Евгений Жироухов - Аварийная баллада. (Рассказы)

• Название: Аварийная баллада. (Рассказы)
• Автор: Евгений Жироухов
• Жанр: Короткие истории

Жизнь – дорога. А на дорогах случаются аварии. Рассказы и повести, представленные в данном сборнике разных лет написания, о людях из различных социальных слоёв, с разной степенью к ним симпатий, неприязни, жалости. Некоторые из героев этих произведений оказываются на обочине жизненного пути под бременем сложившихся обстоятельств. Другие – сами желают двигаться своей «просёлочной» дорогой. И хотя и трудно среди ям и буераков, но зато нет на этом просёлке запрещающих знаков и дорожной полиции с полосатыми жезлами. И, оказывается, что это не мы выбираем дорогу – а это дорога нас выбирает.

---

Стоявший на столе фикус в горшке покачивал листьями в такт ударов по клавишам. Этот фикус одно время пришлось лечить от алкоголизма. В буквальном смысле, методом полной абстиненции.

По прибытию уже к конкретному месту службы, в посёлок, после расшаркивания подошвами перед областным и районным начальством Желтков «выставился», как полагается, перед новыми соратниками, офицерами поселкового отделения милиции. Выпили крепко, «по-колымски», запивая водку крепким чаем. К новому «следаку», от которого по его должности зависели показатели работы и по их должности, инспектора УГРО, БХСС, ГАИ хотели присмотреться дотошно и поэтому «накачали» Желткова до полной отключки. А потом дружески довели до номера в местной гостинице, где ещё «на посошок». А утром Желткову было «очень плохо».

Но он вышел на работу, сидел в кабинете с мимикой мученика на лице и перебирал бумажки из сейфа. В кабинет без стука, по-свойски вошёл незнакомый жизнерадостный мужчина в большой оленьей шапке. Он снял шапку, из-за пазухи вытащил пузатую бутылку «Плиски». Ничего не говоря, только улыбаясь, наполнил всклинь стоявшие у графина два стакана.

Желтков сделал вежливые два глотка, а мужчина свой стакан выпил залпом и закусил карамелькой. Потом стал рассказывать, кто он есть такой. Он есть «профессиональный внештатник, который помогает милиции распутывать всякие запутанные дела».

В этот же день приходил знакомиться ещё один «внештатный сотрудник милиции» и на следующий – несколько таких же «друзей милиции». Все они начинали «мне сказали – ты свой мужик» и выставляли пузатую «Плиску». Желткову, в конце концов, надоело вежливо отказываться, и он просто, молча, выливал коньяк под корни фикуса. Пока «друзья милиции» отучились приходить «знакомиться», фикус «приучился» к коньяку, пошёл в буйный рост и даже распустил на верхушке белый бутон. Когда же коньячная подкормка закончилась, фикус захирел, литья опустились грустно, земля в горшке заплесневела. Секретарша из канцелярии сказала, что цветок погибает и взялась его реанимировать. Она обнаружила на его корнях странные, уродливые образования. Цветок долго чах – но потом приучился опять к простой воде.

Дома на ужин в сковородке была давно зажаренная, уже значительно подсохшая австралийская баранина, кастрюля остывшего пюре из сухой картошки и компот из консервированных ананасов. Непривычно богатое меню за последний период его жизни. Жена в меланхоличной задумчивости сидела на диване перед телевизором и щипала пальцами кончики своих волос. По телевизору показывали костюмный фильм про красивую жизнь в спокойной и скучной Англии. «Влюбилась, что ли, в кого?», – второстепенной мыслью подумал Желтков про жену.

Василий Григорьевич Ямчук, осуществлявший до приезда Желткова полномочия «шерифа» на этой территории, но при постоянной шефской помощи из района, ветеран, тянущий с уходом на пенсию с целью наработки максимальных надбавок, вошел утром в кабинет, посмотрел на Желткова и спросил, не здороваясь:

– Зашились тут без меня? – и понюхал воздух, точно хомячок, вылезший из клетки в поисках семечки.

– О-о, ещё как, Василь Григорьич. Навозбуждал дел – на год вперёд. Грядёт скандал областного масштаба.

– На то ума много не надо, – мудро заметил Василий Григорьевич. – Ну, давай мне что-нибудь, займусь.

Желтков криво усмехнулся, вынул из сейфа стопку «свежих» дел, ещё не прошитых в папки. Пододвинул всю стопку «коллеге». Василий Григорьевич обычно выбирал дело, не требующее доказательств, где всё было очевидно. И на такие дела Василий Григорьевич имел свои виды. В точности, как хомячок на завалявшийся где-то в углу кусочек заплесневелого сыра. Василий Григорьевич за свою службу прошёл по многим милицейским подразделениям и в конце своей карьеры ему «разрешили» поработать следователем, хоть и без юридического образования.

Кабинет у них был один на двоих. И Василий Григорьевич Ямчук предпочитал работать дома.

3.

Утренняя смена в котельном цехе – самая неприятная смена. Начальство в белых касках вокруг мельтешит, работяги из сервисной службы энергоремонта под ногами крутятся. Самая любимая всеми смена – вторая. И тишина, и покой, и выпить в меру можно коллективом, о жизни потолковать.

За водкой обычно вызывался сбегать Витька Пучок. На собранные сменой деньги приносил полтора литра «Хошеминки», противной из риса сделанной вьетнамской водки, похмелиться после которой, как говорил Стаханов, можно только неразведённым уксусом. Но пили – другого выбора на тот исторический момент не было. И как говорил тихий, флегматичный Сашка Мишин, «Совсем, что ли, не пить? Зачем тогда работать?». И работа шла в нормальном режиме, без эксцессов, «всё пучком», как говорил Витёк. Главное было, чтобы при таких делах Серёга Ланской не «переборщил», как он сам и выражался. Ему периодически по регламенту надо было являться на доклад к дежурному инженеру станции. Если они друг перед другом мотались в резонансе, это грозило нехорошими последствиями. Если колебания совпадали – доклад проходил нормально, и благоприятная информация передавалась дальше по инстанциям Энергосистемы.

По годовым сезонам в котельном цехе самое неуютное время – поздняя осень. Холод стоит дикий, несмотря на жар работающих котлов. Это пока не затянутся льдом выбитые взрывами предыдущих аварий стёкла, вернее, дыры от них на высоких витражах лицевой стороны цеха. Пока льдом не затянутся эти щели, гуляющий по цеху колымский холод доводит до паники. Шубу-то на себя не наденешь – какой же матрос на мачте и в шубе.

Надрывней всех страдал Витёк Пучок. Прижавшись, как к родной маме, к огромному коллектору паропровода, он стонал, когда его призывали работать: «Ой, да в питерских «Крестах» мне уютней жилось». Но в эти «ледниковые периоды», когда выпадало на ночную смену «закладывать муфеля», о-о, тогда забывалось, что в цехе холодно. Закончив смену, уходили в душевую мокрые от нервного пота. Стоя под тугой струёй душа, Витёк нещадно матерился на свою условно-досрочную свободу.

А Петьке Желткову парадоксально нравилось, что выплеск адреналина из его организма приносит передающуюся по линиям энергосистемы реальную для людей пользу. После смены Желтков плёлся в свою когда-то вымученную, выстраданную, выплаканную у начальства квартиру, выходящую подъездом прямо в тайгу – но не так, как в песне «я шагаю с работы усталый», а именно плёлся, и знал, что прикоснувшись к подушке, он уснёт вмиг, без судорожных мыслей в голове о следственных версиях, процессуальных сроках, планах мероприятий. И никто его не поднимет с постели, чтобы мчаться в стылую мглу полярной ночи во имя торжества социалистической справедливости.

Когда Желтков после вычурно-муторной процедуры оформления перевода из следственных органов в городе на берегах Волги в зловещий для многих Магадан приехал к месту своего назначения – второй город из двух городов Колымы, Сусуман, жёсткий характер своего нового начальника он почувствовал сразу. Тот был родом из южной части России и «всяких кацапов», что явно звучало в его интонациях и междометиях, «недолюбливал». Он окинул взглядом сначала фигуру, потом уже лицо нового подчинённого, и сказал недружелюбным тоном:

– Шуба у тебя подходящая, генеральская… А что ты умеешь, университет? – Начальник щепотью взял со своего стола несколько тощеньких папок и подвинул их, как шулер карты, поближе к Желткову. – А ну, просмотри. Это материалы на возбуждение уголовного дела. И что скажешь?.. Десять минут.

Желтков расстегнул свой овчинный полушубок, сел на стул и начал перелистывать бумаги. Ему вообще-то понравилось, что начальник – мужик. Там, в далёкой, материковой России начальниками следственных служб этого уровня были обычно бабы, со всей их, обще присущей, слащавой эмоциональностью. И с каким-то «ведьминским» стилем руководства.

Отложив на столе начальника четыре папки в одну сторону, а две – в другую, Желтков уверенно произнёс:

– В этих нет никаких составов преступления, в этих двух – наркота и типичная хулиганка.

– Ну, это как раз и по твоей, так сказать, территории. С богом приступай, работы – куча.

Потом они разговорились на равных, на общие темы. О семье, о жене, о детях, о жилищных перспективах. Вечером, в светлых сумерках начинающейся весны Желтков отбыл на попутке на 760-й километр колымской трассы, в свою резиденцию.

Про Ямчука Василия Григорьевича начальником была дана такая ориентировка:

– Вася ждёт пенсию. Человек пятнадцать лет на Севере. Из оперов, по комсомольскому призыву, образование – полгода милицейской школы. Дела за него в основном ведут мои командированные. Но по кадровым расчётам выгодно держать эту единицу. Войдёшь в курс дела, Васю – пинком на пенсию. У тебя по той территории – майорская должность.

«Вася» поначалу подобострастно прогнулся перед новым «коллегой» и ежедневно ждал подлянки от молодого назначенца. Потом успокоился, оценив опытным, намётанным взглядом старого мента, с кем имеет дело. Пригласил пару раз в гости, познакомил с женой, накормил домашними пельменями и строганиной под водочку. Брал из общей текучки себе в работу одно-два дела, мусолил-мусолил их сколько позволяли сроки, а потом прекращал. Начальник следствия из райотдела поначалу звонил каждую неделю, интересовался «не нужны ли советы?», потом всё реже, а после и вовсе прекратил. Желтков встречался с ним, лишь когда приезжал подписывать обвинительные заключения. Начальник и про Василия Григорьевича поначалу интересовался «как там Вася?», а потом и этим перестал интересоваться. В коллективе поселкового отделения милиции уразумели, что приехал «пахарь» и вовсю пользовались этим, отдыхая душой после нудного и неповоротливого в оперативной обстановке Ямчука.