Анатолий Малкин - Почти все о женщинах и немного о дельфинах (сборник)

• Название: Почти все о женщинах и немного о дельфинах (сборник)
• Автор: Анатолий Малкин
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-87750-8

Книги Малкина о любви. А значит, о людях. Он пишет о немолодых. Но настаивает, что яркость жизни, сила любви зависят не от количества лет, а от качества отношения к этой самой жизни. Его герои страдают, маются, любят, радуются и, что важно, – удивляются. Автор учит нас видеть обычную, повседневную жизнь как чудо. Каждый человек чудесен, если к нему внимательно приглядеться.

---

Я вырубил звук и сразу об этом пожалел, потому что со всех сторон послышались ноющие и скрипучие песни дрелей, шлифовальных машин и перфораторов. Дом, в котором я снимал квартиру, был совсем новым, и кроме меня по-настоящему жили в нем еще только три или четыре семьи – в остальных квартирах шел бесконечный ремонт.

Впрочем, если честно, ближе к ночи в доме устанавливалась такая гробовая тишина, что страшновато было в подъезд заходить.

На кухне заурчала согревшаяся кофеварка и после чашки пахучего кенийского кофе, покружив еще немного по квартире, я быстро оделся и сбежал из дома.

3

Уж и не помню, когда вот так, не торопясь, я бродил по улицам. Обычно с утра как попадал в поток – работа, магазин, клуб, театр, а иногда в гости или к кому-то на дачу, так и заканчивал каждый день. Так что, шагая сегодня по кривой, но чистой плитке в сторону центра, среди непривычно большого количества скуластых восточных лиц вдруг ощутил себя приезжим.

Особенно это чувство усилилось, когда свернул с широченного проспекта в извилистый проулок, где уткнулся в толпу сплошь в плисовых рубашках навыпуск, тапочках на босу ногу и тюбетейках поверх лохматых либо наголо бритых голов. Люди эти смиренно проходили через рамки металлоискателей, перегораживающих улочку, и вливались в длинные ряды молящихся – они стояли на коленях прямо на мостовой и дисциплинированно отбивали поклоны под гортанные крики муэдзина, которые неслись из репродукторов на столбах освещения.

– У них праздник, а нам никакого житья здесь. – Возле дома, грузно опираясь на резную палку с янтарным набалдашником, стоял старик в черном, модном в советские годы пальто реглан и широкополой черной же шляпе – а-ля член политбюро.

– А здесь что, мечеть?

– Вы нездешний?

– Недавно приехал.

– Так передайте у себя – в Москве все бунтуют против этой дикости.

Мусульманский народ все прибывал, стремясь отчитаться перед Аллахом за прожитое время, и ему было все равно, что думали о нем старик и я, – люди эти были словно невесомы, бесшумно обтекали нас, не касаясь, а лица их были светлы и спокойны. Древняя молитва, отражаясь эхом среди домов и поднимаясь к неожиданно очистившимся от облаков, милосердным сегодня небесам, превратила асфальт суетных Мещанских улочек в один общий храм.

– Разве важно, на каком языке ты молишься? Главное, зачем и почему тебе это нужно.

Впечатление от увиденного было таким острым, что глаза и уши отошли только на Садовом кольце – впрочем, ему-то было наплевать, что совсем рядом можно встретиться с богом, – оно продолжало гонять машины по кругу, и туда и обратно, по всяким непременным надобностям.

Открывшийся во мне ночью какой-то внутренний радар тащил меня по ему одному известному маршруту, но я и не сопротивлялся – дома на письменном столе меня дожидался листок со страшными цифрами, и я не хотел торопиться.

На Сретенской площади, вконец испохабленной новомодными стекляшками, забрел в старую, еще времен грозного царя Ивана, белокаменную церковь, вдыхая терпкий дым ладана, постоял там, сравнивая лица стоящих у амвона с теми, кто искал бога на другой стороне улицы, и немного огорчился – просветленности и несуетности здесь было поменьше, не говоря уже про обтрепанные штанины брюк и совсем не подходящие для церкви пижонские мокасины, что выглядывали у толстомясого священника из-под золоченой ризы.

Читал он проповедь монотонной скороговоркой, превращавшей старинные, исполненные отточенного смысла слова в густое месиво бессмысленных звуков.

Прошагал по Последнему переулку – захотел посмотреть, чем же он заканчивается, – все думал, что начал утро неожиданно, там, где бывал-то раз или два в год.

Верующим я был осторожным, безо всяких заморочек насчет святых дней календаря или каких-то знамений, считая, что богу надо немного – чтобы жил я без подлостей и не губил ничего.

С Неглинки вывернул на заново отделанный Кузнецкий мост, где давно не гулял – обычно пересекал это место на машине, удивляясь невиданному в Москве густому потоку праздно гуляющих людей, из-за которых приходилось долго ждать на переходах.

Прошвырнулся с верхотуры одного холма, почти от Сретенки, до другого, что у Тверской. И вдруг понял, как же, однако, я постарел – вокруг цвела новая жизнь, еще совсем телячья, но полная чрезмерных сил, свежести и красоты – которой до меня не было никакого дела.

Эта жизнь фланировала в юбках – от отсутствия которых, наверное, ничего бы не изменилось, а от присутствия на длинных ногах захватывало дух. Под звуки уличных оркестриков эта жизнь целовалась и обнималась, где вдруг ощутила желание, гоняла на досках, роликах и велосипедах, наслаждалась пивом со свежеподжаренными сосисками, словно стая воробьев, усеявшая ступени ЦУМа и цветочные клумбы.

И малолетки-распустехи, неуверенные и смеющиеся невпопад, отвязные спортсменки на роликах в драных шортах и майках, сквозь которые светилась молодая плоть, хипстерши с козьей ножкой во рту, гламурные красотки, утянутые в модные курточки и напустившие на лица таинственности, – а вокруг цветника выплясывали ватаги нетерпеливых охотников, у которых даже ноздри раздулись от предвкушения скорой добычи.

И так этой новой жизни было хорошо с самой собой, так свободно, что рядом с ней мне было совсем не грустно – даже хотелось верить, что все еще возможно.

Поэтому, когда вдруг почувствовал на себе чей-то быстрый взгляд, то повернулся не сразу – не поверил.

Но что взглянула на меня, отличил сразу – стриженная почти что под бокс ловкая аккуратная головка, со смешной рыжей челкой – не сказать, что красавица, но лицо открытое и совсем не глупое. И глаза ласковые, но внимательные. Смотрели они на меня не оценивающе, а как-то настороженно и немного удивленно.

Сначала мне показалось, что знаю ее откуда-то, но потом понял, что это не так, что просто во сне с такой встречался, в молодости.

Я вдруг размечтался, что она окажется очень стройной и высокой, выше меня на голову – просто итальянская пара получилась бы из нас, – и мы пойдем рядом, слегка соприкасаясь плечами, через сквер у Большого, через Красную площадь, Васильевский спуск, мост, увешанный гроздьями ключей, которые молодожены оставляют здесь на счастье, и по набережной в парк, где будем есть мороженое и кататься на лодке по круглому, скучному озеру.

Картинки эти, такие яркие, такие реальные, промелькнули перед мысленным взором за одно мгновение, так что я почти поверил в их возможность, но вдруг поднялась неожиданная суматоха, и сидевшая на ступеньках стая вдруг куда-то побежала.

– Оль, ты с нами? – Возглас этот просто приклеил меня к асфальту.

С именем этим, на самом деле уютным и очень русским, у меня были личные счеты – все мои бывшие благоверные были Ольгами. Скорее всего так получилось из-за лености моего характера, который всем чувствам предпочитал удобство – в ситуации перехода можно было не бояться ляпнуть чужое имя невпопад. В результате менялся запах, размер, цвет и капризы – не менялась только железная хватка и прямо-таки звериное стремление подчинять и управлять.

Я промедлил, и эта Оля вдруг пропала. Если честно, мне стало легко. Приключение случилось только в моей голове, и слава богу там не появится ничего нового, дурного, кроме фантазий.

В этот момент меня тронули за плечо. Она стояла за спиной и улыбалась. От неожиданности я почему-то отдал ей честь по-военному и представился:

– Гриша, то есть Григорий. А вы Оля?

Она кивнула, вытащила из сумки маленький блокнотик, карандаш, написала что-то на листочке и показала.

«Я не немая, просто пока мне нельзя разговаривать».

4

Сегодняшняя неумная жизнь, в которой не обязательно знать и уметь, главное успеть первым, – совсем мне не по вкусу. Но я живу в ней. Как животное, кожей ощущая ее опасности. Прикидываясь понимающим, потому что так удобнее. Зачем другим знать, какой я на самом деле?

Это я все к тому, что с новой Ольгой мне играть не пришлось.

С ней сразу было хорошо. Встреча наша произошла в угоду случаю. Он зачем-то вывел меня к ней и оказался не слепым.

Но понял я это только потом, в самом конце.

А пока мы пошли гулять по тем местам, которые я уже прошел в своих мечтаниях, поглядывая друг на друга с улыбкой и не торопясь. И мне не надо было к ней подстраиваться, бояться что-нибудь сказать невпопад – молчать с ней было одно удовольствие. Говорили взгляды.

– Красиво, правда?

– Очень.

– А давайте, вон туда.

– Давайте.

– Не боитесь кататься на лодке?

– С вами – нет.

Вот так, в улыбках, легких взглядах, редких встречах пальцев и плеч, прошло это время. По бульварам добрались до Пушки, поняли, что притомились, и уселись на скамейку пожевать купленных рядом горячих пирожков. И тут слух мой зацепил странный разговор соседей про выброс гигантского облака плазмы на Солнце, который случился пару месяцев назад. Насколько я понял из подслушанного, облако окутало всю Землю, и опаснее всего это было для пассажиров самолетов, потому что излучение пронизывало машину насквозь.