Иван Воронежский - Ветры судьбы

• Название: Ветры судьбы
• Автор: Иван Воронежский
• Жанр: Альтернативная история

Когда-то вместо обещанных улучшений в результате шоковой терапии и ускорения мы потеряли уникальную страну в большой афере, был ограблен её теперь уже поредевший народ, Прошло уже более двадцати лет «преобразований», и сжимается в комок мое сердце при виде разрушенных фабрик и заводов, заросших бурьяном полей, наспех демонтируемых животноводческих комплексов и птицеферм. Мы давно забыли, как может быть интересна судьба простого человека, прошедшего мясорубку нашей истории.

---

– Хорунжий, – заорал усач, – у входа стоять! Никого не пускать! Это моя добыча!

– Слушаю-с, пан, – донеслось с крыльца до того, как дверь захлопнулась.

Настала гробовая тишина. Даже не тишина, так как через открытое окно там, внизу, в ужасных криках гибли люди под ударами металлических предметов от разъяренной толпы.

Бились стекла и гремела посуда. Но Яков видел только застывший ужас в карих глазах Ракель и её нежные руки, замершие над клавиатурой. Слышал бешеное хрипение усача в такт остановившейся музыки и шороха конвульсий от обезглавленного тела.

– Что, отродье, развлекаемся? – усач с поднятой шашкой шагнул ему на встречу.

Яшка почувствовал, как у него забурлило в животе и его правая штанина начала заполняться теплой жидкостью.

– У-ух! – взмахнул усач шашкой, и ватные ноги Якова подкосились. Переполненный тошнотой по самое горло, он рухнул без памяти. Силы покинули его, но все же сквозь полузабытье он продолжал видеть и слышать.

– Слабак, – сказал усач и повернулся к нему спиной.

Грузно топая коваными сапогами, с окровавленной шашкой, он подошел к роялю. Капельки крови стекали по лезвию и падали на пол, оставляя след его движения.

– А вы, мадам, похоже, хозяйка этого дворца?

Карие глаза извергали водопад слез, ресницы нервно дергались, а губы, пытаясь что-то произнести, лишь только дрожали.

– Не слышу вас мадам. Где деньги и драгоценности? Где?

Но губы лишь только дрожали. Тогда усач, не спеша, отложил окровавленную шашку и резко нанес удар тыльной стороной ладони так, что губы перестали дрожать. Они поменяли свой цвет на пурпурный, и тоненькие струйки крови стали пробивать себе путь изо рта.

Увидев возбужденный взгляд убийцы и нервные движения рук при расстёгивании штанин, Ракель поняла, что час смертельной опасности отступил. Чтобы не видеть этой наглой ухмылки и лоснящихся от удовольствия губ, она покорно развернулась, и своей детской грудью оперлась на рояль.

Почувствовав холод булата между лопаток, она прижала ладонь к окровавленным губам. Шнуры корсета и платяная ткань разошлись под острием лезвия и обнажили прекрасную девичью спинку. Атлас на трусиках переливался под лучами солнца, пробивавшимися в окно. Легонько, остриём лезвия, усач придавил атлас между ягодицами, так что две половинки отчетливо выразили профиль. «Эх, – подумал усач: – Сейчас загоню по самую рукоять, и никто меня не осудит».

– Чего ждешь, не мучь меня, – набравшись смелости, процедила Ракель.

– Да вот, не хочу портить прекрасную вещицу, – и быстрым движением рук стянул атлас до пола.

– Ракель невольно переступила ножками, оставив вещицу свободно лежать на полу.

«Возьму трусы на память, своей подружке», – подумал усач. Потянувшись правой рукой за трусиками, он наклонился так, что почувствовал запах девичьей плоти.

«Прости меня, господи, ведь никогда такого не делал, – подумал усач, пряча трусики в карман галифе, – возможно, меня убьют, возможно, и не будет другой такой удачи».

Быстро выпрямившись, усач как бы еще раз оглянул прекрасное создание с высоты своего положения завоевателя и принялся за свое грязное дело. Под напором рояль немного подался вперед, пока окончательно не уперся в стену.

– Молчи сучка и радуйся, что не испортил твою девственность, – хрипя, успокаивал её усач. – Терпи, сказал, останешься жить непорочной. А я, может быть, потом, где-то далеко, погибая в грязном и окровавленном окопе, вспомню тебя красивую. Вспомню, что ты где-то ходишь и виляешь задом, в глубине которого я однажды побывал».

Очнувшись, Яшка, превозмогая страх перед дергающимся без штанов чудищем и подкрепляя силы свои ненавистью за любимую Ракель, согнутую на рояле, нанес именной шашкой войска польского сокрушительный удар прямо по темечку.

Замерло бездыханно тело монстра, и из раздвоенного скальпа сначала показался осколок кости черепа, а затем стали постепенно проступать окровавленные мозги.

«Все как по анатомии», – подумал Яшка, брезгливо отбросив холодное оружие.

– Здесь есть черный ход, – как бы оправдываясь, сказала Ракель.

– Бежим, милая, – пробурчал повзрослевший малец.

Знакомый до боли ужасный свист и рев вырвал Витковского из воспоминаний. Закрыв ладонями уши и приоткрыв рот, он упал на дно окопа. Вдавившись в грунт так, как будто хотел провалиться в него, он начал молиться. Серия взрывов сотрясла Крымский вал. Затем взрывы стали звучать без перерыва. Так началась битва за перекоп.

* * *

Проснувшись от судорожной боли в ногах, Василий не сразу сообразил, где он. Так крепко спал в эту ночь. Когда звездное небо ограничилось очертаниями окопа, настроение у него сразу спало. Он уперся ногами в стенку окопа, и судороги стали отступать. Постепенно он стал вспоминать. Спать было тепло в эту ночь, потому как нагнали дополнительно пехоты, и в окопах стало тесно. «Вероятно, готовят наступление», – так он думал вчера, когда его рота, сомкнув ряды, уступила место на левом фланге свежему подкреплению.

Хорошо, что ему не снился этот проклятый сон, когда он тщетно удерживает штык своими руками, а усатая рожа, ухмыляясь, безжалостно давит, упершись в приклад. И чувствует Василий, как разрезаются сухожилия на запястьях его рук, обжигая ладони, а холодное остреё пронизывает его сердце.

Он не любил рукопашный бой. Повидав много смертей, Василий теперь предпочел бы смерть от пули, незаметно и быстро. Единственно, он никак не мог согласиться с мыслью о том, что его Ефросинья останется одна, и что он так и не увидит своего сына, а может быть дочь. Она только успела объявить ему и родителям, что отяжелела, как бригада рекрутов, вошедшая в село стала насильно забирать молодежь, опираясь на новый закон о всеобщей повинности. Кто-то успел спрятаться на чердаках и в подвалах. А Василий был совестливым парнем, да к тому же он уже участвовал в большевистском движении в первый год революции.

После того, как осенью семнадцатого года он покинул село, устроив пожар на усадьбе Выговских, он полностью примкнул к коммунистам. Нравилось ему мстить кровопийцам народа за нанесенные ему обиды. Со временем ему надоело ремесло грабить награбленное, и тоска по дому и по его любимой заставили его повернуться домой. После первой волны гражданской, когда армия была ещё демократичной организацией, он с радостью передал командование взводом вновь избранному молодому бойцу.

Как были рады его возвращению! Особенно отец, чувствовавший вину за то, что не удержал сына. Странно вела себя Ефросинья. Но после откровенного разговора с ней Василий убедил её, что в этом её вины нет, и что подобное он встречал в своей практике, когда их отряды откровенно грабили помещичьи усадьбы, убивая и насилуя женскую половину. Демократически избранные командиры не могли остановить мародерство и разбой, да и не желали, так как месть народная была «священна». Василий много успел повидать, так что не по годам повзрослел и по-философски отнесся к вопросу о создании семьи. Тем более, они любили друг друга.

Скромно обвенчавшись в церкви, они поселились в бабушкином доме, который к тому времени уже опустел. Жили счастливо, но в течении года у них не было даже намека на появление детей. Ефросинья знала причину и тайно посещала местную знахарку.

Только весной она почувствовала, что отяжелела. Василий был счастлив, он желал иметь детей. Много детей. Но осенью, когда обводы тела Ефросиньи приобрели форму арбуза, пришли красные и насильно произвели мобилизацию. И вот теперь снова Василию приходится кормить окопную вошь.

Светало, и первые лучики солнца, падая на края окопа, излучали невидимое и слабо ощутимое тепло. Звуки канонады прервали мысли Василия. Шла артиллерийская подготовка. Снаряды, с ревом пролетая над головой, взрывались на вражеских позициях. Любопытный сейчас мог выглянуть из окопа и видеть, как разрушалась полоса препятствий. Удачно положенный снаряд выносил из окопов белых высоко в воздух изуродованные и покалеченные тела солдат. Даже находясь здесь, не под обстрелом, ощущался ужас от разрывов.

Василия била дрожь. Было холодно, голодно и нервы приводили мускулы в бесконтрольные движения. То, что на пустой желудок бежать будет легче, он знал. Знал также, что и в случае ранения в живот для военных хирургов также удобней работать с пустыми внутренностями. Была дана команда опорожниться, но и без нее окопный туалет был переполнен.

Все шло очень быстро. Команда в атаку прозвучала многократным дублированием командирами рот и взводов.

– Господи, подай мне удачу остаться в живых, – шептал Василий и, опираясь на приклад, он поднялся из окопа. Сначала медленно, потом быстрее, он разгонялся навстречу смерти. Дистанция, которую необходимо было преодолеть, от страха казалась длиннее, а враг казался больше и страшнее. Василий уже это знал, поэтому бежал размерено.