Михаил Гарцев - Низкий вид литературы

• Название: Низкий вид литературы
• Автор: Михаил Гарцев
• Жанр: Поэзия

В новую книгу Михаила Гарцева включены почти все стихи сатирической и юмористической направленности, созданные автором за время его пребывания на литературных сайтах русскоязычного Интернета, где, конечно, особое место занимает журнал «Самиздат» М. Мошкова. Если какие-то работы требовали огранки и доведения опусов до ума, то многие стихотворные экспромты – противостояние агрессивному потоку сетературных дискуссионных чатов – представлены в сборнике в своём первозданном виде.

---

Предпраздничное

Всё раньше светает. Которое утро
Меня поджидает суровый кондуктор.
Ему наплевать, что в душе у поэта —
Он меряет тело холодной монетой.
А он симпатичный мужчина! А я-то —
Всё шарю в карманах, гляжу виновато…
И сочное солнце – кислее лимона,
И всё это, точно, дурные гормоны.
Монета не найдена. Как тут не плакать!
На небе-то солнце, а ниже-то – слякоть!
А он улыбнулся и в солнечном свете
Ехидно вручил мне счастливый билетик.

Мария Тарасова (Поха)

Пародия

Все раньше светает, и каждое утро
сажусь я за свой посветлевший компьютер.
Ему наплевать, что я все ж поэтесса,
и мне не хватает известности, веса,
и мне не хватает любви и почтенья,
что тело мое замирает в волненье,
когда за окном пробегает мужчина,
и шарю в кармане я не беспричинно.
В сети – виртуписы: лабасы, грифоны…
И все это, точно, дурные гормоны.
Поэт и в реале никчемное что-то,
а встретишь в сети, так охватит зевота…
Зачем я впряглась в это дохлое дело?
Страдает без дела холеное тело.
ПОрХАю по сайтам, вдруг вижу – филолог.
Филолог для Похи – почти археолог.
На свете грязнее не знаю работы:
копаться в дерьме аж до липкого пота…
Пойду, замочу, чтобы знал свое место,
а ночью мне снилось – я стала невестой
бойца из спецназа, банкира, боксера…
Такое во сне вновь не встретится скоро…
Жених упорхнул от меня на рассвете,
как солнечный зайчик – счастливый билетик.

Присутствие мужчины

Опять дальневосточное кафе…
И женщина, а вовсе не путана,
Себя готовит к аутодафе В разгорячённой койке капитана.
Мне всё равно, кто будет в этот раз,
Кто выползет на берег из пучины —
Я выберу, не поднимая глаз,
Но чувствуя присутствие мужчины.
Приморский холод бьётся о стекло.
Тоскливо завывают пароходы…
Он думает, я подарю тепло. Но я давно не делаю погоды.

М. Тарасова (Поха)

Пародия

Восток: кафе, диван,
кальян, мускат, кишмиш…
Она и капитан.
Жара да гладь и тишь.
…
Мне все равно, кто будет в этот раз.
Надеюсь, не смущаю ваши души.
Пусть нет ни рук, ни ног, ни даже глаз…
Мне у мужчин всего важнее уши.
Он предлагает доллары и сердце —
они всегда к моим словам глухи —
Я не путана – не спешу раздеться.
Сперва пускай послушает стихи.

Абстишки

Жажда жизни жалит желчью
Жало жгуче жилы жжет,
Жнец желаний – жирный жемчуг
Жадных женщин желчью желт.
Жизнь жеманно жмурит жерло
Жертва жадно жаждет жить,
Жахнет жрец железным жезлом,
Жутко желтый жук жужжит.
Шалея, шторм шарахал шхуну,
Швыряя шустро шалый шквал,
Шугая шхуной шашни шума,
Штурвалом шкипер шуровал.
Шепча, шурша шарфом шафрановым,
Шквал шторма шкипер штурмовал,
Шикуя шармом шейных шрамов,
Шершавый шлифовал штурвал.

Марк Шкловер

Парафраза

желудь желтушный
желчью жантильно желтеет
шкловер маркуша
на побережье ржавеет
дружит с прокошкой
шкловера пышная жопа
желтою брошкой
в жерле железном сексшопа
жлобское прошлое
женщины жены милашки
жалкое крошево
рожа дрожит промокашкой
женские ножки
жерди и ножки поменьше
шкловера рожки
жезлами жалящих женщин
шкловер менжуясь
к швалям жеманно пошлепал
жизнь у буржуев
жадное жерло сексшопа
жопа шалавы
желеобразную грушей
жухнет шершавый
в жилистой туше маркуши
жизни ошметки
прошелестят шепеляво
слышится жуткий
шепот жестокой державы
прошлого шрамы
жгут ошалевшую жертву
брошен на шпалы
с шармом доложено шефу
выжил обшарпан
жизнь закружилась шаманкой
по шариату
шило шиита в шарманке
шизнутый шляхтич
жахнув шутейно ширнется
шпарит по шляху
на шебутном запорожце
шайзочка рашен
кажет маркуше промежность
солнышка краше
помнишь жуир нашу нежность
жрут и жируют
похорошела держава
душной жарою
душит сбежавшего жаба.

Паломники

А по ранней дороге – прощания,
А по поздней дороге – прощения,
Неисполненные обещания,
Незамоленные прегрешения,
Пыль и вьюги, дожди и знамения,
Звёзды сыплются с неба на головы…
Навеваются сны и сомнения,
И луна льёт расплавленно олово…
Может быть – не святые, не скромники,
Но совсем не такие уж грешные,
Мы проходим по жизни – паломники,
Не иные – но больше не прежние…

Улисс

Парафраза

Ну, куда вы идете, писатели,
по дороге Сплошного Безденежья?
Слов и образов то ли искатели,
то ль от чувств и мыслишек – брожение?
То ли видите чьи-то знамения,
то ли слышите звуки волшебные?
То ли вас посещают сомнения,
то ли муки, смятенья душевные?
И, конечно, вы все – не скоромники,
чай, и выпить под закусь привычные…
Вроде, с виду – святые паломники,
а копнуть – так на редкость обычные.

Листья

Опавшие листья – как падшие души:
их тоже бросают в костёр.
Их шорох – как шёпот: пусть глуше, но глубже
он в мир свои звуки простёр.
А листья упрямы – страдания прячут.
Спросите: «В чём ваша вина?»,
и листья не скажут, о чём они плачут,
им жалость совсем не нужна.
Они упивались росою когда-то,
как люди – веселым вином.
Теперь они сникли, теперь они смяты,
но плачут совсем не о том.
Их огненный демон печатью пометил,
а грешным – из ада нельзя…
Но, глупые, верят, что сжалится ветер
и всё ж унесёт в небеса.

Конецпольский Кшыштоф

Пародия

Опавшие строчки – как квелые квочки:
их критик зарежет в момент,
их шепот все глушат, их ропот все душат,
им дорог любой комплимент.
А если читатель их спросит:
– Скажите,
зачем Вы, и в чем ваша роль?
Они ему скажут:
– Вы нас полюбите,
ведь мы не похожи на моль.
Мы тряпки не точим, мы только хлопочем
о вашей прекрасной душе.
– Оно, блин, Вам надо, —
тот скажет с досадой
и сядет в роскошный «Порше».
Поедет по свету, вдруг встретит поэта,
и спустит «Порше» свой в овраг.
Все встречи с поэтом трагичны – при этом
поедут на тачке в кабак.
А падшие строчки, как вздутые почки,
страдая, глядят в небеса.
И, глупые, верят, что кто-то поверит…
…
«Эх, тачанка-ростовчанка… Все четыре колеса».

История невозможности

Мне снилось, будто ты не родилась,
а я привычно ждал тебя у входа
в театр наш, где радостно паслась
толпа друзей и прочего народа.
Я ждал тебя, сверяя по часам
ход облаков и ритм сердцебиенья,
и загоралось слово по слогам
над головой всего столпотворенья.
Я ждал тебя, ведь я еще не знал,
что ты беспечно отложила встречу,
и поднимался медленный оскал
луны над суетою человечьей.
Я ждал тебя, и плавились века,
и проходили царства и драконы,
и постепенно сонная река
перемещала в небо легионы.
И лил с небес поток холодных стрел,
и больно ранил тех, кто не укрылся,
я ждал тебя, и я не захотел,
и потому в домах не растворился.
Я ждал тебя, ушел последний франт,
мир опустел, и замерли кулисы,
и с дуэлянтом рядом дуэлянт
судачили о прелестях актрисы.
И зеркала снимали грим с лица,
и ничего уже не оставалось,
как ждать тебя до самого конца
чего-то, что еще не начиналось.
И в этот миг как будто легкий вздох
мне возвестил о долгожданной встрече,
и ты вошла… И случай или Бог
меня позвал в другой какой-то вечер.
И снилось мне, что не родился я,
а ты одна ждала меня у входа
в театр наш, где радостно друзья
паслись толпой в толпе иного рода.

Игорь Фарамазян

Парафраза

Я видел сон. Зашел ко мне редактор.
С горячей точки нужен репортаж.
Ведь журналист, в какой-то мере, гладиатор.
Сжигает нервы, как награду за кураж.
Но человечество сильно умишком задним
и первый вывод может быть обман…
Я посмотрел в окно на палисадник,
всходило солнце, растопив туман.
Природа всеми красками сверкала,
плыл в воздухе цветочный аромат…
Я натянул на лоб свой одеяло,
я буду ждать и никому не рад.
Сегодня хвалим мы или ругаем,
а завтра будет все наоборот,
а завтра будет жизнь совсем другая,
и каждому из нас придет черед.
Мне у других не занимать отваги,
но мне претит сизифов тяжкий труд,
я не спешу марать листок бумаги.
Меня, наверно, многие поймут.
И я стал ждать, сменялись дни и годы.
Вокруг меня пророс травы бурьян,
а я стоял, как часть живой природы,
как каменный и древний истукан.
Стоял и ждал. Взгляд устремлялся в дали,
был не растрачен слов моих металл.
Уже Даен вернулся к нам с развалин,
где он на баррикадах воевал.
Уже покрылась плесенью клеенка,
жучком древесным был изъеден стол,
но я все ждал, а вот философ Шленский
с анальной стадии в другую перешел.
Стоял и ждал. Да, может так не каждый.
Под время бременем прогнулся циферблат.
Стоял и ждал, а вот учитель Шадов
закончил свой стотысячный трактат.
Прилег и ждал. Поэта путь не долог.
Ко мне зашел Харон, принес чернил.
Цинично сплюнув, мой задернул полог,
и без меня куда-то там поплыл.
Жизнь – фарс, довольно мерзостный спектакль.
Тщеславие и секс в ней правят бал.
Вдруг стал кружиться надо мною птеродактиль,
хоть я участия ни в чем не принимал.
Еще бы, у него губа не дура,
я молод и пока что не облез,
но, осмотрев мою субтильную фигуру,
он почему-то передумал и исчез.
Я все стоял. Средь бурь, ветров и градин.
Стоял и ждал, порой кропал стихи.
Уже в пещере горной сам бен Ладен,
раскаявшись, замаливал грехи.
Над морем с криком пролетали чайки.
Мой взгляд был бескорыстен, светл и чист.
На нарах о любви к тюремной пайке
вели беседу с террористом террорист.
Я все стоял… Толпа тянулась старцев…
На чью-то лысину лился льстецов елей…
А я все ждал. Уж старикашка Гарцев
отметил свой последний юбилей.
И понял я – моя строка речиста.
Она дитя разумного отца.
Смотрите все, в чем счастье журналиста:
вот так вот ждать —до самого конца.

«Выхухоль ухала, хлопала…»