Иван Воронежский - Ветры судьбы

• Название: Ветры судьбы
• Автор: Иван Воронежский
• Жанр: Альтернативная история

Когда-то вместо обещанных улучшений в результате шоковой терапии и ускорения мы потеряли уникальную страну в большой афере, был ограблен её теперь уже поредевший народ, Прошло уже более двадцати лет «преобразований», и сжимается в комок мое сердце при виде разрушенных фабрик и заводов, заросших бурьяном полей, наспех демонтируемых животноводческих комплексов и птицеферм. Мы давно забыли, как может быть интересна судьба простого человека, прошедшего мясорубку нашей истории.

---

1919 год стал самым ужасным годом гражданской войны. С востока войска адмирала Колчака двигались на Казань и Симбирск, чтобы соединиться с северо-западной группировкой Антанты под командованием Юденича. Пока Красное контрнаступление освобождало Урал, войска Деникина оккупировали Украину и в октябре взяли Воронеж, Курск и, дойдя до Орла, находились всего в 400 километрах от Москвы, выбранной большевиками, в целях безопасности, новой столицей страны советов. Французы, спешившие на помощь, оккупировали Одессу, Николаев и Херсон, а атаман Петлюра, обратив внимание на национальный состав совнаркома, сразу понял, кто продал Россию, и развязал серию еврейских погромов. В таких условиях верхушка большевиков спешно готовила паспорта для бегства в Германию, спецслужбы которой подготовили развал России и ее выход из первой мировой войны. Но убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург в Германии уничтожило все их надежды на бегство. И, как загнанный зверь, большевизм использовал все средства. В марте революция победила в Венгрии. В апреле советская республика была провозглашена в Баварии, а в Италии все чаще звучали призывы о том, чтобы сделать так, как в России.

После провала с поляками было принято правильное решение сосредоточить все усилия на борьбе с бароном Врангелем, сменившим неудачливого Деникина. Для этого выдающийся полководец Михаил Васильевич Фрунзе был переброшен на юг и поставлен главнокомандующим Южным фронтом. После удачно проведенных операций в Туркестане, завершившихся 2 сентября взятием Бухары, Фрунзе был единственным, кому молодое советское правительство могло доверить такую ответственную операцию по очистке южных рубежей. И он в течении 50 дней оправдал доверие своими решительными действиями на Каховском плацдарме, Сиваше, Перекопе и добился разгрома армии Врангеля.

Перекоп

После прохладной ноябрьской ночи первые лучи солнца казались спасительными для пехоты. «Хорошо, что еще не зима, – подумал Яков Витковский, – и, скорее всего, до наступления холодов уже должна закончиться эта проклятая гражданская война, в которой брат убивает брата».

Кровь, кровь и кровь, кажется, вся великая Россия потонула в крови.

Он вспоминал те прекрасные времена спокойствия, когда ранним утром открывались ворота еврейского гетто в Кракове, и они с отцом толкали свою старую тачку, доверху набитую нехитрым скарбом, на местный рынок. Поляки нехотя брали их товар, некоторые нагло ухмылялись. Но его это не смущало, так же, как не смущала и эта базарная грязь, эта жижа, размешанная людскими ногами, которая забрызгивала его, уносившегося от погони местной шпаны.

Пенёнзы… Да, они отбирали у него пенёнзы, эту мелочь, оставленную ему отцом, конечно, если он не успевал унести ноги. Яшка очень гордился, когда отец прятал заработанный злотый подальше в свой специально изготовленный пояс. Ведь в нем была маленькая доля и его труда. Чаще всего торговля шла вяло, и время тянулось нудно. Но они с отцом выстаивали до самого так называемого конца, когда времени оставалось лишь для быстрого возвращения домой, рискуя быть отправленными на угольные рудники в Силезию. Именно так гласил закон: опоздавшему в гетто до закрытия ворот – ссылка и тяжелый каторжный труд. Но был и другой закон, который Яков, как и каждый еврейский ребенок, усвоил с молоком своей матери. Закон этот – Деньги. Они, имея магическую силу, убирали все препятствия на его пути, и в этом он убеждался не раз на своем жизненном опыте. Из всех случаев, подтверждающих их магическую силу, ему врезался в память, пожалуй, самый первый из его детства.

– Стоять, пся крэв, – как раскат небесного грома, прогремел хриплый голос полицая. На мгновение показалось, как будто вечернее небо разорвалось напополам, когда полицейская дубина стремительно опустилась на отцовскую голову. И, как в кадре замедленного кинофильма, плавно, но с душераздирающим скрипом, вторая половина ворот догнала первую и тяжелый, кованый засов с лязгом подчеркнул их катастрофически бедственное положение. «Да, вот она премия, вот этот мицвах за удачную торговлю», – подумал он.

– Ну что, жидовское отродье, пойдем копать уголек, – толстая рожа с усами, как у таракана, улыбаясь, подняла дубинку для второго удара.

– Пане полицай, прошу вас, не губите нас с татом, – пытался Яков умолить разъяренного зверя.

– Молчи щенок, когда взрослые дяди разговаривают, – и могучая волосатая рука сдавила ворот его рубахи так, что оранжевые круги поплыли у него перед глазами.

К их счастью отец не потерял сознание.

– Сколько, – прохрипел Исаак.

– Двадцать злотых, и две минуты врата будут открыты, чтобы ты и твоё отродье успели убрать свои вонючие задницы.

– Але я маю тильки десять и клянусь моей Сарой, до восхода солнца я принесу остатне…

– Янек! Отворяй ворота. Не могу глядеть, как эта пся крэв мочится у штаны, – волосатая рука прослабила его дыхание, и незамедлительный удар кованного сапога по ягодицам напомнил ему о необходимости поторопиться.

Постукивая стальным ободом по мостовой, их тачка влетела на территорию гетто.

Будучи двенадцатилетним мальчишкой, он уже начинал понимать неравенство своего положения среди сверстников на улице и поэтому старался избегать их. Старался больше уделять внимания книгам. Его покойная мама Надежда Антоновна Гомельфарб любила хвалить его, поглаживая рукой по голове: «Расти, Яшка, умным. Ты у нас талант и вся надежда только на тебя». И он грыз науку своими еще неокрепшими мозгами.

Их хижина, где на девяти квадратных метрах помещалась вся их семья, стояла по соседству с домом знатного цирюльника Исаава, который благодаря своему врачеванию мог позволить себе содержать этот, как тогда казалось Якову, маленький королевский дворец. После многочисленных эпидемий тифа, одна уцелевшая пятнадцатилетняя дочь хозяина по имени Ракель научила его азбуке и постоянно снабжала его литературой из отцовской библиотеки. Очень много книг пришлось читать по анатомии и строению человеческого тела, сказалась специфика хозяина библиотеки. Ракель была девочкой без комплексов и, что касательно женского тела, без стыда все представляла ему на рассмотрение.

Яшке тогда еще не была понятна её позволительность, и то, что она, не боясь соседского мальчишки, получала от этого своего рода удовольствие, но для него было главным сравнить теорию с практикой. И он, разглаживая своей рукой её шелковистые каштановые волосы, пытался проследить границу между малыми и большими губами, а также пробовал, как упруга промежность. Завороженный сложностью строения он приближался настолько близко, что от странного запаха непроизвольно фыркал.

– Дурак ты, Яшка, – говорила она, – многие мужчины платят деньги, чтобы обонять и пробовать это, ну вроде бы, как сметану.

– Да ну? – удивлялся он.

– Мал ты ещё для понимания, а я уже скоро встану взрослой. Да только не захочет папа Исаав отдать меня за любимого. Придется мне ублажать старенького банкира, и чем старше он будет, тем раньше я стану богатой. Потому что деньги, Яшка, деньги – они решают все.

И быстренько подтянув атласные трусики, она садилась за рояль. Перебирая двумя прелестными ручками белые и черные клавиши дорогого инструмента, она зачаровывала его своей красотой и чистотой души. А за окном цвела сирень, и полонез Огинского гармонично звучал с весенним пением птиц. С каждым её грациозным движением рук и плеч, когда каштановые пряди кудрявых волос откидывались назад, открывая влажный взор карих глаз, ему казалось, что нет на свете ничего лучше, чем «это», что он видел пять минут назад и никак не запомнил зрительно. И нет уже времени даже вообразить, так как музыка увлекала его все дальше и дальше. И казалось, мысли скоро достигнут облаков.

Но вот какие-то странные звуки постепенно смешиваются с музыкой и их слышно все сильней и сильней. Это толпа.

Это шум толпы.

Нет – это ужасный шум разъяренной и напуганной толпы.

Это погром.

– Бегите дети! Бегите! – успела прокричать ворвавшаяся мать, как сверкнула сталь казацкой шашки. Пока срубленная голова, вращаясь, достигла пола, остаток тела матери с протянутыми руками продолжал двигаться вперед, обильно поливая фонтаном из открывшейся артерии потолок и стену.

– Хорунжий, – заорал усач, – у входа стоять! Никого не пускать! Это моя добыча!

– Слушаю-с, пан, – донеслось с крыльца до того, как дверь захлопнулась.

Настала гробовая тишина. Даже не тишина, так как через открытое окно там, внизу, в ужасных криках гибли люди под ударами металлических предметов от разъяренной толпы.

Бились стекла и гремела посуда. Но Яков видел только застывший ужас в карих глазах Ракель и её нежные руки, замершие над клавиатурой. Слышал бешеное хрипение усача в такт остановившейся музыки и шороха конвульсий от обезглавленного тела.