Дмитрий Бутурлин - История Смутного времени в России в начале XVII века

• Название: История Смутного времени в России в начале XVII века
• Автор: Дмитрий Бутурлин
• Жанр: Литература 19 века
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9950-0314-4

Книга в трёх частях, написанная Д. П. Бутурлиным, военно-историческим писателем, участником Отечественной войны 1812 года, с 1842 года директором Императорской публичной библиотеки, с 1848 года председатель Особого комитета для надзора за печатью, не потеряла своего значения до наших дней. Обладая умением разбираться в историческом материале, автор на основании редких и ценных архивных источников, написал труд, посвященный одному из самых драматических этапов истории России – Смутному времени в России с 1584 по 1610 год. В приложениях к каждой части содержатся документы эпохи: план осады Троице-Сергиева монастыря в 1608–1610 гг., дневник осады Смоленска польским королём Сигизмундом III в 1609, 1610 и 1611 годах, а также грамоты, наказы, записи, письма, договоры, написанные от имени царевича Дмитрия Ивановича, царя Василия Ивановича, царицы Марфы Федоровны, патриарха Иовы, гетмана Петра Сапеги, шведского генерала Якова и других исторических лиц. Издание предназначено для специалистов-историков и читателей, интересующихся отечественной историей.

---

В первых числах сентября явились в Стародуб два незнакомца, из коих один назывался Андреем Андреевичем Нагим, а другой московским подьячим Алешкой Рукиным109. Они говорили, что подосланы от царя Димитрия, укрывавшегося от своих изменников, чтобы разведать о расположении к нему стародубцев. Услышав сие, стародубцы единодушно завопили: «Все мы ему рады. Скажите нам, где он ныне, и мы все пойдем к нему головами». Тогда Рукин объявил всенародно, что Димитрий находится в Стародубе, но, несмотря на все убеждения нетерпеливых жителей, отказался указать его. Притворное упорство свое он довел даже до того, что стали его пытать; будто не стерпя мучительства, он, наконец, объявил, что под именем Нагого скрывается сам Димитрий, чудесно спасенный от измены московских жителей, которые будто бы вместо него убили какого-то немца по имени Арцыкарлуса110. Стародубцы без дальнейших расспросов, без дальнейшего доказательства поверили голословной басне и, увлеченные примером и советами одного из своих сограждан, Гаврилы Веревкина, поверглись за ним к стопам мнимого Димитрия и клялись жить и умереть за него111. Зазвонили во все колокола, и весь город был в радостном волнении. Заруцкий, еще находившийся в Стародубе, спешил также к самозванцу, и хотя с первого взгляда заметил, что он обманщик, однако не усомнился признать его за царствовавшего в Москве Димитрия, коего, впрочем, сам не видывал. Заруцкий, предобреченный сделаться злодеяниями своими одним из ужаснейших орудий гнева Божия над несчастной Россией, был русским по происхождению, а поляком по подданству112. Он родился в Червонной России в городе Тарнополе, но в юности оставил Польшу, разбойничал сперва вместе с крымскими татарами, а потом с донскими казаками, коих успел привязать к себе отважностью, не обузданной никакими нравственными понятиями. Он никогда в Москве не бывал и с Отрепьевым нигде не встречался.

Меховецкий, выжидавший поблизости Стародуба, какой прием сделан там будет им созданному самозванцу, скоро получил известие о восторге, произведенном его появлением, почему он в тот же день вступил в Стародуб с пятью тысячами поляков, из коих, впрочем, только немногие были порядочно вооружены113.

К сему столь худо снаряженному войску хотя и присоединились в скором времени несколько тысяч северян, но все ополчение не составляло еще чего-нибудь такого, с чем можно бы надеяться одолеть огромные силы, собранные царем Василием под Тулой. Несмотря на то, самозванец решился выступить в поле, чтоб от бездействия не охладилось к нему усердие народное. Он также рассчитывал и на возбуждение измены в царских воинах обворожительным влиянием имени Димитрия114. В сем предположении он дерзнул послать Василию с требованием уступить ему престол без дальнейшего кровопролития. Сие нелепое предложение привезено было под Тулу одним сыном боярским, который по слабоумию своему до такой степени вдался в обман, что искал только случая кровью своей запечатлеть верность свою тому, кого почитал законным государем. Безумец упрекал в глаза царя Василия в похищении престола у природного своего государя. Разгневанный царь повелел его пытать огнем, но он посреди мучений говорил те же речи и дал себя жечь до самой смерти, не оказывая ни малейшего сомнения в справедливости защищаемого им дела.

Столь дивное исступление в пользу обманщика, изумляя царя, убеждало его в великости новой беды, угрожающей бурному его царствованию. Получаемые известия из Северской земли ежедневно умножали его беспокойство. Еще самозванец не выступал из Стародуба, как уже города Чернигов, Новгород-Северский и Путивль, увлеченные одними присланными от него грамотами, признали его за своего государя. Брянск готовился также последовать сему примеру. В сих обстоятельствах надлежало бы немедленно выслать против вора достаточное войско для искоренения его, прежде нежели он успел усилиться, но царь не посмел ослабить себя под Тулой, из опасения, чтобы тем не выпустить из рук заключенных там злодеев, коих по известному их исступлению не без основания почитал вреднейшими из своих врагов. Он решился до падения Тулы действовать против лже-Отрепьева только отрядами. Так как вор из Стародуба шел к Брянску, то Василий предписал Мещовскому воеводе Сунбулову послать наскоро расторопных воинов для проведания о неприятельских обращениях и для наказания брянчан за их шаткость. В то же время высланные самим царем из-под Тулы отряды овладели городами Дедиловым, Епифанью, Крапивной и Одоевым и тем заслонили осаждающее войско от стороны Украйны115.

Сунбулов, для исполнения полученого им повеления, назначил для поиска двести пятьдесят лучших конных воинов и предоставил им самим избрать себе начальника. Выбор их пал на брянского уроженца, голову Елизара Безобразова, который быстро двинулся к Брянску и вступил в сей город беспрепятственно, потому что большая часть жителей, отнюдь не ожидая набега, вышла на сретение вору, уже находящемуся в недальнем расстоянии. Безобразов поспешил сжечь город и возвратился в Мещовск116. Самозванец послал за ним погоню, но не могли догнать его, потому что он имел предосторожность запастись переменными лошадьми.

Лже-Отрепьев, остановясь станом под Свинским монастырем, занялся устройством выжженного Брянска. Наконец, двадцать девятого сентября он отправил пехоту свою с обозом в Карачев, куда и сам прибыл с конницей несколько дней спустя. Но и тут недолго оставался и двинулся на выручку Козельска. Напрасно осаждавший сей город князь Мосальский хотел удержаться под оным с имеющимися при нем восемью тысячами воинов117. Разбитый вором, он принужден был с уроном отступить к Мещовску118. Можно было опасаться, что злодей скоро найдет средство подать помощь и самой Туле, но, по счастью, участь сего мятежнического гнезда была уже решена.

Долгое время тульская осада продолжалась безуспешно. Царские воины скучали, упадали духом. Открылись важные побеги. Начальник татар, князь Урусов, изменяя данной присяге, отъехал в Крым со многими мурзами119. Сам царь недоумевал, к каким средствам прибегнуть для одоления упорства осажденных. Когда таким образом успех предприятия делался уже сомнительным, явился к Василию муромский сын боярский Фома Сумин Кровков и обещался потопить Тулу, если ему дадут нужное число работников. Сначала царь и бояре осмеивали его выдумку, но он объявил, что готов принять казнь, если не исполнит своего обещания. Видя твердую его уверенность в своем хитродельстве, решились допустить его к попытке. По указанию его стали прудить реку Упу в трех верстах ниже города. Плотина, устроенная из деревьев и соломы, постепенно возвышалась земляной насыпью. Всякий воин из царского стана обязан был принести ежедневно по одному кульку с землей. Вода в реке начала значительно прибывать. Тогда, убедившись в возможности успеха, принялись за дело с большим рачением. Царь приказал выслать в помощь Кровкову всех мельников с окольных мест. В непродолжительном времени наводнение сделалось ужасным. Вода не только обступила весь город, но даже проникла в оный, так что по улицам ездили на плотах. Пресеклось всякое сообщение города с окрестными селениями, и вместе с тем сделалось невозможным для осажденных получать подвозы, кои доселе, несмотря на обложение, часто успевали проходить в город иногда тайно, а иногда и открыто, под покровительством удачных вылазок120. К довершению их горестного положения, большая часть существующих в городе хлебных и соленых складов были потоплены и размыты121. Цена ржаной муки возвысилась непомерно: за бочку платили по двадцать четыре рубля (восемьдесят нынешних серебряных). Жители, доведенные до крайности, ели лошадей, собак, кошек, мышей и даже стерву и воловьи кожи. Но и сии отвратительные способы продовольствия истощались. Бунтовщики, нуждой укрощенные, стали толпами выходить из Тулы в царский стан122. Таким образом с повинной являлись ежедневно по сто, по двести и даже по триста человек. Сам отважный Болотников наконец убедился в невозможности дальнейшего сопротивления и решился с общего совета с князьями Телятевским и Шаховским войти в переговоры о сдаче города. Вследствие сего он известил царя, что Тула готова покориться и даже выдать Лжепетра с тем, чтобы прочим осажденным даровано было помилование, но что тульские защитники отнюдь не положат оружия безусловно и скорее съедят друг друга, чем добровольно подвергнутся казни123. Василий, встревоженный приближением Лжедимитрия, хорошо знал, что непреклонность была бы неуместна, и потому обещал пощадить покорствующих.

Десятого октября боярин Крюк-Колычев занял Тулу отрядом московских войск. Болотников выехал из города в задние ворота, где наводнение не было так сильно; подъехав к царской ставке, он слез с коня, упал к ногам Василия и, положив обнаженную саблю себе на шею, сказал: «Я исполнил обет свой; служил верно тому, кто называл себя Димитрием в Польше, справедливо или нет, не знаю, ибо сам я царя прежде никогда не видывал. Я не изменял своей клятве, но он выдал меня; теперь я в твоей власти! Если хочешь головы моей, вели отсечь ее сею саблею. Но если оставишь мне жизнь, послужу тебе столь же верно, как и тому, кто не поддержал меня». Но сомнительно, чтобы было во власти самого царя оставить жизнь Болотникову. Тесные обстоятельства, в коих находился Василий, поставляли его в зависимость от бояр и помещиков, которые не допустили бы его к помилованию опасного их врага, если бы царь действительно и желал не нарушить своего обещания. Болотникова отправили в Москву с прочими главными начальниками мятежников и с пятьюдесятью двумя немцами, взятыми в Туле, в числе коих находился и богохульный Фидлер. По прибытии их в столицу Лжепетра повесили под Даниловым монастырем на Серпуховской дороге124. Болотникова же отослали в Каргополь и там утопили125. Подобная участь постигла и казацкого атамана Федора Нагибу. Немцев сослали в Сибирь, и там Фидлер угрызениями совести доведен был до того, что самая наружность его сделалась дикообразной. Но чиновные преступники нашли защитников между собратьями своими вельможами и были пощажены. Соблазн безнаказанности для них был доведен до такой степени, что князь Телятевский, посрамивший высокий сан свой принятием начальства над бунтовщиками, не только не лишился свободы, но даже сохранил и боярство126. Самого князя Шаховского, которого летописец справедливо именует «всей крови заводчиком», довольствовались сослать в Каменную пустынь на Кубенском озере127.