Иван Воронежский - Ветры судьбы

• Название: Ветры судьбы
• Автор: Иван Воронежский
• Жанр: Альтернативная история

Когда-то вместо обещанных улучшений в результате шоковой терапии и ускорения мы потеряли уникальную страну в большой афере, был ограблен её теперь уже поредевший народ, Прошло уже более двадцати лет «преобразований», и сжимается в комок мое сердце при виде разрушенных фабрик и заводов, заросших бурьяном полей, наспех демонтируемых животноводческих комплексов и птицеферм. Мы давно забыли, как может быть интересна судьба простого человека, прошедшего мясорубку нашей истории.

---

– Тогда нам пару стаканчиков крутого кипятка. Чай и сахар у нас имеется свой.

Когда дверной проем освободился, Татьяна принялась искать в сумке приготовленные бутерброды с маслом и пакетики с сахаром и чаем.

– Сегодня обойдемся бутербродами с чаем. А завтра…

– Завтра обязательно посетим вагон-ресторан, – Яков знал, что он торопит события, но все же не мог противостоять привычке пытаться угадать супругу.

– Вот и не прав, вот и не прав. Завтра мы докушаем то, что я приготовила нам в дорогу, чтобы не пропал мой труд. Ты же знаешь, как я старалась? – она наклонилась через столик, предложив губы для поцелуя.

– Конечно. Конечно, ты как всегда права, моя королева, – ответил Яков, когда после поцелуя он продолжал удерживать ее протянутые руки.

Легкий звон стаканов переместил их устремленные друг на друга взгляды в сторону двери, где уже стояла фигура проводника с подносом в руке.

– Прошу, пожалуйста, господа, – виртуозным движением фигура в униформе уложила салфетки, рядом с которыми тут же обрели место граненые стаканы в нержавеющей оправе с ручкой.

– Сколько? – спросил Яков, запустив руку в нагрудный карман.

– Кипяток в нашем экспрессе мы подаем бесплатно, – направление взгляда черно-угольных глаз со столика переместилось в окно, где провода телеграфной линии плавно описывали волны, вершины которых поднимались от столба к столбу.

– Тогда возьмите как за чай, – протянул медную монету Яков.

– Нет, что вы, что вы? – черно-угольные глаза округлились от удивления, когда пальцы своей же правой руки свернулись как щупальца осьминога, скрыли под собой добычу, – премного вам благодарен. Премного благодарен.

Прогнувшись в поклоне, проводник начал свое движение задом к выходу, покидая купе. На склонившейся голове отчетливо был виден купеческие пробор, разделявший богатые пышные волосы, которые лоснились косметическим маслом.

– Кстати, когда мы будем в Киеве? – Татьяна знала прекрасно расписание, но все же ей хотелось поддержать проводника, вернее, его чувство самоуважения.

– По расписанию послезавтра, в девять тридцать. Но вы, мадам, сами понимаете, дороги перегружены военными эшелонами и об уверенности в расписании сейчас не может быть и речи, – фигура в униформе, расправив плечи и выпрямившись во весь рост, снова приобрела очертания хозяина вагона.

– Да, конечно. Благодарю, – успела сказать Татьяна, когда дверь с зеркалом начала свое движение под напором руки Якова, спешившего уединиться.

– Ох, эта притворная услужливость. Как она действует на меня, – усаживаясь на свое место, Яков продолжал: – А была бы у него возможность, наверное, душил бы господ голыми руками.

– Ну ладно, ладно тебе, Яша. Не горячись. Сейчас все наэлектризованы. Эта война. Эти стачки по России, – засыпая чай сахаром, она постучала ложечкой о края стакана.

Раскачиваясь под стук вагонных колес, парившая жидкость пыталась вырваться за края стаканов, и исходивший от неё аромат постепенно стал заполнять купе.

– Не вовремя мы покинули Питер, – первым прервал молчание Яков.

– Да все образумится, – пыталась его успокоить жена.

– Сейчас все заботятся, как бы пристроить свои деньги, вернее перевести в спокойное стабильное место. А мы самоустранились в путешествие.

– Ты сам, Яша, знаешь, в банках наличности не добьешься, а Франция через две линии фронта и Германию. Даже верткие депутаты Госдумы не в состоянии спасти свой капитал.

– Да знаю, знаю, что мы не в состоянии что-либо исправить, и все же обидно. Просто обидно.

Зажглись электрические светильники, когда стало смеркаться. За переборкой соседнего купе доносился смех веселой компании, а за окном моросил дождь, капли которого разбивались о стекло. Струйки от дождя раздувались ветром от стремительного движения состава.

* * *

Она была готова уже идти, когда торопившаяся мать вынырнула из-за хаты.

– На вот, возьми, доченька. На всякий случай, – мама всунула ей в руку узелок с приготовленной едой.

– Ну что вы, ну не надо, мам.

– Бери, бери дочка, а то я знаю… у этих господ снега зимой не выпросишь.

– Мам, ну не беспокойтесь вы. Я-то при кухне буду, что-нибудь всегда перехвачу.

– Перехвачу, не перехвачу. Слушай, когда старшие говорят. Много не болтай, работай, не жалея рук, веди себя пристойно и не осрами нашу семью.

– Мам, ну не первый раз я у них служу, и посмотри, мне уже шестнадцать, – обнимая маму, Ефросинья поцеловала в опаленную степным солнцем щеку.

– Тебе еще шестнадцать, – услышала она, как отец, скрипя входной дверью, также вышел попрощаться со своей любимицей.

Антон не был богобоязненным человеком и церковь посещал лишь для уважения односельчан. Но не было дня, когда он не благодарил бога за пославшее им прекрасное создание, которое внесло в их дом свет и радость. Он потерял одну ногу при аварии на шахте, когда в молодости хотел подзаработать на Донбассе. В то время только еще появились безопасные лампы Попова, заменившие привычные факела. И хозяева тут же подумали об отмене вентиляции: зачем, мол, тратить лишнее, когда мы имеем такое чудо. Шахтеры смотрели на человека, представлявшего лампу на обозрение, как будто он был самый настоящий Алладин.

И так, опасная атмосфера, с протечками воды, в результате породила серию взрывов. Двадцать три шахтера погибло, когда Антон лишь потерял ногу. С тех пор он страдает кошмарами, которые его преследуют по ночам, и в которых он находится среди искалеченных тел и крови. Он никогда не видел искалеченных тел или кровь, он лишь только чувствовал их. Особенно по ночам и при абсолютной темноте. Но днем он всегда любовался своими детками, особенно своей единственной, веселой и болтливой дочке.

– Ну, с богом, – перекрестив дочку, Катерина еще долго смотрела вслед своему ребенку, тело которого приобретало все более и более женственные черты.

Чувствуя у себя на спине взгляд своих родителей, Ефросинья прибавила шаг, как бы радостно пританцовывая, дошла до конца улицы. Здесь она остановилась, повернулась и помахала рукой. На что они тут же ответили привычным «прощай». И даже издали было видно, как прекрасно девичье тело в облегающей льняной вышитой сорочке, излучающее вокруг любовь и радость, и эту неутомимую энергию молодости.

День еще только начинался и обещал быть теплым и солнечным. Как, впрочем, и всегда Бабье лето баловало людей перед наступлением осени. Это был не просто великолепный день. Она чувствовала себя настолько счастливой, что ей хотелось петь. Внезапно она закружилась, поднимая пыль с дороги. Её платье, расправляя фалды, поднялась веером, оголяя ноги все выше и выше, где смуглая от загара кожа резко переходит в белизну нижнего белья. Затем она побежала, радуясь неизвестному. Она смеялась, была счастлива, и возбуждение переполняло ее девичью грудь. Сегодня будет бал и, возможно, она даже увидит танцы, настоящие танцы.

Проходя мимо пруда, она усмехнулась при воспоминании о последней встрече с Василием и удивилась открывшемуся виду. При дневном свете место выглядит совсем по-иному, более торжественно и грандиозно. Отсюда, с этой стороны, отражение панского сада с белокаменными стенами самого поместья в тихих водах пруда создавали впечатление увеличенного пространства и времени. Что и завораживало её молодое сознание своей прелестью. Пруд был величиной с маленькое озеро. С одной стороны он упирался в крутой овраг и, чтобы обойти все это, необходимо протопать полторы версты, где на полпути находился с виду заброшенный и не ухоженный дом. В нем обитал бывший дворецкий, изгнанный из поместья за недостойное поведение.

Ефросинья принялась бежать снова и вдруг резко остановилась. Шаги ее стали более медлительны, движения становились все более заторможенные, когда ее глаза увидели в конце дороги приближающуюся фигуру. Даже издали она почувствовала страх от тяжелого взгляда. По мере уменьшения дистанции Ефросинья чувствовала, как поджилки на ее ногах начинали дрожать все больше и больше. Её подруга Оксана рассказывала ей, что она однажды видела дьявола и с тех пор не может избавиться от этого видения. И это правда, так как её лицо до сих пор покрыто пятнами.

Павло Наливайко был невысокого роста, с глубоко посаженными карими глазами, над которыми пушистыми кустами нависали черные брови. Его суровый вид говорил о том, что все люди, работающие между барином и простым людом, должны всегда иметь грозный вид, который и вырабатывается со временем. По левой щеке, от перекошенного глаза до самого подбородка, тянулся синего цвета грубо зарубцевавшейся шрам, как исторически поставленная марка на теле негодяя. Но сейчас он принял вид настоящего дьявола. Он стал, как намертво вкопанный, впереди нее, на пустыре, где в данный момент не было ни одной души, и под его тяжелым взглядом она подумала, что ноги откажутся держать её дрожащее тело. Она подняла руку ко рту, чтобы не закричать от ужаса, охватившего ее. Она боялась встретиться взглядом с чудовищем, чувствуя, как крутит в низу ее живота, где еще ниже, магическим треугольником, тонкая ткань юбки под напором ветра плотно облегает то место, на которое нацелен его взгляд.