Сергей Филатов - Свет отражённый. Стихотворения (сборник)

• Название: Свет отражённый. Стихотворения (сборник)
• Автор: Сергей Филатов
• Жанр: Поэзия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-91076-041-1

В книгу избранной лирики Сергея Филатова «Свет отражённый» вошли стихи из предыдущих изданий автора, вышедших за последние три десятилетия, а также новые произведения писателя. Издание дополнено размышлениями о творчестве С. Филатова известного поэта и литературного критика Нины Ягодинцевой, а также выдержками из рецензий на предыдущие книги автора и писем собратьев по перу. Рассчитано на широкий круг читателей.

---

Октябрь 89-го

1.

Поэты пишут. Их читают.
Грозит пришествие Христа.
С деревьев листья облетают,
Как до́лжно листьям облетать.

И это есть. И это было.
И это явь. И это ложь.
Вот спекулянт торгует мылом
И держит свёрток под полой.

Картина осени глубокой:
Как сто, как двести лет назад.
«Спаси меня, моя работа!»
Кого спасать, зачем спасать?..

Вот человек идёт хромает.
А дальше улица пуста.
В стране закончится бумага
И будет не на чем писать.

Ещё в стране разрухи нету,
Ещё пока идёт грызня.
В стране закончатся поэты,
Но это будет без меня.

Листву срывает и уносит.
Пустеет скверик за углом.
Трамваи сетуют на осень
И громыхают тяжело.
Провинциал грустит по-бийски,
Осенней моросью прошит.
А в переулке, как грабитель,
С прохожих ветер рвёт плащи.

Но всё напрасно: глухо, плотно
Защищены остатки душ.
И всё на свете по талонам,
Как хлеб в 17-м году.

2.

Ночь города в окно посеяна
С есенинской похмельной нежностью,
Раскинуто бельё постельное,
Как Русь безропотная, снежная.

Возможны ли другие ценники,
Когда и дверь разбойно взломана!..
И самые глухие циники
Лишь ухмыльнутся: – Нецелована!

Что мне до них! Я сам пожалован
В жестокий чин душеспасителя.
Я, как Москва, горю пожарами –
Не за Россию, за спасибо.

Пожалуйста – слюною сглатываю.
Молчу убого и бескровно,
Убитый беззащитной правдою…
Молчу, как русский на допросе.
Слова увязли в горле сваями,
В них грубость, глупость пошлых реплик.
Бессловие восходит к святости
И напивается… как грешник.

Я не люблю повальной пьяности:
Когда я пью, пока не падаю.
Но как ещё достигнуть ясности?!
Как грустно в мире пахнет падалью!..

Я не Христос: моё пришествие
Вам не грозит моим распятием…
Всё! Я готов просить прощения
За всю (и всю свою) распахнутость.

Я становлюсь ужасным циником
И говорю слова высокие,
Когда по комнате на цыпочках
Скользит бесовская бессонница.

О, как же я чертовски вымотан
Её повадками тягучими.
Я, как стакан, – до дна. Я вымолчан…
Я в кровь искусываю губы.

3.

Не спасает работа.
Листопад, листопад…
Понедельник, суббота,
И опять, и опять…
Всё в пылу, как в опале –
Отгорит. А потом
Опустеет. Запахнет
Чистым свежим бинтом.

Ветер северный, резкий
Сдёрнет стаи ворон.
Всех нас вынесет время
На промокший перрон.

Нам пора к переменам –
От хлопот к холодам.
А по нынешним меркам
В никуда, в никогда…

Снег придёт и настанет.
Будет легче дышать.
С губ безмолвных слетает
Дымка… или душа?

«Мы – прихожане, мир – приход…»

Мы – прихожане, мир – приход…
Ну не смотри ты так рассеянно!
Да, я – как все, да, я плохой,
Слегка похожий на Есенина.

Меня не радует Москва –
В ней слишком много лицемерия.
И шляется моё бессмертие
По кабакам и по церквам.

Слух обо мне уже пошёл…
Не видела, в какую сторону?
Тебе со мной не хорошо,
А мне с собой – ну просто тошно.

Пишу, бумаги не щадя,
Дышу одним с тобою воздухом.
Умру – расставят, так уж водится,
Как Пушкина, по площадям.

«Жёстко нынче спать стелю…»

Жёстко нынче спать стелю
Белые, как смерть, простыни.
Ветр трётся мордой по стеклу,
В комнату – скулит – просится.

Не скули, сейчас впущу, –
Места на двоих хватит нам.
Выпадет к утру дальний путь
Белою, как снег, скатертью.

Я спрошу тогда:
– Ты со мной?
Будешь мне попутным ветром?
Эй, ночлежник мой, пёс цепной,
Самолучший друг верный…

«Душа – бродяжка, нищенка, воровка…»

Душа – бродяжка, нищенка, воровка –
скулит по вечерам, как пёс цепной,
у памяти выпрашивая крохи
любой ценой.

Слоняется по прошлому, клянётся
в любви до гроба умершим, живым,
что в своё завтра зрячею вернётся,
честнее хлеба, праведней травы…

Клянёт себя последними словами,
зализывает свежие рубцы…
И падает ничком, устав слоняться,
и кается в грехах, как блудный сын.

«Словами глупость прикрывают…»

Словами глупость прикрывают,
По-министерски хмуря лбы…
«Стишки? – сочувственно. – Бывает.
Но гражданином должен быть!»

Привычка быть самим собою…
Знобит. Рябин простудный жар.
Бредовый сон – что я свободен
От всех правительств и держав.

От суеты, от суесловья,
Собраний, митингов, речей…
Лежу весь в белом. В изголовье
Спокойный ровный свет свечей.

И люди больше не осудят,
Сославшись на «гражданский долг».
И голос мамин, не отсюда:
«Усни, Серёжа… Хворь сойдёт».

«Воет. Вьюжно…»

Воет. Вьюжно…
Недолго и сгинуть –
Не найти на земле своего.
Дорогие мои, дорогие,
Не бросайте меня одного!

Хоть приткнуться к родимой ладони –
Выплакаться.
Да слёз не наскресть.
Для судьбы и беды есть раздолье,
И свобода студёная есть.

Одиноко в дому и недужно,
Хоть шаром покати на столе…
Ничего мне, родные, не нужно,
Только знать, что вы есть на земле.

Доаукаться – надо-то крохи! –
Отзовитесь! – спокойно помру.
Хоть помянете просто и скромно.
Стыло, стыло стоять на ветру…

Контуженный

Он в угол смотрит вечерами.
Он к одиночеству привык.
Там – только рамки фотографий
Друзей далёких фронтовых.
Друзей далёких…

Вечер долог.
Старик давно от всех далёк.
Лишь иногда в померкшем взоре
Мелькнёт знакомый огонёк.
Огонь…

Огонь!
Сухая глина
Забила рот. Разрывы. Стон.
И привкус крови, тёплый, липкий…
И страшный звон…

Проклятый звон!
Уйти хоть в стылый мрак осенний
Из серой каменной тюрьмы,
Где беспощадно и всецело
Довлеет память над людьми.

«Приговорён к своей России…»

Приговорён к своей России –
Стране погостов и берёз.
Как будто на моих крестинах,
Октябрь торжественно белёс.

А я, как крестник, в этом храме
С самим собой наедине.
А я, как осень, отмираю…
И непонятно, чуждо мне, –

Что есть страна, что есть Россия
С глухой кремлёвскою стеной,
Где крик отчаянный: – Спасите! –
Завис, как мир перед войной…

В пространстве позднем отражаясь,
Подолгу стынет каждый лист.
И, как послы ничьей державы,
Уходят в небо журавли.

Из книги «ЧИСЛО»

«Я с каждым мысленно простился…»

Я с каждым мысленно простился –
Я вспомнил всех до одного.
Колеблем свет. А твердь пустынна,
Как прах от века моего.

Лишь скорбный смысл иных значений
Хранит забытое тепло.
И длинный список посвящений
Не умещается в Число.

«Тихо струится дорога…»

Тихо струится дорога
Мимо темнеющих ив.
Свет, как подобие Бога,
Шлёт откровенья свои.

Свет неназойливый, словно
Льётся неслышно звезда,
Лёгкой укрытая мглою…
Странное слово – всегда.

Словно мерцают над полем
Тайные запахи трав.
Словно теперь уже поздно
Помнить, что было вчера.

Кажется, время бесследно
Кануло где-то в ночи…
Что ж так тревожно за лесом
Птица ночная кричит?..

«Буксир упирается – тянет…»

Буксир упирается – тянет
Две грузных баржи́ по реке…
Волна набежит и растает,
Разгладит следы на песке.

Спокойно, без видимой боли
Затянет текучим песком, –
Как будто по кромке прибоя
Христос уходил босиком…

«Листья срываются медленно…»

Листья срываются медленно
С чутких притихших осин.
Что-то, должно быть, изменится,
И – ничего не спасти.

Повода нет для отчаянья,
Есть только светлая боль.
Всё хорошо, что кончается
В срок, отведённый судьбой.

Ясные, словно последние,
Чудные, синие дни! –
Впору бродить перелесками,
Август души хоронить.

«Как глубоко и нерушимо…»

Как глубоко и нерушимо –
Берёзы. Родина. Рассвет.
Беззвучный шёпот камышинок,
И холодок росы в траве…

Покуда нет туда возврата, –
Наверно, просто не пора.
И всё-таки в грядущем завтра
Душа отыщет этот край.

Где шаткий мост на ветхих сваях
Глядится в зыбкое стекло,
И роща спит светло и свято,
И сердцу – свято и светло.

«Через село лежал большак…»