Сборник - Во славу Бориса и Глеба. Коллективный сборник участников Всероссийского фестиваля русской словесности и культуры в г.Борисоглебске Воронежской области

• Название: Во славу Бориса и Глеба. Коллективный сборник участников Всероссийского фестиваля русской словесности и культуры в г.Борисоглебске Воронежской области
• Автор: Сборник
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-906829-92-4

В сборнике представлены произведения поэтов и прозаиков – участников Всероссийского фестиваля «Во славу Бориса и Глеба», проходящего 6–7 августа в старинном русском городе Борисоглебске Воронежской области.

Многие авторы уже известны читателям, по персонально изданным книгам.

Произведения, опубликованные в сборнике, пронизаны искренней любовью к родному краю, русскому слову и языку. Герои узнаваемы, близки и понятны.

---

«Уходит вода, но за ней не уходит Россия…»

Уходит вода, но за ней не уходит Россия,
И даже в золе за зерном прорастает зерно.
Проси невозможного, мама, но только прости нам
Безбожные годы, – так было, видать, суждено.

Мы помним века до мгновенья
По собственным стонам,
По вбитым в голодные рёбра
Фамильным перстням.
Так помнит ковыль поимённо душителей Дона,
Так помнит пшеница
Голгофу тамбовских крестьян.

Нас новое время сечёт по хребтам батогами, —
Очнись от бездонного сна, господин и слуга:
Нам нужен не мост,
Чтоб на Пасху дружить берегами,
А братские руки, чтоб крепче стянуть берега…

Лукьянов Игорь Владимирович

Поэт, член Союза писателей и Союза журналистов России, лауреат Всероссийской литературной премии им. Н. С. Лескова. Автор более десятка поэтических сборников, публикаций в журналах: «Подъем», «Аврора», «Наш современник», «Молодая гвардия», «Приокские зори». Живет в городе Борисоглебске Воронежской области.

«Вашу спесь – заводит не унять…»

Вашу спесь – заводит не унять —
Правда строк, почти что до истерик,
Что умом Россию не понять,
Что аршином общим не измерить.
Коль Россию видеть не из нор,
Не глазеть лукавою лисицей,
То какой тут может взяться спор
О четверостишии провидца…

Отец

Сталинский сокол,
ты вёл самолёт
на Берлин.
Сын трудового народа
и Родины сын.
Сын прихопёрских лесов
и хопёрской волны
до ветеранской
не дожил отец
седины.
Братский Союз
отстоял
у последней черты…
Кровь твоя спасена
с орденом
Красной Звезды.
В небе погиб ты
Давно, молодым-молодым.
Сын твой седой —
Я вдыхаю Отечества дым.
Нынче он горек
на воле предсудного дня…
Родина есть.
Но Союза уж нет у меня…

Мать

Робкие морщинистые руки
Теребили старенький халатик,
Пахнущий больницею халатик,
Ситцевый, чуть-чуть великоватый —
Всё, что у неё при ней имелось.

Вдруг она вздохнула, и внезапно
Горлом, нет, не кровь пошла, а песня.
Старая из молодости песня
С тишиной, луной, рекой, свиданьем.

Выпевала тщательно куплеты.
Скоро от неё остался холмик
На ближайшем стареньком погосте.

Поэт

Был бывший уголовник тих и вежлив.
Поклонник поэтической строки,
Он приносил то часто, то пореже
Своих стихов тетрадные листки.
Перемолов немало лет по зонам,
С есенинской душевностью почти
Писал он без блатного лексикона
О всём, что удалось в себе спасти.
Средь пьяных драк, средь зверских поножовщин
Физических и нравственных калек
Он сохранил святую обнажённость,
Без коей человек – не человек.
Без коей не почувствуешь дорогу,
Как родину, сквозь русский лунный свет.
Рецедивист. Старик. Поэт Серёга.
Пусть не Есенин – всё равно поэт.

Дядя Митя

Безответный старик
Дядя Митя – дундук.
Неудачник.
Чудак.
Приживальщик.
Перед сном
пальтецо
он бросал на сундук.
И во сне,
словно маленький мальчик,
тихо всхлипывал он —
ни детей, ни жены,
ни какой-нибудь плохонькой крыши.
Так и жил у сестры
От весны до весны
как бы свой человек,
как бы лишний.
А порою во сне
он кого-то крушил
и, хрипя,
в матерщину срывался.
Знать, германцев в Галиции
Газом душил.
Знать, с антоновцем
в рубке сшибался.
Может, был он герой.
А быть может, и нет.
Но при нём
был всегда крест нательный…
дядя Митя —
из детства приветливый свет
из его февралей и апрелей…

«В том доме…»

В том доме
жили прямо,
жили чисто.
И я впервые
слышал в нём тогда
историю
о графе Монте-Кристо
и о Втором
пришествии Христа…
Скрипя пером,
я здесь писать учился
среди простых людей —
своей родни.
Здесь русский дух
впервые мне открылся
в сиротские
мальчишеские дни.

«Я советский, как есть, наяву и во сне…»

Я советский, как есть, наяву и во сне.
И меня тут не переиначить.
Я родился в рабоче-крестьянской стране
И воспитан на слове «товарищ».
Рвать у жизни своё никогда не спешил —
Всё равно всё в Господних пределах…
Не российский, а русский по духу души,
Православный по вере и делу…

«Век прагматичный наш…»

Век прагматичный наш
Скорее зол, чем ясен.
И чужд ему Челкаш,
И чужд ему Герасим.

Скудеет белый свет.
Наглеют человеки.
Где сердце? Сердца нет.
Осталось в прошлом веке…

«Меня научило…»

Меня научило Армейское «Есть!»
Всей шкурой своею
Понять, кто я есть.
И эту науку
Постиг я, когда
Зубами в снегах
Оголял провода,
Чтоб связь обеспечить…
Иль в сонмище звёзд
Шёл в лютый мороз
На доверенный пост.
И там средь ангаров
Ударных стихий
Читал о весне
Мирозданью стихи.

«Завертит жизни карусель…»

Завертит жизни карусель.
Но надо всё ж остановиться.
Чтоб быть собой, нужна позиция.
Чтоб быть собой, потребна цель.

А кто ты есть? И что в тебе —
Всегда меж добрыми и злыми?
Способен ли, вдохнув полынью,
Понять, что русский по судьбе?

«Завертит жизни карусель…»

Прошуршит осенняя осока:
Всё до срока в мире,
Всё до срока.
И об этом чётко
В светлых кронах
Прокричит мне
Местная ворона.
В берег приунывшего пруда
Горьким вздохом
Плещется вода.

«Плачь, сердце, плачь…»

Плачь, сердце, плачь
О всём, что я увижу
Когда-нибудь вдали
Последний раз:
Осенний палисад
С опавшей мокрой вишней,
Родимый взгляд
Невозвратимых глаз.
Плачь, сердце, плачь.
Ты право в этой грусти…
И то не слабость, нет,
И не уход в себя.
А просто,
правда чувств
По самой высшей сути.
И ей не человек,
не человек судья.

«Небесность лиц я рад увидеть в храме…»

Небесность лиц я рад увидеть в храме,
Когда суровый русский патриарх
О мировой рассказывает драме
Во всем понятных праведных словах.
Я вижу здесь сестёр своих и братьев:
Больных, здоровых, старых, молодых.
Я вижу здесь народ из русской рати
Под стягами молитв своих родных.

«И вот она…»

И каждый час уносит

Частичку бытия.

А. С. Пушкин

И вот она —
Частичка бытия:
Круги орла
Над полосой жнивья.
Погост средь поля.
Беспощадный зной.
И синева бессмертья надо мной.

«Окраина – и луг за огородом…»

Светлане

Окраина – и луг за огородом.
На нём тропинка прямо до реки.
Под солнечным иль звёздным небосводом
Составов задушевные гудки.
Я в них не раз летел
к огням далёким,
В душе тревогу
до предела сжав.
Но вот пришли,
пришли иные сроки,
Где всех дорог дороже
воздух трав.
Над ними птиц
несущиеся тени.
И ветра ниоткуда – благодать.
Пред ними встать готов я на колени
И ничего о будущем не знать…

Санта Лючия

Дорога гудела.
Сквозь тьму нёсся гул.
Любимая пела,
Чтоб я не уснул.

И в дали ночные,
Болидом свистя,
О Санта Лючия,
Давил скоростя.

Мы смерть проскочили
Не раз и не два,
О Санта Лючия,
Сияли слова.

Но всё отлучилось
В свой срок навсегда,
О Санта Лючия,
Сгорела звезда…

Рязанцев Геннадий Николаевич

Член Союза писателей России, член Союза журналистов России, действительный член Петровской Академии наук и искусств, член-корреспондент Академии Российской поэзии, член Международной Ассоциации писателей и публицистов, лауреат литературной премии имени Евгения Замятина, протоиерей русской Православной церкви, настоятель храма Михаила Архангела г. Липецк.

Дон Гуан и каменный гость

Давила мне ладонь десница командора,
Ах, тяжела его стальная длань.
Свалила боль меня, и каменная шпора
Впилась в мой бок – Дон Альвар, перестань!

О, я всегда слыхал его шаги,
Они звучали за моей спиной,
Я знал, конечно, он мои грехи
Записывал за мной.

Мне нравилось присутствие его,
Оно будило гордость и отвагу,
Достаточно мне было жеста одного —
И мой соперник попадал на шпагу.

Я упивался хохотом своим,
И молодою ловкостью всех членов,
Я звал тебя, вершитель Элоим,
И уходил, как тать, из плена.

Но, кажется, сегодня твой черед,
Рукопожатие больней смертельной раны,
О, тяжело, сжимает сердце лед:
«Пусти мне руку… …гибну – …Донна Анна»!

Полет голубя