство ценило, прощало и, периодически, воспитывало, увольняя по статье за прогулы. Ну, это когда Стаханов начинал доставать всех своим лозунгом: «А пошли все на хрен, кроме товарища Сталина!». Когда же Иван Иванович менял свой лозунг на тихие слова: «Да не пью я, не пью… Пошли вы все на хрен…», – его восстанавливали на работе, меняя формулировки увольнения в трудовой книжке, чтобы тот не утратил северные надбавки. И так до следующего раза, пока Стаханов не вспоминал про «товарища Сталина.

О! Стаханов Иван Иванович и свои пятьдесят лет выглядел, как снаряд главного калибра его незабвенного крейсера.

Начальник смены Серёга Ланской, тоже случайный однофамилец исторического персонажа, перевёлся на «Севера» с подобной же должности на электростанции где-то в забайкальской Сибири. Начальником он был душевным, без командирского гонора, и больше заискивал перед работягами, чем ими командовал. Если он чего-то и требовал, лицо его принимало выражение застенчивого паренька, вопрошающего свою девушку о взаимности в любви.

Дежурный слесарь Витёк-Пучок, рослый парняга с гривой черных вьющихся волос был горазд спать где попало в любое время суток, независимо, в ночную, в дневную, в утреннюю смену выпадало работать. Когда Пучок не спал, то расхаживал по цеху походочкой под матёрого блатаря. Приставал с шуточками и обнимашками к проходившим по цеху девчонкам-лаборанткам и прибористкам. А то и вообще, пританцовывая, уходил на первый этаж в заводскую столовку клянчить у поварих «какау». Приучить Витька к труду – стоило большого труда. И Желткову, в чью «субординацию» входил Витёк, иногда легче было сходить самому что-то там закрутить-прикрутить, исправить и наладить, чем долго уговаривать и объяснять, когда его подопечный, держа в ладонях костяшки домино, умильно улыбался и отвечал весело: «А щас доиграю… Всё пучком… Ща-а…». Витёк наслаждался свободой, только недавно освободившись из питерских «Крестов», где тянул двухлетний срок за банальную хулиганку в общежитии своей ремеслухи.

«Ну, Петь, твои проблемы, – сочувственно проговаривал Серёга Ланской, сидя напротив Витьки тоже с костяшками домино. – Ты его воспитывай. Твой непосредственный подчинённый». И Желтков, чертыхнувшись, шёл выполнять за Пучка самую черновую работу – очищать транспортёр податчика сырого угля от сопутствующего мусора, чтобы вдруг не срезало шпильки на передаточном механизме. А потом и меняй эти шпильки опять же самому Желткову. «Ходи, Витёк!» – слышал Желтков за спиной радостный возглас начальника смены.

Когда Желтков в первые дни в котельном цехе начинал «осваивать профессию», его наставником тоже был приблатнённый паренёк. Но тот держал себя совсем в другой «картине». Демонстративно-небрежный, вялый, точно устал «от этой жизни», а плечами у него багаж фартовых удач и куча нераскрытых законом преступлений. Но тот, Андрюха хоть что-то понимал в кочегарском деле. В процессе ознакомительных походах по цеху, лазая по отметкам котлов, он впереди себя по металлическим лестницам постоянно посылал Желткова. А на площадках лестниц командовал направление: «направо», «налево», «вперёд». Желтков внутренне усмехался, понимая ассоциации Андрюхи – но подчинялся ему без усмешки на лице. Конечно, разумеется, Андрюха ведал, откуда к ним в кочегары пришёл Желтков.

Посёлок – не город, в посёлке чуть больше десяти тысяч проживающих. И, вполне возможно, некоторые из приятелей, родственников Андрюхи отправлены на скамью подсудимых именно Желтковым. Да, и скорее всего, что именно Желтковым. Потому что за почти три года в этих краях на девять ближайших колымских посёлков и приисков именно он был единственным «шерифом» по ведению расследований уголовных преступлений.

«Уставший от этой жизни» Андрюха вскоре уволился по неясной причине. И обязанности наставника, за неимением других кандидатур, взял на себя начальник смены Серёга Ланской. Он и учил Желткова самому сложному, самой хитрой операции в кочегарском деле – «закладывать муфеля» перед запуском котла в работу.