Федор Метлиций - Созвездие «Обитель Творца». Роман

• Название: Созвездие «Обитель Творца». Роман
• Автор: Федор Метлиций
• Жанр: Русское фэнтези

В болезненном состоянии герой обнаружил себя на иной планете, в более высокой цивилизации. Гуманоиды зачем-то сканируют его сознание. Видят на Земле «низшую расу», на грани очередной мировой войны. Он пугается, что здесь в ответе за все человечество! И если будет опасен, то препарируют и выставят, как монстра. Но, кажется, он понял, зачем сканировали его сознание. Это не был сон? Однажды его друзья-инопланетяне, как обещали, живьем появились на Земле, и… пожалели об этом.

---

Мне кажется, что мешает тело, пределы отдельности, никак не могу взлететь. Та плоть, что еще со времен древних философов считалась чем-то ненужным, не для души. Не в ней ли надо искать источник равнодушия, предрассудков? Там – моя незавершенность отношений с моей подругой. «В сознании кроются желания тела», – говорит мой друг Олег.

Но что такое мое тело? Его желания узнаются только по поступкам. Я не подаю нищим. Однако, ужаснувшись, не пройду мимо бедолаги, которого переехала машина. А от женщин и животных – вообще без ума.

Вряд ли возможно выскочить из той плоти, которую дал Создатель. Иногда мне казалось, что со своей гимнастикой безнадежно прыгаю вокруг темного валуна, закрывающего вход в некий фантастический исцеляющий мир. Этот валун – безнадежность борьбы с природой, временем.

Может быть, появится человек будущего – продукт неведомых технологий, меняющих человека, даже физически, который различим уже сейчас. Но это уже, наверно, будет не человек.

Через дверь рассказываю ей сон, приснившийся, видимо, от ночного чтения книги. Читаю философию, чтобы уснуть. На высотах мысли меркнет мозг – сразу засыпаю.

– Приснился, знаешь, кто? Никто иной, как святой Григорий Палама, с бородой метлой, это в средние века. Он занимался духовными практиками, чтобы взойти, как Моисей, на вершину горы Фавор для богообщения. Оказывается, я, как и он, ищу «духовное внутреннее узрение».

– И узрел?

– Вдруг как бы взлетел, и стало легко, исчезло из души все тягостное. Необыкновенная энергия сущности! Духовное озарение.

Она усмехнулась.

– Какой же ты… откроешь рот, а оттуда нелепость.

Женщины конкретны – стремятся укреплять гнездо и не терпят иных мужских порывов.

– Всегда была трезва.

– Да, я материалистка.

– Тогда откуда у человека совесть?

– Как откуда? Она была, и есть.

– Я тебе скажу. Она возникла из христианской идеи любви к ближнему. Больше ей неоткуда произойти.

– Значит, первые люди были без совести?

– Нет, они боялись демонов. Тут не до совести.

Она замолчала. Мои доводы ничтожны.

Случай – мощное орудие провидения, – говорил мой Учитель-философ с венчиком волос на лысине. Со стороны люди видятся обычными, чужими. И удивительно, когда их узнаешь глубже, оказываются уникальными, роднее, чем близкие по крови. Несмотря на несовместимость. Случайность становится закономерностью. Вернее, случайные тычки в неизвестное – на самом деле закономерности, откуда появляется кто-то, единственный. Наверно, при ближайшем рассмотрении все могут быть близкими.

Она бросается на звонок телефона. Для нее телефон – метафора Вестника, обещающего неслыханное: нечаянные радости или грозные беды.

– Ты где? – соскучивался я. – Почему не отвечаешь?

– Сейчас договорю и приду, – расслабляясь от моих слов, отмахивается она. После озабоченно объясняет:

– Это соседка. Не могу не общаться, она нуждается во мне. Намекала – в гости к нам придти. У тебя, мол, такой покой.

– Так скажи, что больна.

– Ну, я что-то такое сказала, а она не слушает.

– Откажи прямо.

– Как отказать? Расстроена, операция у мужа будет.

Самым серьезным она считает болезни. Бросается на звонки – близких ли, подруг и знакомых, тут же уходит – за лекарствами, продуктами, подежурить в больнице, просто навестить и разделить несчастья. Поэтому на нее все навешивают свои заботы. Моя подруга превратилась в обслуживающий персонал, еще и сиделку. Я не мог понять, что ею движет. Может быть, неутоленный материнский инстинкт? Или она изначально на более высокой ступени, и ей не нужны мучительные искания на дороге самопознания?

Мы не сходимся ни в чем, ибо наши мозги противоположны: у меня больше развито правое полушарие – творческая интуиция, у нее левое – аналитическое.

– Ты не любишь людей, – говорит она насмешливо.

– Люблю всех людей – в виде тебя.

– Это другое – не можешь обойтись без меня.

– Говорить о любви к народу – это штамп, – начинаю я. – Можно любить дух народа, выработавший культуру. Но как любить население, с которым ты общаешься сейчас? У каждого свой «ай-кью», свой уровень сознания, обычно массового, спит или разбужена душа, боль и страх быть убитым, съеденным, или умереть от болезни.

– Можно любить именно человека, со всеми его потрохами. Мы погружаемся в быт. здоровье, болезни детей, теряем близких, отчаиваемся, когда изменяют или унижают наше достоинство. Именно здесь мы жалеем друг друга.

– И я люблю, когда распускаются души, особенно один раз – в Новый год (кроме, конечно, душ алкашей), а раз в столетие – выстреливают из жерла революций. И не принимаю не самих людей, а борюсь, как и в себе, с тем, что мешает любить.

Она усмехается:

– Неужели ты что-то изменишь? Надо просто жить, помогать жить другим.

Я восторгаюсь любимым писателем:

– Как велик Нелепин! Высший вид литературы – это прояснение загадочной метафоры человеческого рода на краю необозримого космоса. Эфемерной энергии – неизвестно, откуда и куда, возможно, сна Вселенной. Его романы не фантастика, а лестница в небо, где мы можем открыться неизвестной стороной и незнакомыми ранее свойствами. Такой далекий уход от нашего раздираемого гибридными войнами земного устройства, что видны все истоки и причины наших бед. Это и не нравится некоторым, которые пытаются скрыть свою ограниченность. Опасно для них! Другие авторы кажутся из его отдаления бытописателями, выражающими одну, бодрую или печальную, мелодию.

Она фыркала.

– Его восход по лестнице заключается в его фразе: если влезть людям в головы, там не увидишь ничего, кроме кучи однотипного дерьма. Этот продукт у тебя в голове. Вот пылесос, который ты сейчас возьмешь для уборки – это метафора чего-то подлинного.

– Но ты веришь, что лицом к лицу – лица не увидать?

– В это я верю. Только прямое видение истины заключается не в словесах.

Она знала гораздо больше – чутьем, чем я – философией. Считала мою философию ничтожной по сравнению с великой реальностью опыта выживания и спасения. Я ощутил, что сама суть женщины, необходимой для продолжения человеческого рода, гораздо важнее описаний словами.

– Значит, ты все знаешь и так?

– Можно бессознательно чувствовать истину. Чтобы ее выразить, нужно действовать. Не как ты.

Но странно: когда в Сети приводили неподтвержденные примеры коррупции или иного зла, картины насилия полиции над демонстрантами на улицах или кавказской свадьбы старого боевика с нежной беззащитной девочкой, лицо моей женщины делалось непримиримым от негодования. Становилась большевиком наоборот. Такое «коллективное бессознательное» существует и у интеллигентных радикалов. И они ложатся в стереотипы слухов безоглядно, чтобы ненавидеть. Власть снова обманула всех! Особенно сурово она молчала, когда что-то напоминало о злодеяниях тоталитаризма.

Из противоречия я пытался защищать то время, воссоздавая обстановку эпохи:

– Ленин жалел людей, слушая Аппассионату.

– Но бил их палкой по голове. Натренировался на зайцах в ссылке.

– Страдал, но бил. Вообрази его время – бьющих не только палкой, но и травивших газом в мировой войне. И в самого стреляли. У Пришвина в дневнике крестьянин, «белый старик», сказал: «Человеку палка нужна». И тогда больше поймешь Ленина.

– А насилие бандитов в кожанках, «выкованных из стали», над немощными темными существами Андрея Платонова, которые перемогаются между жизнью и смертью и слепо тянутся к новому раю? А это как?

– Что уж тут, – сдавался я.

В нашем несогласии друг с дружкой есть что-то глубинно не соединимое, и в то же время притягивающее, как две половинки единого целого.. Может быть, поэтому я не смог бы жить, если бы ее не было. Хотя идейные ссоры несколько ухудшают отношения.

Только в одном мы были единодушны: в отношении к попсе, к телесериальным детективам. Она – из внушенного высокой литературой предубеждения, а я – еще и по более глубоким внутренним склонностям. Правда, когда заглядывали в «ящик», чтобы презрительно отключиться, то вовлекались, и невозможно было оторваться. Герои боевика, упростив противника до механического чудовища с длинным ножом, с удовлетворением борцов со злом спасали планету.

Выкроив часть времени для нее – вылазки наружу, в бутики (возможность примерять все новые и новые шмотки, видимо, уносила ее в иной мир, полный чудесных преображений), я с полным правом валяюсь на диване в моем кабинете. Как хорошо сбросить обязанности, ношу, которая мобилизует весь организм, чтобы осуществить что-то к сроку! В сущности, я отъявленный лентяй, не хочется даже делать то, к чему инстинктивно влечет. И только на работе втискиваю мою безалаберность в русло. Там исчезает творческая широта духа, остается только тянуть лямку, не дающую душе ничего, оставляя что-то занудное, как цистит. Но и безграничная безмятежность свободного времени вызывает желание ужать его.