Нестор Котляревский - Декабристы

• Название: Декабристы
• Автор: Нестор Котляревский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-98712-168-9

Книга известного публициста, литературоведа, критика посвящена жизнеописанию А. И. Одоевского, А. А. Бестужева, К. Ф. Рылеева. История нашего литературного развития сохранит на своих страницах их имена. Люди, о которых автор хотел напомнить читателю, имели в жизни своей две святыни: гуманный идеал, проясненный политической мыслью, за которую они пострадали, и художественную почву, которая радовала их в дни свободы и утешала в дни несчастия. В очерках, посвященных их памяти, одинаковое внимание уделяется и их политическим размышлениям, и их поэтическим грезам. Автор стремился достигнуть наибольшей полноты в подборе фактов, относящихся к биографии этих мыслителей, и в подборе сведений об их политической деятельности. В том вошли две книги: «Декабристы А. И. Одоевский и А. А. Бестужев-Марлинский. Их жизнь и литературная деятельность» (1907) и «Рылеев» (1908).

---

Когда на одном собрании при нем стали говорить о грабеже и кровопролитии, он сказал: «Можно и во дворец забраться» (показание кн. Трубецкого); когда Рылеев и Оболенский упоминали о погублении всей императорской фамилии, он пристал к сему мнению, но утверждал, что пристал притворно и настаивал вместе с Якубовичем, что на это нужно не менее 10-ти убийц, в надежде, что нельзя будет найти такого числа отчаянных извергов и тем устранится удар от главы священной». «Я был крикун, а не злодей, – писал он в своих показаниях, – хотя предлагал себя для совершения ненавистного дела, ибо знал, что меня Рылеев не употребит»; Каховский признал, что Александр Бестужев наедине уговаривал его не исполнять поручения, данного ему Рылеевым 13 декабря (поручение заключалось в убийстве императора); на одном собрании Александр Бестужев и Каховский показывали себя пламенными террористами, готовыми на ужаснейшие злодейства; Бестужев признался, что сказал: «Переступаю за Рубикон; а руби-кон, значит руби все, что попало»; однако же, клялся, что сие было лишь бравадой, пустой игрой слов; когда покушения на жизнь императора Николая Павловича требовали как необходимости князь Оболенский, Александр Бестужев и князь Трубецкой, их диктатор, когда некоторые члены советовали удовольствоваться арестованием императора и всей августейшей семьи и когда Рылеев кончил спор словами: «Обстоятельства покажут, что делать должно» и просил достать карту Петербурга и план Зимнего Дворца – Бестужев говорил со смехом: «Царская фамилия не иголка, не спрячется, когда дело дойдет до ареста».

Все эти бравурные остроты и резкие выходки указывают на совсем несерьезное отношение к делу.

Тем не менее, в самый день 14 декабря Бестужев проявил редкую расторопность и стойкость. У современников имя его осталось в памяти. Греч говорил, что он был главным действующим лицом на площади.[161] «Александр Александрович Бестужев (сумасбродный критик, наглец в обществе, писатель не без дарования, но гоняющийся за умом, тогда как ум никогда почти не давал ему поймать себя), – писал другой современник,[162] – выдал себя за адъютанта великого князя Константина Павловича, клялся солдатам, что цесаревич схвачен на дороге, что Михаил Павлович в оковах, изранил частного пристава Александрова, исколол квартального надзирателя и велел провозглашать «Да здравствует конституция!».

«Мятежники были в ужасном исступлении, – рассказывал и еще один современник. – Адъютант герцога Виртембергского Бестужев бегал между ними с белой повязкой на руке, вооруженный кинжалом и пистолетом».[163]

На самом деле поведение Бестужева на площади было хотя решительное, но далеко не такое кровожадное и театральное.

Любопытно, что за три дня до 14 декабря (11-го) он писал своей матери письмо в деревню, в котором говорил ей очень спокойно о том, как Петербург принял весть о смерти Александра I. Он извещал ее, что царствовать надлежит Николаю Павловичу, что в городе как будто ничего не бывало. «Николай Павлович распоряжается всем и не показывает отчаяния, – писал он. – Все приняли это хладнокровно; полки присягают не зная кому, но все обходится тихо».[164]

Хотел ли Бестужев успокоить свою мать (но тогда зачем было вообще писать об этом) или он сам за три дня думал, что все обойдется мирно?

V

14 декабря утром, если верить Бестужеву, он да и все его товарищи шли на площадь, «уверенные, что они успеют или умрут, и потому ни малейших сговоров на случай неудачи не сделали».

Направился Бестужев в казармы Московского полка, где и началось возмущение.

«Князь Щепин-Ростовский, Михаил и Александр Бестужевы и еще два офицера того же полка, – утверждало обвинение, – ходили по ротам 6-ой, 5-ой, 3-ей и 2-ой, уговаривая рядовых не присягать Николаю Павловичу, и говорили: «Все обман, нас заставляют присягать, а Константин Павлович не отказывался; он в цепях; Михаил Павлович также в цепях». Александр Бестужев прибавлял, что он прислан из Варшавы с повелением не допускать полки до присяги.[165]

Генерал-майору Фридрихсу, который наскочил на него, Бестужев пригрозил пистолетом, которым его снабдил князь Щепин в казармах, когда они выходили на двор. Грозя генералу, Бестужев, однако, завернул назад курок пистолета и ни в кого не стрелял.

Генералу Фридрихсу он сказал только: «Отойдите прочь, генерал»; и как раз в этот момент Щепин ударил Фридрихса саблей. Генерал упал, а Бестужев «отвратился от этого кровавого зрелища и вышел из ворот». Вместе со Щепиным он вывел полк из казарм и повел на Сенатскую площадь. Выходя на берег Фонтанки, Щепин сказал Бестужеву: «Что?! Ведь к черту конституция!» – и Бестужев отвечал ему: «Разумеется, к черту!».[166]

С Московским полком прибыл Бестужев на площадь, где «построив каре, отвращал вместе со своим братом (Николаем) все сделанные начальством предложения, удерживая людей от стрельбы, и находился с оными, доколе картечью они не были разогнаны». Насилий он никаких не творил, даже свою «черкесскую шашку он отдал солдату и надел ее только тогда, когда конная гвардия пошла на них в атаку. До этой минуты на нем была только форменная сабля, тонкая, как жесть». Удерживая от стрельбы людей, он чуть не изрубил одного гренадера, который первый выпалил в атакующих. Спас он и генерала Левашова от верного поранения, оттолкнув какого-то неизвестного, который в него целился.[167]

Сам Бестужев с большой печалью говорил в своих показаниях об этих минутах. «Пришедши на площадь и не находя начальников, – рассказывает он, – мы потеряли головы. Ожидание, страх, раскаяние, атаки – все это представляет мне несчастный день этот как в чаду страшным сном. Я не знал, что делать, но лично неповинен ни в одной капле крови. Меня утешает хоть то, что я удалил генерала Нейгарда и спас от черни какого-то невысокого роста Павловского капитана; вот все, что помню я – но да не причтется мне в преступление, если что-либо ускользнуло тут. Угрызения совести прервали нить моих воспоминаний, при том же я тороплюсь облегчить свою душу признанием. Когда я шел в Московский полк, то прежде молился Богу с горячими слезами: «Если дело наше право – помоги нам, – думал я, – если же нет, да будет Твоя воля». Я признал теперь Его волю, – но Божий перст и царский гнев на мне тяготеют… я чувствую теперь, что во зло употребил свои дарования, что я мог бы саблею или пером принести честь своему отечеству – жить с пользой и умереть честно за Государя!! Но Царь есть залог Божества на земле; а Бог милует кающихся… Если случаем бумага сия дойдет до Высочайших рук, то пусть увидят на ней следы желез заслуженного наказания и слез искреннего раскаяния».

«Особенно я ожидал, – говорил он при другом случае, – что кончу жизнь на штыках, не выходя из полка, ибо мало на московцев надеялся и для того избрал это место как нужнейшее. На площади под конец я увидел, что мы погибли, но не хотел взять на себя крови солдат, если б повел их в атаку на пушки, и потому молчал, слушая рассуждения других, что бы делать, ибо видел, что все бесполезно. Я искал смерти во время пальбы. Картечь пробила мне шляпу на волос от головы, но Бог сохранил меня для раскаяния».

Когда, наконец, засвистела картечь, Бестужев побежал через Галерную.[168] «Забежав на первый попавшийся двор, он постучал направо в какие-то двери, где нашел несколько женщин, попросил у них переждать немного и через час вышел на Неву, перешел через лед и скитался часов до 12 вечера, потом ходил еще целую ночь и целое утро по церквам, наконец, решился пасть к стопам Всемилостивейшего Государя и просить помилования».

Бестужев, как умный человек, понял, что бороться дальше значило окончательно потопить все дело и что только истинное и правдивое освещение его способно сохранить за ним ореол глубокого смысла и известного величия. Проиграв дело, нужно было иметь смелость сказать открыто, в чем оно заключалось – дабы проигрыш не осложнился его умалением. Это соображение, вероятно, и побудило Бестужева явиться во дворец.

В какой момент Бестужев исчез с площади – неизвестно. Греч рассказывает, что, когда мятежники разбежались, Бестужев успел уйти и где-то скрыться. На другой день, услышав, что забирают людей невинных, что главные зачинщики стараются слагать вину на других, он явился вечером на гауптвахту Зимнего Дворца и сказал дежурному по караульням полковнику:

– Я Александр Бестужев. Узнав, что меня ищут, явился сам.

«Это было произнесено спокойно, просто, – говорит Греч. – Увидев моего брата, бывшего в карауле, он сделал вид, будто его не знает.

– Вяжите его, – сказал солдатам один унтер-офицер.

– Не троньте его, – возразил Василий Алексеевич Перовский, только что назначенный в флигель-адъютанты, – он не взят, а сам явился, – и повел его к Государю.[169] Бестужев просто, откровенно и правдиво изложил перед Государем все, как было, и умел заслужить внимание прямодушного Николая. Слова Бестужева принимаемы были без малейшего сомнения».[170]