Аркадий Кулиненко - Записки пилигрима

• Название: Записки пилигрима
• Автор: Аркадий Кулиненко
• Жанр: Русское современное

В этой книге нет выдуманных историй. Нет в ней фальшивых эмоций и ненастоящих мыслей. Это реальный опыт реального человека, собеседника и попутчика. Это долг перед теми, кто ушел, и моя рука тем, кто думает, что ему некому подать руки. Это благодарность моему Господу за Любовь и Терпение, за жизнь, за настоящих людей, за возможность мыслить и понимать, за возможность учиться.

---

Стоит ли удивляться, что после этого, все те, в ком садистские, или просто животные наклонности преобладали над человеческими, прятали свои намерения, и если и делали что-то исподтишка, то в глазах у них был страх, и это было видно.

Ну а если нельзя, а очень хочется? Тогда конечно, нужно все подогнать под устав, и делать все будто-бы согласно этой книжице. Мало кто из нас сомневался, что наши сержанты таки поступают. В столовой полка, несмотря на мизерные порции, нам не давали времени их прожевать, мы просто глотали, боясь, что вот, сейчас последует команда встать. Как я уже упоминал, как бы холодно не было, шинелями нам укрываться не разрешали. Нас гоняли по плацу гусиным шагом, вприсядку, после чего крем с сапожных голенищ, конечно, перекочевывал на брюки, и их сразу нужно было стирать.

Была еще одна забава у наших сержантиков. Нас обряжали в шинели и пускали ползком под кроватями отделения, по натертому мастикой полу, и так раз 10—15. Пол, само собой блестел еще лучше, а вот шинели – нет.

Кто-нибудь скажет: – Да вы, дядя, канючить изволите, это же армия, тренировки и лишения! – Кто станет с этим спорить? А станет ли кто-нибудь спорить с тем, что нормальный человек всегда отличит тренировку от завуалированного издевательства?

Я не стану называть фамилию сержанта, который был командиром моего отделения, у меня есть для этого веские основания. Скажу только, что у всех нас было отчетливое ощущение, что этот человек получает от своих действий нездоровое удовольствие. Многие ребята хотели поквитаться с ним после армии, случилось это или нет, я не знаю, ну да Бог ему судья.

У Ростовского цирка с нашей частью, видимо была какая-то договоренность, мы выполняли некоторые работы у здания цирка, копали траншеи для коммуникаций, а за это нас приглашали на представления. Правда, почти всегда, мы бежали в цирк бегом, в парадных мундирах. В парадных же мундирах, нас иногда «отбивали», то есть заставляли по 10—20 раз раздевать и надевать их. В конце концов, мундиры на вспотевшие тела налезали с трудом. Зачем это делалось? Думаю, по тем же причинам, которые перечислены выше.

Человек, наверное, способен привыкнуть и приспособиться ко многому. Мы входили в этот, новый для нас ритм, заснуть могли почти в любом положении, даже стоя на тумбочке дневального, как лошади. В карманах шинелей были засохшие кусочки хлеба из столовой, на стрельбище, их можно было погрызть. Но, самое главное, рядом были ребята, которые, если что, подставят плечо и поддержат словом.

Койки наши в казарме, располагались в том же порядке, что и мы в строю. Справа от меня спал Володя Трофимов, а слева – Володя Руснак. После отбоя мы шепотом общались, рассказывая друг другу свои коротенькие истории. Помню, Володе Трофимову прислали из дому сушеные абрикосы, он потчевал нас ими, передавая в темноте. Конечно, они были необыкновенно вкусные, но почему-то и Володя Трофимов, и Вова Руснак еще жевали свою абрикосину, а у меня она очень быстро проваливалась куда-то, наверное, в желудок. Это происходило так быстро, что я не успевал ничего предпринять для того, чтобы продлить удовольствие. В этот момент, видимо, воля моя ослабевала.

Заметив, по косвенным признакам, что я перестал жевать, Володя Трофимов удивленно спрашивал – Ты что, уже съел? – Я горестно, не без стыда, подтверждал его догадку. Укоризны на его лице в темноте я не видел, но Володя говорил – Не торопись, она же твердая, зачем твердую глотать? – И давал мне еще горсть.

Каждый вечер, после ужина, одно из отделений полка выдвигалось на кухню для чистки картошки. Работа затягивалась часов до трех ночи, потому что машинка для предварительной чистки, если и была исправна, что было не всегда, то очищала не совсем хорошо. Правда, были люди, которые помогали нам вернуться в казарму раньше, благодаря им, я наконец разобрался, почему порции в полковой столовой были такими маленькими.

Наше отделение попадало на кухню несколько раз, и все время, около полуночи, к дверям помещения подъезжал капитан на мотоцикле с коляской, и, говоря, что заберет у нас лишнюю, чтобы мы пошли раньше спать, грузил в коляску несколько ведер картофеля. Этого капитана, с лицом негодяя и пропойцы, все знали, и конечно, не он один участвовал в спасении полка от обжорства и недосыпания.

Тем временем, весна наступала, мы бегали по утрам уже без бушлатов, сапоги стали казаться очень удобной обувью, портянки наматывались в течении нескольких секунд. К чувству удовольствия от пробежки, добавлялось чувство общности и гордость от приобретенных навыков, но, оказывается, это было еще не все.

В один из дней взвод выбежал на «ботанику» на 4 часа. Ботаникой, называлась пересеченная местность в черте города, заросшая деревьями и кустарником, с оврагами и буераками, напоминающая большой, заброшенный парк.

Мы бежали в касках, с автоматами и подсумками, кроме этого несли 10 радиостанций, стареньких и громоздких, 10 комплектов ОЗК и противогазы. ОЗК, или общевойсковой защитный комплект, это прорезиненная одежда, которая вкупе с противогазом предназначена защитить как минимум от попадания на кожу отравляющих веществ и радиоактивной пыли.

В течении часа одно отделение должно было окопаться, второе бегать в ОЗК по пересеченке, третье – развернуть радиостанции и связаться друг с другом, а четвертое занималось изготовкой к стрельбе и чисткой оружия. Потом менялись. Поскольку я был во втором отделении, нам выпало бежать в ОЗК первыми, а прибежал я, на свою беду, последним. Сержант, руководивший процедурой, сказал, что я что-то плохо бегаю, и приказал бежать второй час, потом третий и четвертый.

К концу второго часа я под резиной был мокрый насквозь, на третий час вода уже вовсю хлюпала в противогазе. Сначала я хотел пожаловаться и отказаться бежать, но потом подумал – дудки! Я лучше сдохну, но не буду ни о чем просить, и отказа от меня он не дождется.

И я пробежал, но к концу уже плохо двигался. Больше всего я боялся, что обратно, в часть, тоже прикажут бегом, но, слава Богу, мы пошли. Я шел в третьей шеренге, как всегда, только все время отставал, сам этого не замечая, от усталости. Ребята, конечно, ничего не говорили, только иногда дотрагивались рукой, чтобы вернуть меня к реальности, тогда я догонял свою шеренгу.

В то же день я залег в санчасть, потому что ноги были сбиты в кровь и стали пухнуть. Я снова отсыпался и отъедался, в санчасти кормили хорошо и давали мое любимое – молочное. Снова мне искололи всю пятую точку пенициллиновыми уколами.

Перед этим, я написал маме письмо, с просьбой прислать крымских сигарет, и мама, которая всегда просила меня бросить курить, скрепя сердце прислала мне бандероль с крымскими «Примой» и «Феодосией». Но в санчасти, с распухшими ногами, со мной произошла метаморфоза, я понял, что не хочу быть рабом этой зависимости, сушеной листвы и вонючего дыма. Мне стало стыдно перед мамой за мою глупость и слабость.

Вернувшись, через неделю из санчасти во взвод, я раздал все сигареты из бандероли ребятам, и сказал, что с куревом завязываю. Поверивших было совсем немного, остальные утверждали, что через день я буду просить сигареты обратно. Я снова подумал про себя – Дудки! Не дождетесь! —

С тех пор прошло 36 лет, и я больше не курил. А может все дело просто в том, что я вреден от природы, и если бы не было засомневавшихся в моих словах, то так бы и дымил до сих пор? Я еще не разобрался в этом.

В один из прекрасных весенних дней, когда мы были в казарме, на занятиях, мне вдруг сообщили, что внизу у входа, меня ждет женщина из штаба дивизии. Я удивился гораздо больше других, сержант меня отпустил. Спустившись, я действительно увидел незнакомую женщину лет тридцати, она спросила, не узнаю ли я ее. – Нет, к сожалению -, – Да, конечно, ты был совсем маленький —

Оказалось, что это моя дальняя родственница по отцовской линии, что она действительно служит в штабе дивизии, на какой-то маленькой должности, и что ее визит, это результат маминого беспокойства и писем родичам. Эту женщину звали Нина, и мне очень стыдно. Так уж вышло, что после демобилизации, я больше ни разу не встретился ни с ней, ни с кем из других родственников отца.

Тогда же, в учебке Узла связи, появление Нины многое изменило. Для меня, конечно. Во-первых, надо сказать, что безо всяких на то оснований, я в глазах «старичков», сержантов и многих сослуживцев, переходил в разряд «блатных», поскольку, оказывается, имел родичей в штабе дивизии. Участившиеся передачи продуктов тоже работали на дутый «авторитет», я стал чувствовать себя спокойнее и легче. Но, самое главное, Нина пообещала мне устроить увольнительную на целый день, и отвезти к деду и на могилу отца.

Это произошло скоро, замечательным, ясным, весенним утром, я, собственноручно наглаженный и отутюженный, не слишком доверяя своим ощущениям, вышел за КПП полка не затем, чтобы куда-то бежать в противогазе.