Владислав Лебедько - Живые души, или похождения Лебедько

• Название: Живые души, или похождения Лебедько
• Автор: Владислав Лебедько
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-906829-49-8

Эта книга начинается как авантюрный роман, где герой, в духе гоголевских «похождений Чичикова» пытается обзавестись неким душевным «капитальцем» для того, чтобы прослыть Великим Посвященным, обрести славу и добиться взаимности внучки знаменитого российского писателя. Для этой цели герой путешествует, посещая «сильных мира сего», в надежде получить у них признание и рекомендации в соответствующие «круги». С каждым визави у героя происходят насыщенные беседы, в ходе которых он постепенно преображается, познавая то, о чем он первоначально не подозревал, как и большинство людей – каждый визави открывает герою скрытые механизмы, которыми власть предержащие управляют сознанием людей. Ему открывается Система, во всей ее циничной, беспощадной и коварной многомерности. Постепенно меняются цели и ценности героя. Он попадает в круг очень высокопоставленных и медийных персонажей, которые предстают ему с тех сторон, которые скрыты от широкой общественности.

Освобождение от многих оков Системы становится возможным, но в одиночку – это практически безнадежно… Судьба бросает главному герою вызов. Как он ответит на него?

Все совпадения имен и названий – случайны.

В некоторых местах книга подобна коллажу – в ней множество скрытых цитат.

---

Все произошедшее следующим днем, пожалуй, столь волшебно, что читатель вправе не поверить автору на слово. Что ж! Автор не ставит своей целью что-то доказывать читателю, а тем более подтверждать это документально. Ему самому довольно того, что это случилось… Василий Андреевич Т. оказался прямым потомком Федора Петровича Дворковского, у которого-то как раз в Риме и случалось бывать и Аненкову, и Гоголю. Подарок же, который достался автору от Василия Андреевича Т., воистину не имеет цены. Дело в том, что Дворковский, будучи одним из немногих читателей нескольких глав второго тома «Мертвых душ», произведения, которое единогласно считается навсегда и окончательно потерянным (как известно, Гоголь сжег рукопись в 1845 году), и обладая феноменальной памятью, сумел восстановить прочитанное после того, как известие об опрометчивом поступке Гоголя достигло его ушей. Он писал Гоголю об этом в Париж в июне 1845 года, на что Гоголь буквально взорвался целой вереницей писем, в которых он просил, увещевал Дворковского, требовал уничтожить переписанное по памяти. Дворковский не соглашался. Гоголь умолял уже слезно, и наконец компромисс был достигнут – Николай Васильевич взял с Дворковского клятву, что опубликованы эти записи его потомками могут быть не ранее, чем через двести лет после смерти Гоголя и не под его именем. То есть, только в 2052 году…[2]

«Я не могу нарушить клятву, данную моим предком, но будучи истинно русским человеком, я прекрасно понимаю как само настроение, сам духовный порыв рукописи может отозваться в России именно сейчас, будь он верно подан. Я полагаю, что Вы сможете донести до читателя не букву, но именно тот посыл, которым исполнен второй том «Мертвых душ» (а надобно сказать, что автор подарил Василию Андреевичу свой роман «Великая Ересь[3]», и старик в течение двух дней внимательно читал его, после чего и состоялся вышеприведенный разговор). Я могу дать Вам рукопись с тем, чтобы Вы в течение получаса, увы, не долее, смогли ознакомиться с нею в моем присутствии и, безусловно, без какой-либо аппаратуры. Тем самым, клятва не будет нарушена».

Автор не помнит еще такого жадного погружения в какой-либо текст, каковое он испытал в доме Василия Андреевича Т. Сто пятьдесят страниц, написанные к тому же трудно понятным почерком, впечатывались в мозг вереницею образов. Образов той России, каковою она могла бы быть. Естественно, в своей повести мы не будем разворачивать сюжеты второго тома «Мертвых душ». Но тот духовный посыл, которым горел Николай Васильевич Гоголь, насколько это возможно, будет смиренно передан ниже, как и завещал Василий Андреевич. «Русь! Чего же ты хочешь от меня? Дай ответ!»

Даст ли ответ?..

Глава 1

В ворота гостиницы города N въехали довольно потрёпанные красные «Жигули» третьей модели, в каких в годы, задолго до описываемых нами событий, где-нибудь в последнее десятилетие XX века, ездили люди, которых можно было назвать господами средней руки. В автомобиле сидел довольно молодой еще человек – не красавец, но и не дурной наружности, не слишком толст, не слишком тонок. Въезд его не произвёл в окрестных переулках совершенно никакого шума и не был сопровождён ничем особенным; только два мужика, стоявшие у дверей пивной против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к машине, чем к сидевшему в ней. «Эк, – сказал один другому, – потрёпанная же, однако, «троечка»! Как думаешь, доедет, если бы случилось, в Москву, или не доедет?» – «Доедет», – отвечал другой. – «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» – «В Казань не доедет», – отвечал другой. Этим разговор и кончился…

Однако ж, позвольте, прежде чем продолжить начатое было повествование, вкратце рассмотреть некоторые детали личности приезжего. Звали молодого человека (договоримся называть его всё-таки молодым, ибо в нашем веке 45 лет – это человек вполне ещё молодой, да, поди ж ты, нынче так иногда ещё и к 50-летнему обращаются!) – итак, звали его Владислав Евгеньевич Лебедько. Мы не будем сейчас вдаваться в описание всех передряг, случившихся с ним в жизни к тому времени. Однако ж, заметим, что, хоть баловнем судьбы он и не был, однако считал себя человеком весьма незаурядным. С ранней юности прочил он себе карьеру выдающегося учёного, и, будучи по первому образованию инженером-физиком, смело взялся в своей дипломной работе за решение одной из передовых задач того времени. И, надобно сказать, что интуицией герой наш располагал недюжинной, да вот усидчивости не хватало. А уравнение, которое он взялся решать, признаться, было из разряда неразрешимых. Но Владислав Евгеньевич-то знал, каким должен быть результат! И, произведя несколько ловких аппроксимаций, к оному и подвёл дело. Да так всё ловко сладилось, что в его дипломной речи прозвучали следующие слова, естественно, взбудоражившие всю приёмную комиссию, среди членов которой находились двое довольно видных учёных из Москвы: «Таким образом, произведя ряд вычислений, мы получаем на выходе формулу, обобщающую известную формулу Эйнштейна на более широкий спектр состояний, чем упрощённая модель броуновского движения, которая была выбрана за основу самим Эйнштейном. Таким образом, теперь нам открывается возможность производить вычисления не только для идеализированной упрощённой модели, как это было раньше, но и учитывать реальный разброс параметров и характеристик каждой конкретной среды». Заметим, что Владиславу Евгеньевичу удалось, преодолевая волнение, произнести эти слова нарочито небрежным тоном. Естественно, не только диплом был зачтён на «отлично», но и за защитой его последовало приглашение Владислава Евгеньевича в Московский Государственный Университет на факультет Общей Физики и Волновых Процессов (а проживал же Лебедько в Петербурге, тогда ещё Ленинграде, и заканчивал Институт Точной Механики и Оптики). Молодого человека ждала блистательная карьера, доклад в МГУ сулил почти незамедлительный переход от диплома к кандидатской диссертации, – короче, сладкое бремя славы, хоть и в неких туманных образах, маячило в голове выпускника. В Москве же дело приняло несколько иной оборот. На докладе молодого специалиста присутствовало несколько учёных с мировыми именами, как то: Рахманов, Чикин, Климович, даже академик Прозоров, будучи уже в почтенных годах, зашёл приветствовать восходящую звезду отечественной физики. Надо сказать, что Владислав Евгеньевич, одетый во фрак с некими покушениями на моду, нервничал, зная, что всё его решение шито белыми нитками, но, в то же время целиком доверял своей интуиции, которая говорила ему о том, что окончательное уравнение имеет именно такой вид, к каковому он и пришёл. Что за беда, если некоторые промежуточные выкладки были принципиально не решаемы! Ему казалось, что приближённой аппроксимации было вполне достаточно. Тем более, рассуждал он, учёные с мировыми именами не будут докапываться до каких-то неувязок в промежуточных вычислениях. Конечный результат выглядел убедительно, и это главное!

И вот доклад завершён. Сам академик Прозоров жмёт ему руку и похлопывает по плечу, одаривая своей улыбкой мудрого старца. Но дотошный профессор Климович, как раз в тот момент, когда все присутствующие готовы были увенчать докладчика причитавшимися ему лаврами, неожиданно испортил всё дело! «Позвольте! – произнёс он, поднимаясь к доске и перехватывая мел у озадаченного Лебедько. – Мне кажется, что переход от этой формулы к конечному уравнению не может быть таким простым! Не могли бы вы подробно расписать все вычисления?» – и, не дожидаясь ответа побледневшего Владислава Евгеньевича, в течение буквально десяти минут исписал всю доску, стёр написанное тряпкой, начал заново… другие учёные также повставали со своих мест и сгрудились вокруг доски. В конце концов, пожилой профессор, вытирая пот со лба, извиняющимся тоном пробормотал: «Как же так, Владислав Евгеньевич? Ведь дальше выкладки невозможны!.. Вы сами видите, что мы подошли к числовому ряду, который является просто не сходящимся! Каким же образом вы получили свою формулу?» – «Я просто пренебрёг вот этой и вот этой величинами, – пролепетал Лебедько в ответ. – Они ведь ничтожно малы, ведь правда?» – «Эх, молодой человек, молодой человек! – Задумчиво произнёс профессор Рахманов. – Конечно, эти величины могут быть несущественными, но далеко не во всех случаях! Я ценю вашу дерзость, но в физике, Владислав Евгеньевич, только на дерзости не проехать. Необходимо терпение! Понимаю, уж очень соблазнительно было прийти к такому впечатляющему результату…»

Будто во сне наблюдал Владислав Евгеньевич, как восторг в глазах маститых учёных сменялся снисходительными улыбками. «Дерзайте! У вас ещё всё впереди!» – таков был приговор сильных мира сего.

С чувством глубокого позора тем же вечером отбыл наш герой в Ленинград несолоно хлебавши. Очень полезно ему было пройти подобную трёпку. Шеф уже был в курсе, ему звонили из Москвы. Он обратился к незадачливому молодому ученому по-отечески мягко: «Что ж, оставайтесь работать на кафедре! И возьмитесь вот за эту задачу – она гораздо скромнее! Годика за два напишете весьма добротную диссертацию».