Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и переводы. Роман в стихах. Из переписки. Том II

• Название: Сочинения русского периода. Стихотворения и переводы. Роман в стихах. Из переписки. Том II
• Автор: Лев Гомолицкий
• Жанр: Поэзия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91763-078-6, 978-5-91763-080-9

Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.

Второй том, наряду с разбросанными в периодических изданиях и оставшихся в рукописи стихотворениями, а также вариантами текстов, помещенных в первом томе, включает ценные поэтические документы: обширный полузаконченный автобиографический роман в стихах «Совидец» и подготовленную поэтом в условиях немецкой оккупации книгу переводов (выполненных размером подлинника – силлабическим стихом) «Крымских сонетов» Адама Мицкевича. В приложении к стихотворной части помещен перепечатываемый по единственному сохранившемуся экземпляру сборник «Стихотворения Льва Николаевича Гомолицкого» (Острог, 1918) – литературный дебют пятнадцатилетнего подростка. Книга содержит также переписку Л. Гомолицкого с А. Л. Бемом, В. Ф. Булгаковым, А. М. Ремизовым, Довидом Кнутом и др.

---

Глава пятая

все прошлое – места и лица
граница змеем сторожит
лиш изредка письмо как птица
через границу прокрылит
в нем дедушка рукой слепою
любимой дочери ещо
каракульку привета шлет
но вот уж с траурной каймою
неотвратимая пришла:
от жизни – горсткочкой зола
в письме портрет – старик бровастый
да связка жолклая листков
вязь неразборчивая слов
строк польских дождик блеклый частый —
проклятье матери – письмо
что сын хранил до самой смерти
(так дождалось оно в конверте
накрест завязано тесьмой —
возмездья: в правнуке обиды
отмстятся рода) старый ксендз
в костеле служит – панихидой
чужой не облегчая слез
так – что недавно было близко
отходит поглощаясь тьмой
и мать встревожена другой
трагическою перепиской
оборванный вдруг писем ряд:
из ссылки пишет Саша-брат
ещо он в памяти речистым
в косоворотке нигилистом
потом студентом и потом
зеленой тенью за винтом
теперь в засветной переписке
обрел простую гореч ран
рассказ безхитростный о близких
преполовляется в роман:
кто памятью ещо хранится
младенцем – нынче уж успел
полутрагически жениться
он сам устал и постарел
заметив старость вдруг – поникнул
шол улицей ево окликнул
возница с козел: эй старик
и этот разбудивший крик
вдруг все сказал и в самом деле
старик – так просто: жизнь прошла
вчера рожден а у купели
уж плещут смертные крыла

был с юности несчастен дядя
любви неискупленной ради
черта трагической любви
наследуется нам в крови
в своей жестокости дороже
победной легкости чужой
и первой буре роковой
наш отрок предается тоже
и повторяется беда
в племяннике – горят сгорая
начальной страстию года
свой след на жизни оставляя

все началось обычно: дама
на слабость жалуясь в гостях
бледна – ей предлагает мама
минутку полежать впотьмах
и в комнату ведет героя
там на диване головою
склонясь в измятой куртки ком
она лежит – в ночи потом
он долго в немоте вдыхает
забытый ею аромат
волос – уста ево горят
он ими к куртке приникает
насыщен мир видений чувств
зарницы токи пробегают
по телу – тускло озаряют
в окне сирени чорный куст —
уж отрок пылкий жар влюбленья
жар безнадежный познавал
готов он снова на томленья
на яд жестокий тайных жал
но тут: нечаянным сближеньем
неуяснимым подарен
сердечным исполняясь пеньем
нежданным чудом потрясен —
все мало им теперь друг друга
из тесново двойново круга
не выходя они кружат
по пустырям среди оград
где липнет белена светами —
точа чуть слышный аромат
цветы татарника шипами
в крапиве ржавыми грозят
там в сорной огородной куче
желтеет дикий помидор
и плод они ево пахучий
съедают – близости символ
в развалинах стены как лозка
сгибается цветя березка
почти телесная бела
и это тайный знак влюбленных —
роднит он души а тела
томит в мечтах неизречонных
источник светлово тепла —
– она с собой в поля брала
растрепанную Раджа Йогу —
так с компасом идут в дорогу!
была та книга из таких
зачитанных до дыр до пятен
помадных оттисков руки
но был таинственно приятен
герою книжки этой вид
она впервые отворит
пред ним ево сознанья недра

однажды вечером гроза
застигла дома их лоза
в окне сновала лились ведра
струй по омолнийным кустам
по стеклам – поминутно там
то сада призрак появлялся
то призрак комнаты где он
рассказы дамы потрясен
все ниже перед ней склонялся:

превратный страшный человек
муж: лик с небесными глазами
в нем сочетался со страстями
жестокими – ее побег
с ребенком в армию сестрою
она прошла войну и тот
что смертью кажется второю
безумный ледяной поход
от кутежей кровавой корпии
меж трупов бредовых дежурств
разрозненность тупую чувств
спасал блаженный отрок морфий
в бреду столпотворился миф
в оставленной больнице тиф
– не отрасла ещо рунится
коса: руна пушистый зверь
над ликом где упрямо тлится
свет опрозрачнивший теперь
сквозь одиноческую стужу
– она не подчинится мужу —
пусть отнят сын чернит молва
и слабостью порою слезы
рождают горькие слова —
символ таинственный березы
в ней жив: как свет он вечно рос
тушили а он рос упрямо
от раджа йоги запах роз
молитва пост – смолкает дама
поникла – вот ее рассказ
не отводя горящих глаз
от лика бледново бледнея
весь напряжонный он встает
ладони на груди немея
крестом стесняются и вот
он опускается пред нею
лбом к половице тяжелея
чело как дар кладя свое
не ей страданию ее

гроза прошла душе не спится
во тьме он своево лица
блеск чует – в позе мертвеца
лежит не пробуя забыться
под утро он нагой встает
сквозь спальню темную крадется
родителей и в кухне льется
вода – студеную он льет
на плечи остужая тело
вдруг легкие шаги – слетела
на солнечный свободный плат
в окне открытом тень – назад
нет отступленья: он хватает
край зановески начинает
борьбу как Кадм стыдливо наг
сквозь полотно он видит дамы
взор удивленный – сжавши мак
в ладони пробует упрямо
она край плата ухватить
но полотно не поддается
и лиш на шве протлившись рвется
от времени гнилая нить
дыру руками расширяя
в мрак кухни глаз ее глядит
и поле битвы оставляя
он расплескав кувшин бежит
из смежной комнаты всем телом
горя – лицом же смертно белый
он наблюдает как она
смутясь отходит от окна
тут быстро быстро начинает
он одеваться: как догнать!
но слышит голос – это мать
ево из спальни окликает
мать недовольна уж давно
сим увлечением опасным
– к добру не приведет оно —
впервые с сыном не согласна
и не умеет он вместить
как может детских превращений
союзник – первых бурь влечений
ево волнений не делить
теперь в ево святой напасти
необоримейшей – она
враждебна первой взрослой страсти
и ей в жестокости равна
как объяснить: не верит мама
что сыну явлена та дама
с большово д и сын спешит
вот под окном прошол – бежит
весь день опять он пропадает
под вечер с дамой отдыхает
в тьме на диване – так молчат
часами – вдруг как взрыв – свеча
их всполошонных освещает:
мать на пороге и встает
скандал постыдный несуразный
он онемевший бледный ждет
конца сей бури безобразной
от вещей дремы пробужден
из планов внешних о земь кинут
еще видения в нем стынут
а дух нездешним сотрясен —

с высот пятами вверх полет
на землю: плачущая дама
слеза вдоль горьких губ течот
в капоте со свечою мама —
от вечностей как мелок шаг
в фарс огорчонных смертных благ!
и ночью темным огородом
в оградах он бежал за ней
в слезах – потом среди полей
шла с узелком – на жизнь? на годы?
скрывалась с шопотом: прощай
касалась с ропотом: за что же
а он твердил ты всех дороже
решился я – за что! прощай
решился я – прощай! иди же
решился я – ушла но ближе
ближайших – кровных – чем тогда
ушла из жизни навсегда
а он свой смертный лиш решает
в обличьи Бога и людей
невидимых: прелюбодей
спор первый с Богом начинает
в полях он эту ноч прожил
и день – вторые сутки третьи
колючих трав и бьющих крыл
стрибожьих – кто то гонит плетью
сквозь терны звездные шипы
сквозь воздух золотой и синий
жжет совесть горечью полыни
горят гортань глаза стопы
он весь в жару изнемогает
но вызов некий принимает:
ты давший душу отними
бичуй провиснувший над нами
палач с небесными глазами
наляг коленом умертви
в ней нет греха: она березка!
и воплощая снов игру
к березе он припал и слезка
летит на лунную кору
стоит размыканный бессонный
на искупленье обречон
греховности едва вкушонной:
он здесь готов на смертный сон
и в самом деле засыпает
не смертным правда – мертвым сном
измокшево в росе лучом
ево рассветным пробуждает
богозарея высота
но где ж решонная где та
кому моленья мысли жертвы
ее уж ни живой ни мертвой
пронизан горестью герой
в продленной яви не увидит
и только сонною мечтой
но в темном измененном виде
порою явлена она
– то демон опрометный сна
личиной милою пугает:
вот лик ее в толпе мелькает
вот тень сквозится на виске
в гробу в соборе под свечами
и он влечот ее в мешке
по острым будякам песками
споткнувшись падает под склон
груз мертвенный за ним катится
и стоном сотрясая сон
он не умеет пробудиться
над ним в сорочке со свечой
отец сутулится: плечо
он гладит спящему с опаской
непонимающею лаской
тень от пылающей свечи
рукой по белым стенам водит
отец растерянно молчит
будильник с музычкой заводит
чтобы утешилось дитя
: ну что ты успокойся мальчик!
и такт мучительно крутя
дрожит от бешенства органчик

так не минут эоны – лет
раскручивается пружина
отец стоит над горем сына
и видно как он жалко сед
как дряхл – от ставшей в нем повадкой
неловкости дрожащих рук
до наскоро надетых брюк
смешной топорщащихся складкой

Глава шестая