Нестор Котляревский - Декабристы

• Название: Декабристы
• Автор: Нестор Котляревский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-98712-168-9

Книга известного публициста, литературоведа, критика посвящена жизнеописанию А. И. Одоевского, А. А. Бестужева, К. Ф. Рылеева. История нашего литературного развития сохранит на своих страницах их имена. Люди, о которых автор хотел напомнить читателю, имели в жизни своей две святыни: гуманный идеал, проясненный политической мыслью, за которую они пострадали, и художественную почву, которая радовала их в дни свободы и утешала в дни несчастия. В очерках, посвященных их памяти, одинаковое внимание уделяется и их политическим размышлениям, и их поэтическим грезам. Автор стремился достигнуть наибольшей полноты в подборе фактов, относящихся к биографии этих мыслителей, и в подборе сведений об их политической деятельности. В том вошли две книги: «Декабристы А. И. Одоевский и А. А. Бестужев-Марлинский. Их жизнь и литературная деятельность» (1907) и «Рылеев» (1908).

---

Неизвестно, чем бы окончилась эта вторая военная игра, если бы генерал Чичерин, друг семьи Бестужева, не убедил неусидчивого молодого человека взглянуть на задачу жизни попроще: не требовать от дела занимательности в ущерб его практическому смыслу. Генерал рассуждал правильно, что надо отбыть неизбежное и позаботиться прежде всего об обер-офицерских эполетах. Он предложил Бестужеву вступить юнкером в лейб-драгунский полк, которым он командовал, чтобы через полгода, протянув солдатскую лямку, он мог стать офицером. Бестужев так и сделал, и в 1816 году надел юнкерский мундир, который, однако, «до боли тер его раздражительное самолюбие». Но дни бежали, и скоро закончился срок испытания. Бестужев отбыл его с благородной гордостью и необыкновенным терпением и в 1817 году, наконец, был произведен в офицеры. Лейб-драгунский полк стоял тогда в Петергофе, Бестужев жил в Марли и здесь родился «Марлинский».

II

Молодой и блестящий офицер не терял своего времени даром. Оно было разделено между обязанностями службы и занятиями литературными, которые в очень короткий срок выдвинули Александра Александровича в первые ряды тогдашних литераторов. Успехи служебные и успехи светские, завидная роль блестящего кавалера, производящего раваж в женских сердцах, веселая жизнь с дуэлями из-за карикатурных рисунков, из-за острого словца или, наконец, даже из-за танцев,[128] конечно, тешили Бестужева, лаская его самолюбие, тщеславие и гордость. Но в вихре разных увлечений он не терял интереса к серьезной стороне жизни, оставаясь типичным представителем либеральной военной молодежи, которая в те годы так умела сочетать военную выправку с дисциплиной ума и сердца. Бестужеву эта дисциплина давалась легко, поскольку от природы он был одарен сильным умом, живой фантазией и сердцем очень добрым и мягким, несмотря на внешнее бравурство своего поведения.

Интерес Бестужева к умственному течению тех годов, равно как и его участие в политическом движении декабристов придают особое значение этому периоду его вольной и беспечной офицерской жизни. Сама по себе она мало интересна, да и сведений о ней сохранилось немного. В 1820 году он был произведен в поручики, участвовал в разных маневрах и учебных экспедициях, кочевал с полком по Псковской и Минской губернии, где время проводил очень весело, на постоях у польских панов, волочась за красавицами, почитывая с ними польские книги и играя на фортепиано. «Vogue la galère» было тогда его любимым изречением. «Пьянствую, – писал он, – и отрезвляюсь шампанским. Цимбалы гремят, девки бранятся, чудо!..”.[129] Этот рассеянный образ жизни не мешал ему, однако, собирать легенды и поверия, изучая старину тех городов, где приходилось веселиться; не мешал он ему также пописывать коротенькие рассказы и даже сочинить целую остроумную книгу, на манер довольно распространенных тогда «путешествий».[130]

В 1822 году он был назначен адъютантом при главноуправляющем путями сообщения, инженере Бетанкуре, затем в чине штабс-капитана гвардии состоял с 1823 года в той же должности при герцоге Александре Виртембергском – брате императрицы Марии Феодоровны, – который заступил место Бетанкура. Положение, как видим, было блестящее, обещавшее многое в будущем и полное блеска и веселья в настоящем. Бестужеву улыбалась даже надежда стать зятем своего начальника Бетанкура и счастливым супругом очень красивой девицы, но генерал-инженер посмотрел на это сватовство косо, и оно расстроилось. Этот неудачный роман был, кажется, единственной налетевшей тучей, бросившей некоторую тень на его беззаботную жизнь, которая неслась среди смотров, учений, дежурств, балов, салонных разговоров, театральных зрелищ, обедов, уединенных занятий, а также и шумных бесед о вопросах и делах, которые сами же спорящие называли «тайными».

Александр Александрович приобрел довольно быстро громкую известность в тогдашних литературных кружках.[131] С ним считались и как с автором повестей, которые он и тогда уже печатал, и как с критиком, членом литературных обществ, спорщиком на литературных беседах, театральным рецензентом в серьезном смысле этого слова и, наконец, как с издателем самого популярного в то время альманаха «Полярная звезда».

Само собою разумеется, что Александр Александрович был знаком со всеми кружками литературной молодежи и, кажется, преимущественно молодежи, так как, не в пример большинству своих сверстников, он не искал сближения с литераторами старшего поколения, даже с такими, как, например, Карамзин и Жуковский. Правда, он говорил об их литературной деятельности не иначе, как с глубоким уважением к их заслугам, но их самих он сторонился, и они его не любили.

Так, в переписке Бестужева о Жуковском нет упоминаний, а в переписке Жуковского с А. И. Тургеневым о Бестужеве говорится следующее: «Какая сволочь! (т. е. участники заговора) чего хотела эта шайка разбойников? – Вот имена этого сброда. Главные и умнейшие Якубович и Оболенский; все прочее мелкая дрянь: Бестужевы, Одоевский, Панов и т. д.».[132] Что же касается Карамзина, то Бестужев сам избегал с ним встречи. «Я знал Карамзина хорошо, но, несмотря на заботы его поклонников, решительно отказался от знакомства с ним. Двуличность в писателе его достоинства казалась мне отвратительной».[133] «Никогда не любил я бабушку Карамзина, человека без всякой философии, который писал свою историю страницу за страницей, не думая о будущей и не справляясь с предыдущею. Он был пустозвон красноречивый, трудолюбивый, мелочный, скрывавший под шумихою сентенций чужих свою собственную ничтожность», – писал Бестужев в интимном письме своей матери.[134] Был ли он прав или нет, но только такое смелое и критическое отношение к кумиру, за которым все ухаживали, – очень характерно.[135]

Из молодых писателей Александр Александрович дружил с Грибоедовым. Существует рассказ самого Бестужева об их знакомстве.[136] Бестужев говорит, что он был предубежден против Грибоедова, считая его виновником одной печальной дуэли, и не хотел с ним знакомиться. Но в августе 1824 года они случайно встретились у одного знакомого. Обходительность и ум Александра Сергеевича поразили Бестужева. Он завязал с ним литературный спор, который заставил его тотчас же оценить всю широту кругозора его собеседника. Затем в конце 1824 года Бестужеву случилось ознакомиться с отрывками из «Горя от ума»; он был побежден и обворожен; он проглотил эти отрывки, трижды перечитал их и решил, что тот, кто написал эти строки, не может не быть благородным человеком. Он отправился сам к Грибоедову, и после часа разговора союз дружбы был заключен. Бестужев сохранил память об этой дружбе на всю жизнь. «В их доме, в Москве, я был как родной», – писал он братьям из Якутска, когда узнал о смерти своего друга. «Молния не свергается на мураву, – говорил он по поводу этой смерти, – но на высоту башен и на главы гор. Высь души, кажется, манит к себе удар жребия». И горько плакал он много лет спустя, когда в Тифлисе служил на могиле Грибоедова панихиду под свежим впечатлением известия о смерти Пушкина. Но еще и раньше, в 1829 году, тотчас после приезда на Кавказ, посетил он эту могилу и, стоя над ней, рыдал, как ребенок. «Что этот человек хотел сделать для меня! – писал он Булгарину… – Он умер, и все пошло прахом».[137] Бестужев намекал в данном случае на собственноручную записку Грибоедова, которую он видел и в которой Грибоедов брал с Паскевича слово благодетельствовать Бестужеву и даже выпросить его у Государя из Сибири.[138] «Я стоил его дружбы и горжусь этим», – повторял часто Александр Александрович, и если все эти сведения верны, то можно предположить, что и Грибоедов считал Бестужева в числе своих друзей, – хотя из биографии Грибоедова и из его переписки мы ничего не узнаем об их отношениях.[139]

С Пушкиным у Бестужева отношения были не из близких, хотя они и говорили друг другу «ты» и обменивались нередко письмами – правда, чисто литературного содержания. Знакомство их состоялось, вероятно, еще до 1820 года;[140] но Пушкина вскоре выслали, а когда он вернулся, был сослан Бестужев. Условия для дружбы были неблагоприятны. Таковой и не было, а было лишь взаимное уважение, которое не исключало довольно придирчивой, а иногда и несправедливой пикировки в вопросах литературных.

Довольно близкие и дружественные связи были у Александра Александровича с Булгариным и Гречем. Это не должно удивлять нас, если мы вспомним, что и тот, и другой, плывя тогда по ветру, либеральничали и, кроме того, занимали очень выгодное положение в литературном мире, как издатели и редакторы при собственном журнале. Они нуждались в молодых силах и могли давать им ход. В их кабинете, действительно, собиралась тогда пишущая молодежь, и литературное образование, например, Греча могло в известной степени даже импонировать. Надо помнить также, что до 1825 года нравственная и литературная физиономия Булгарина и Греча не определилась настолько, чтобы заставить сотрудников их журналов усомниться в их искренности, их литературной и гражданской чистоплотности. Михаил Александрович Бестужев говорит об отношениях своих и своего брата к Булгарину и Гречу очень определенно, но едва ли верно и справедливо. «Знакомство с Гречем, – пишет он, – началось у брата Александра в 1817 году на корабле “Не тронь меня” и поддерживалось в продолжение всего времени церемонно холодно, потому что с Гречем, как величайшим эгоистом, сближение дружеское было невозможно. Мы, все братья, посещали его дом как фокус наших литературных талантов, любили умную болтовню хозяина, временем горячую полемику гостей и при прощании, переступив порог, не оставляли за ним ничего заветного. О Булгарине и говорить нечего: это был в глазах наших балаганный фигляр, приманивающий люд в свою комедь кривляниями и площадными прибаутками. Брат Александр его посещал довольно часто, но уж вовсе не ради его милых глазок».[141] Память в данном случае изменила Михаилу Бестужеву или он задним числом дал оценку своего отношения к старым знакомым. Александр Александрович говорил о них иначе и писал в одном письме: «Гречу я много обязан нравственно, ибо в его доме развился мой ум от столкновения с другими. Греч первый оценил меня и дал ход. Греч первый после моего потопа предложил мне сотрудничество – это было благородным геройством по времени».[142] В другом письме он говорил: «Греч, так сказать, выносил меня под мышкой из яйца: первый ободрил меня и первый оценил. Ему обязан я грамматическим знанием языка и если реже прежнего ошибаюсь в ятях – тому виной опять он же. Нравственным образом одолжен я им неоплатно, за прежнюю приязнь и добрые советы».[143]