Виктор Дьяков - Армейские будни

• Название: Армейские будни
• Автор: Виктор Дьяков
• Жанр: Русское современное

В российской истории армия всегда играла наиважнейшую роль. Потому интересны не только связанные с ней знаковые события, но и ее внешне незаметная внутренняя повседневная жизнь. В сборнике отображены фрагменты армейских будней как мирного, так и военного времени. Героями повествований являются солдаты и офицеры участники Великой Отечественной и Чеченских войн, курсанты военных училищ, советские военнослужащие и члены их семей, живущие в отдаленных гарнизонах.

---

На поляне первым появился ребёнок, мальчик лет пяти, в белой шапочке-панаме и коротких штанах на лямках. Лес был без кустарника и зарослей, нечто среднее между лесом и рощей и в нём можно гулять, не особенно опасаясь поранить голые руки или ноги.

– Мама, мама… смотли какую я полянку нашёл класивую! – радостно закричал мальчик отставшей матери.

Курсанты, затаив дыхание, ожидали появления женщины, причём женщины молодой, на что указывал, и уже хорошо слышимый голос, и возраст ребёнка. Мальчик сгорал от нетерпения вбежать на поляну, в траву, доходившую ему, где до пояса, а где и выше, но он медлил чего-то опасаясь. Невидимая пока ещё мать, тоже его предупредила:

– Тима, подожди меня… осторожнее, смотри под ноги!

– Мам, иди сколее!

Наконец из-за деревьев показалась и она…

В те годы Советский Союз жил отгороженный от «тлетворного» влияния Запада так называемым «железным занавесом». И со всеми прочими атрибутами «сладкой» капиталистической жизни, был избавлен и от тотальной голливудской кинопропаганды, где наряду с пресловутым американским образом жизни, навязывался и определённый тип женской красоты – англосаксонский. Любая медаль имеет две стороны, так и тот занавес. Благодаря ему советские люди в семидесятых ещё не ведали, что красивая женщина или девушка – это обязательно 90—60—90, непременно рослая, худая, без намёка на животик… Увы, у большинства дремучих русских мужчин были иные понятия о женской красоте, в том числе и у молодых.

Наиболее откровенно эти вкусы во взводе проповедовал страхолюдный хвастун Пушкарёв. Когда кто-то из курсантов касался женской темы, он обязательно перебивал говорившего вопросами типа: «А как у неё за пазухой, набито? … А как у неё задок-то, подержаться есть за что?…»

Вышедшая на поляну женщина отвечала всем этим запросам. Смотрелась она никак не больше чем на тридцать лет. Они с сынишкой, искали ещё редкие в это время грибы, в руках женщина несла небольшую корзинку. Кроны деревьев, преимущественно осин и берёз, не сплетались вверху в единую лиственную преграду солнечным лучам, что позволяло вместе с воздушными принимать и солнечные ванны. С учётом этого она и оделась. Так ходили женщины у себя на дачах, да она, видимо, и была летней обитательницей дачного посёлка, что располагался примерно в километре от границ полигона. На женщине не было платья и юбки тоже. Ярко-голубые трусы от купальника туго облегали широкие бёдра, оставляя солнцу и глазам курсантов очень полные, ещё не тронутые загаром ослепительно-белые ноги. Глаза притаившихся буквально разбегались от обилия точек притяжения и то, на что прежде всего смотрят, когда женщина в одежде, лицо, сейчас привлекало наименьшее внимание. На женщине ещё имелась мужская рубашка, не сходившаяся у неё на груди и животе и застёгнутая лишь на одну пуговицу, как раз под грудью. Всё: бёдра, грудь, живот волнующе сотрясались при движении, неспешном, горделиво-спокойном.

Ослеплённая солнцем после тени леса, женщина ничего не замечала, пока они с сыном не дошли примерно до середины поляны и оказались в полуокружении горящих, жадных глаз. Но даже энергетика этих взглядов, охватывающих её всю, от белой косынки, из-под которой струились распущенные тёмно-русые волосы, до обнажённых волнующих ног, не произвела никакого воздействия – остановиться её заставил запах… Пушкарёв, прежде чем улечься на траву разулся, повесив свои несвежие портянки на голенища сапог. Именно этот жуткий запах почувствовала женщина. И первым она увидела Пушкарёва, оказавшегося к ней ближе всех. В сбитой на затылок пилотке он немигающим, истуканским взором уставился ей в ноги выше колен.

– Ой, кто это здесь?! – в негромком восклицании чувствовалась скорее неловкость, стеснение, нежели страх. Она, конечно, сразу поняла, что перед ней солдаты с рядом расположенного полигона. А солдат тогда ещё не боялись, ибо в Армию редко попадали начинающие уголовники – всех подряд начали «грести» позже, когда стала ощущаться нехватка призывников.

Она торопливо и с некоторой растерянностью огляделась. На неё смотрели, её ощупывали взорами, ими же снимали то, что на ней ещё оставалось. С красными, воспалёнными от недосыпа глазами, с впалыми от недоеда щеками, в перемазанных комбинезонах, с не отросшими волосами – жуткое зрелище для женщины вообще и такой тем более: сытой, холёной, домашней…

Советская эпоха – это в основном время борьбы, противостояния, напряжения. Покоя, размеренной жизни, когда обыватель существует комфортнее всевозможных борцов… такого времени в истории СССР почти не было. Лишь мизерный исторический промежуток с середины шестидесятых до конца семидесятых напоминал то время. Увы, период оказался чрезмерно краток, и одно поколение не успело насладиться относительным достатком и покоем – висящее ружьё, лелеемое всей страной, в конце-концов выстрелило, началась афганская война. То время потом обозвали застоем, но советскому обывателю тогда хоть немного посчастливилось пожить своей естественной жизнью.

Запах, исходящий от курсантов, бил в нос не только портяночной гнилью, но и смесью солярки и отработанного танкового масла, запахом терпкого солдатского пота. То, что они лежали совсем рядом и мрачно молчали, лишь неотрывно смотрели, не могло не вызвать у женщины через несколько мгновений уже самого настоящего испуга. Ухватив за руку сына, она стала пятиться, растерянно оглядываясь – ей, видимо, казалось, что вся поляна усеяна лежащими и сверлящими её глазами стрижеными солдатами. Она в смятении шептала, ничего не понимавшему мальчику:

– Пойдём сынок… пойдём скорее, мы, наверное, в запретную зону зашли…

Только что преисполненная достоинства, уверенности и покоя, этакая вальяжно-царственная, женщина засуетилась, пытаясь как-то прикрыться хотя бы корзинкой от этих вездесущих глаз. Наконец она повернулась и чуть не бегом, волоча за собой сына, поспешила в лес, под защиту деревьев.

7

Лейтенант Грамахин взмок, бегая по взрыхлённому гусеницами многотонных машин полю, от одного препятствия к другому. Повторные упражнения не у всех пошли гладко. Взмыленный лейтенант в расстёгнутом комбинезоне, без галстука и без фуражки, где со второй, а где и с третьей-четвёртой попытки заставил-таки всех исправить тройки. Но с Арсеньевым ничего не получалось. Сильно ударившись первый раз, он категорически отказывался заезжать на мост. Тупо глядя в землю, оробевший курсант упрямо твердил:

– Не сумею я, товарищ лейтенант, опять упаду.

Грамахин чуть не силой загонял его в люк, но едва машина подползала к эстакаде, Арсеньев резко брал оба рычага на себя и танк останавливался… Так и пришлось лейтенанту плюнуть на это безнадёжное дело и идти на вышку умолять толстого капитана, руководителя занятий, взять грех на душу. Тот поломался для вида, а потом, не мудрствуя, намекнул на отступное:

– …Ладно, не буду я тебя на взлёте из рогатки стрелять. Тебе же, кажется, на звание вот-вот должны послать? – толстяк хитро подмигнул находящимся тут же сверхсрочникам. – Так что помни, за тобой должок… И это, чтобы машины твои орлы обслужили, как положено.

Саша через силу изобразил благодарную радость и твёрдо заверил:

– А как же, за мной не пропадёт, и трансмиссию вылижут, сам проверю…

Ко взводу шёл, играя желваками на худощавом смуглом лице, кляня про себя, доставившего ему так много хлопот курсанта: «Вот урод попался. Теперь этого борова капитана поить придётся. Эээх, как же всё некстати». Взводный шёл, не глядя под ноги, спотыкался и оступался на неровностях исковерканной гусеницами земли. Увидев уже построившихся курсантов, он попытался привести себя в порядок, но куда дел в суматохе дел фуражку так и не вспомнил.

В строю отсутствовала пятёрка Кручинина. Кухарчук недоумённо озирался, расспрашивал, но свидетелей объявления благодарности и пробежки передовиков к лесу не оказалось.

– Товарищ лейтенант, первый взвод построен за исключением курсантов Кручинина, Каретника…

– Вольно! Я знаю. Сбегай Кухарчук вон туда, покричи их, они где-то недалеко от колючки.

Замкомвзвода удивлённо поглядел на лейтенанта, но тот холодно, неприязненным прищуром подтверждал свой приказ: «Да, именно ты как простой салага побежишь их сейчас искать». Обиженный Кухарчук пошёл нарочито неспешно в указанном направлении. Грамахин специально унизил зама перед всеми в отместку за то, что тот отлучился без спроса и проболтался где-то у местных полигонных дембелей, в то время как ему пришлось бегать по препятствиям. После Кухарчука настал черёд и остальных… Нет, из-за этих то ли пальцем, то ли по пьяни деланных дебилов, он не хочет подвергаться риску не получить вовремя звание или должность, застрять на взводе. Нет, он из них всю душу вынет, но они будут брать препятствия, укладываться в нормативы, бегать кроссы, делать подъём переворотом, научатся ходить строевым, хоть бы и ценой своих ног и подмёток. Он заставит их, чего бы это ему не стоило… В мечтах Саша себя видел только генералом. И путь один – поступить в Академию, а там уж другие горизонты откроются, хоть как, но поступить, хоть через женитьбу… но лучше бы без неё. Может и так получится: сделать взвод отличным, вымуштровать к итоговой проверке этих уродов, так чтобы они стали как гвозди. А для этого надо работать, надо стараться… Ох, как он будет стараться.