Станислав Радкевич - Август-91. До и после

• Название: Август-91. До и после
• Автор: Станислав Радкевич
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-80-7534-025-2

«Вот, говорят, умерла литература. Вот, говорят, нет (и не дождетесь) в России среднего класса. Появление прозы Радкевича – опровержение и первого, и второго тезиса. Он вводит нового героя – «среднего русского».

Это совсем не одиночка «новый русский». «Средний русский» – это то, кем может стать большинство из нас, если, конечно, ничего не случится. Кто он, этот «средний русский» (кто мы)? Как он вписывается (мы впишемся) в мир? – знает ли об этом сам автор? Пошел ли процесс?»

Татьяна Морозова, «Литературная газета»

«Радкевич вывел главного героя, олицетворяющего собой «среднего русского».

Это человек, родившийся в средней советской семье, который, «достигнув жизни середину», оказался на баррикадах у Белого дома в августе 91-го.

Судя по происходящим в нашей стране событиям, у главного героя книги есть шанс поучаствовать на склоне лет в еще одной «революции» – оранжевой.

Остается надеяться, что он к этому времени станет более разборчивым в выборе тех, кто оплачивает баррикады».

Федор Хмелевский, «Литературная Россия» Обо всём этом и не только в книге Август 91. До и после (Станислав Радкевич)

---

– Ты хоч щекунду помолщишь? – щетка с соленым «Поморином» то так, то эдак распирала рот оратору.

– Да еще Крючков этот, кэгэбист, иуда…

– Все-таки решились! – под ударами руки стержень рукомойника яростно влетал внутрь по самую пипку. – Не решатся все – таки, я думал. – Вода отскакивала во все стороны ото лба логика. – Нормальных-то мужиков – Шеварднадзе, там, Яковлева – всех разогнал.

А остался-то с кем? Сцена: в третий раз через нардепов пропихивают Янаева в вице-президенты. Зудение зала: «А со здоровьем у вас как?» Прибаутка трибуны: «Жена не жалуется». Постановили: прибауточник. Пускай побудет.

– Да тихо вы! – выпрыгнула из кухни мать.

Протокины – Ось и его отец – мигом разбежались по углам: старший – в красный, младший – в синий. Дрыгоногих лебедят согнала с экрана тень отца диктора. Схватив полузасохший стержень, Ось пошел рвать в клочья кляклую салфетку.

– Все за них! Правительство, армия, КГБ… – Мать заплакала. – А эти… Тизяков – директора заводов, Стародубцев – председатели колхозов…

– Пореви, пореви. – Отец, не отрываясь, смотрел в экран.

В луче солнца с лугов томительно проворачивалась броуновская пыль светелки. Ось пробежал каракули на салфетке: …ввод чрезвычайного положения в отдельных местностях с 16.00 сегодня, 19 августа …Государственный комитет по чрезвычайному положению: Бакланов (совет безопасности, что ли?), Крючков (КГБ, понятно), Павлов – премьер, Пуго (милиция?), Стародубцев, Тизяков («военка»?), Язов, Янаев… решения ГКЧП обязательны для всех органов и граждан.

– Щас! Все по стойке смирно! И с песней – на вечернюю оправку! – С тарелки второпях Ось соскоблил ошметки каши. – Да они хоть понимают, чего ваще и как? Что Горбачев, к примеру, избранный президент, а? А они – никто? – Вдогонку холодной манке полетел стылый чай «Со слоном». – А перестройка-то ваще была? Или ее не было? Я вот все думаю: такие вот – дураки или сволочи? Ей Богу, не дураки…

– Чего вы все прыгаете? Чего вы все прыгаете? – Слезящиеся отцовские глаза все не могли слепить в фокус Ося. – Какие тебе еще дураки-сволочи? Сволочи… Дураки… – От кровати, уперев палку в пол, отец циркулем перешагнул к столу. – Они хотят, чтобы в стране порядок был. Тут тебе националы, там тебе мафия… Хватит! Диктатура? А пусть. Лишь бы – порядок!

– Да, еще бы Сталина, – сквозь слезы порывалась мать. – Он бы тебе показал и вот эту дачу, и пчел твоих, и как яблоками на рынке торговать…

– Сталин – не Сталин, а… Порядок должен быть!..А ты, – отец сгорбился над столом, вглядываясь пристально в Ося, – выбирай – ка ты слова, пожалуйста. Эти у него сволочи, те у него подлецы… Тоже мне, юноша пылкий…

– Да какой я тебе юноша? – Седьмого чайного слона Осю поставило поперек горла. – Да перед тобой лысый мужик, давно за тридцать, а ты… – Точное определение сбежало от обличителя. – Это ты стал стариком и городишь чушь!

– Вот-вот. Вот так р-р-раз – и гражданская война… – погромыхивала мать грязными тарелками. – Распадаются семьи, и все. Все кончено тогда…

Отцовское спасибо через светелку снайперски летело в Ося, но тот уже сбежал.

– Выхожу один я…

Дорога дугой рассекала сверкающую пойму Москва-реки: на том берегу из-под синих ив нерешительно тыкалась под шпили недорушенного монастыря, а потом – смотришь – уж скользит, ускользает в изумруды огородов на окраине Коломны.

– Ну, вы уж там, в Москве поосторожней, – мать поправила ремень сумки на Осином плече. – И ты, и твоя Фро…

– Да ладно, ма. То Минин с Пожарским… А то – мы… Две большие разницы.

– Вы вначале все обдумайте там… А уж потом…

– Ты, главное, не волнуйся. Я там посмотрю просто, что к чему… И вернусь – отпуск догуливать…

– Возвращайся, Ось. В любое время… Мы-то с отцом все время здесь. Здесь всегда…

Ось, не глядя, махнул рукой, но, сделав несколько шагов, не стерпел, обернулся. Он чувствовал: она в спину перекрестила его. Она теперь стояла у калитки, под старой корявой вишней, и хоронила от солнца глаза, приставив ладошку. Он снова помахал ей.

Электричка в десять сорок пять! Пока, ма!

Белое, с калач, облачко висело высоко-высоко над пустой дорогой. У заливного золотого озерца без пригляду паслись приватные, не колхозные козы. Одна проблеяла робко.

«И их отберут? – Ось поддернул опять поползший с плеча ремень сумки. – А лишние яблони – под топор?» Сызнова все под столоначальников, сызнова – волостной коммунизм на руинах усадеб… Но ведь и руин тех уже нет давно, и пыль их палевую развеяло по свету…

Мучительно было из чрева деревни лезть вовне. Ось снова оглянулся: рыжие, охровые, серые двускатные крыши домиков в садах. Редко где – косая жердь скворешника, давно опустевшего. Позади – своё. Впереди…?

Вглубь капустного поля гуськом вдоль грядок брели понурые солдатики. Последний, малорослый салага, словно беременная баба – живот, тащил охапку пустых мешков. Ни офицера, ни прапорщика при взводе.

Заговорить с дембелем, как бы невзначай, дескать, что да как. Да ты что ли не знаешь ничего? Так – переворот… Два десятка молодых лбов – уже сила. Повести их в центр Коломны, захватить райком (или горком – что у них там?) А если поддержит артучилище? Это уж тысяча курсачей, те же юнкера. А Коломна – райцентр. Целый район Подмосковья – против ГКЧП. Геополитика. Война? Бред…

На мосту через Москва-реку при хибарке с лебедкой мирно покуривали на скамеечке старики-понтонщики. Один – длинноносый, сухопарый; другой – недомерок в кепарике. Из черного рупора на столбе разливалась по-над речкою путчистская радио-трель.

…Эти проблемы требуют дополнительного обсуждения на сессии Верховного совета СССР, а затем и на Съезде народных депутатов страны. Иначе союзный договор не сможет в полной мере выразить заявленную на мартовском референдуме волю советского народа сохранить Союз ССР – великую державу…

– А чё? Теперь вешать надо. – Сухопарый, как складной метр, вдруг разложился во весь рост, зло отщелкнув окурок в воду. – Да перекладину-то в центре города поставить. Чтоб неповадно было апосля.

…Вы прослушали заявление председателя Верховного совета Анатолия Лукьянова…

«Горбачеву – со студенчества дружбан… – поежился Ось. – А вот предательство – оно в генах сидит или зараза вроде СПИДа?» Вот и индульгенция «чрезвычайщикам». Через пару-тройку дней соберут съезд нардепов. Те против спикера и пикнуть не посмеют. Какая хочешь путчистская блевотина будет – закон… Ай да Лукьянов! Ай да сукин сын!

А этот-то тут что?

Ражий рыбарь высиживал на понтоне неподвижный колокольчик над стяжнем.

– Ну и как она, рыбка-то?

– Да ни хера, грю.

– А ты что, ничего не знаешь?

– А чё?

– Так переворот же в стране! Горбачева свергли. Какой-то, вроде, чрезвычайный комитет прибрал власть…

Доночник точно не слышал Ося. Из рупора у понтонщиков теперь умиротворенно струилась только классика российских композиторов. Сине-зеленая Москва-река, как и тысячи лет, скатывалась рутинно в Оку-реку.

– Что ж ты, – нажимал Ось, – и не слышал ничего?

– Да вон, грю, понтонщики, вроде, анекдоты травят…

– Так и будешь сидеть?

– А чё?

«Что ли правы путчисты? – Точно от чумного, Ось загрохотал к берегу по щербатым доскам моста. – Опять выползет на площадь кучка героев?» И мокрого места от них не останется? Потому как не поддержит народ? А народ-то – кто? Мальчишки-солдаты на барщине? Вешатель-понтонщик? Или вот этот, которому все – один черт? Кого ж ты защищать сватаешься? От кого? Зачем?

3

Из Шереметьева автомобилем без номеров Шитов был доставлен в один из правительственных особняков на Ленинских горах. Едва отдохнув от тягот многочасового перелета, посол раскрыл томик Фомы Кемпийского, братской рукою выложенный на стол в кабинете. Об одном и том же размышлял Шитов всякий раз, когда ему предстояло подняться на новую ступень масонства: о тех новых, поистине безграничных возможностях, которые открывала ему любовь к простому русскому народу, подкрепляемая его положением в ложе. Через неделю после его приезда министр иностранных дел Бесстрастных вошел около полудня в его комнату с таким же официальным и торжественным видом, с каким недавно награждал его орденом Знак Почета Председатель Президиума Верховного Совета СССР Анатолий Иванович Лукьянов.

– Я приехал к вам с поручением и предложением, Петр Палыч, – сказал министр не садясь. – Лицо, очень высоко поставленное в нашем братстве, ходатайствовало о том, чтобы почетнейший тридцатый градус был присужден вам ранее срока, и предложило мне быть вашим поручителем. Готовы ли вы принять степень кадоша и пройти все связанные с этим испытания?

– Я готов, – твердо проговорил посол.

– В таком случае мы можем ехать, – констатировал Бесстрастных. – Катер ожидает нас внизу.