Татьяна Доброхотова - Берцик. Новая жизнь

• Название: Берцик. Новая жизнь
• Автор: Татьяна Доброхотова
• Жанр: Драматургия

Трудно жить, совсем ничего не помня о себе. Понадобится достаточно времени, усилий, нового опыта, чтобы вернуться к самому себе уже другим человеком. Приключенческий роман.

---

Это была совсем другая река, чем та, возле которой он не так давно опять начал жить. Широкая, спокойная, гладкая как зеркало. В ней вверх ногами отражались старинные затейливые постройки Старого города.

Оставив машину на стоянке, они вдвоем углубились в знаменитые Жолибожские сады. В парке никого не было, только редкие велосипедисты иногда проезжали по специально отведенным им дорожкам. Где-то в кроне деревьев щебетали птицы. Трава была совсем молодая, ярко-зеленая, а воздух наполнен ароматом цветущих растений. Здесь было спокойно, красиво, удобно.

Дита молча шла рядом с ним, тоже наслаждаясь чудесным днем. Сегодня на ней было шелковое, в крошечных незабудках, платье, а не белый халат, как он привык видеть в больнице. Ее легкие волосы были распущены и струились вдоль спины нежными завитками. И такая радость, покой захлестнули его, что он удивился себе самому. Ему показалось, что он готов всю жизнь брести рядом с Дитой по берегу этой вечной, как вся природа, реки и не думать, не волноваться вообще ни о чем. Дита тоже что-то почувствовала, изредка взглядывая на него и улыбаясь самым краешком губ.

Потом они долго сидели на траве, все также наслаждаясь теплом и спокойствием вокруг.

– Пойдем обедать? – спросила Дита.

Этот простой вопрос застал Берцика врасплох. Денег, которые собрали ему перед расставанием сердобольные киношники, за что ему до сих пор было стыдно и неловко, оставалось совсем немного. А перспективы впереди были совсем неопределенные. Униженное, зависимое положение постоянно давило на него, мучило, но ничего поделать с этим он пока не мог. Поэтому он только отрицательно покачал головой.

Легко разобравшись в его колебаниях, Дита продолжила:

– Пойдем, я угощаю. Это будет платой тебе за мой портрет. Он у меня дома на стене висит.

– Какая плата? Если бы не ты, я никогда бы не узнал, что умею рисовать. Мой скромный подарок – совсем маленькая часть того, чем я обязан тебе.

– Брось, пойдем обедать. Я приглашаю. Люди должны помогать друг другу.

Эти слова о помощи и милосердии он слышал уже несколько раз. Все должны помогать всем. А кому помочь ему, чтобы тоже соответствовать? Пока он только принимает чужую помощь и не может ничего отдать взамен. Пора как-то устраиваться, искать свои собственные пути, определяться. Хватит уже пользоваться чужой добротой и состраданием.

Они долго обедали на Замковой площади, наслаждаясь не только вкусной едой, но и прекрасным солнечным днем, а еще больше обществом друг друга. Потом они просто бродили по Старому городу, по его узким извилистым улочкам, петляющим между домами.

Постепенно у Берцика родилось стойкое ощущение, что этот день он тоже запомнит надолго, а может быть, навсегда. Было в нем что-то важное и правильное, настоящее.

Вечером, уже опять в машине, Дита, старательно отворачиваясь от него и делая вид, что полностью поглощена дорогой, небрежно спросила:

– Тебя на днях выписывают. Что планируешь делать дальше?

– Еще не знаю. Пока думаю.

– Может, останешься здесь, в Варшаве?

– И что я тут буду делать?

– Знаешь, здесь есть реабилитационный центр помощи тем, кто попал в сложную ситуацию. Зарегистрируешься там, я отведу тебя. Они помогут с жильем, работой. Подумай. Это шанс для тебя.

После того как они расстались, лежа на своей койке в палате, Берцик все еще продолжал думать над словами Диты. Конечно, просматривалась за ними ее личная увлеченность им. Да и для него проведенное вместе время уже стало что-то значить, представлять ценность, тревожить. Такая заинтересованность друг в друге могла вылиться во что-то более серьезное, значимое, можно было бы остановиться, проверить. С другой стороны, совсем незнакомые мужчина и женщина в силу определенных причин оказались рядом на некоторое время, в ситуации, когда приходится выворачивать душу, рассказывать о себе. Может, именно это стало основой их взаимного интереса, случайная глубокая вовлеченность в чужую жизнь, в данном случае, в его собственную? А при более близком знакомстве иллюзия пропадет, рассеется?

Что и кому он может сейчас предложить, когда сам ничего не понимает о себе? Разве может служить опорой, как положено мужчине, или хотя бы быть равным, а не ущербным и зависимым? Нет, он этого не хочет, боится. Хватит считать себя больным, пора что-то делать самому, и только тогда он сможет сам выбирать и решать.

Реабилитационный центр в Варшаве – не выход. Там он также останется несчастным и убогим, нуждающимся в помощи и сочувствии. А он больше не желает, чтобы его жалели, хочет сам управлять течением собственной судьбы. Решено, никаких богаделен, он будет пробовать по собственному разумению. А к Дите, если у него что-нибудь получится, он еще сможет вернуться, но уже совсем другим человеком.

Выписывался он во вторник утром. Помимо тех знаний, что он получил о себе, теперь у него в руках были документы, позволяющие жить и работать на территории Польши. Имя, придуманное еще в Афганистане, он оставил, потому что уже привык к нему. А фамилию взял, показавшуюся благозвучной. На порог вышел тридцативосьмилетний Альберт Вишневский.

Грустная Дита обняла его на прощание, сунув бумажку, на которой были написаны ее координаты, и попросила не пропадать, иногда сообщать о себе.

Он собирался совсем недалеко, на ферму Вацлава. Но перед отъездом у него осталось еще одно дело, которое он решил обязательно сделать.

Костел Святой Анны на Королевском тракте Берцик присмотрел в субботу, во время прогулки с Дитой. Среди большого количества варшавских церквей он выбрал его за относительно небольшие размеры и какие-то камерность и уютность, ощущаемые еще снаружи, только при взгляде на его украшенный скульптурами в нишах фасад.

День был будний, поэтому внутри почти никого не было. Тихонько, стараясь не привлекать к себе внимания немногочисленных прихожан, он опустился недалеко от входа на скамью и внимательно огляделся по сторонам. Арочный, затейливо расписанный потолок, строгой формы окна, золоченые колонны и скульптуры у стен, огромная хрустальная люстра на длинной тяжелой цепи. Он попал во дворец. И везде: со стен, с потолка, отовсюду, на него смотрели глаза. Милосердные и прощающие, страдающие и смиренные. Храм, место, куда приходят разговаривать с богом. Где Он может услышать и направить. Долго Берцик ждал, что с ним произойдет что-то особенное, может, получит, почувствует, совет. Но в душе ничего не менялось. Помпезная, слишком вычурная обстановка отвлекала, давила. Через какое-то время ему даже стало казаться, что он забрел сюда по ошибке, что бог, которого славят здесь, к нему самому не имеет никакого, даже случайного, отношения. Вокруг все было чужое и непривычное, не вызывающее отклика в душе. Наконец, он поднялся, отойдя к стене, еще минуту смотрел на алтарь. Его внимание привлекло оживление у входа. Двое юношей с громоздкими черными футлярами в руках переговариваясь почти шепотом, шли по проходу вперед. Остановившись у первого ряда скамеек, открыли футляры. Достали музыкальные инструменты. Скрипач и виолончелист. Переглянувшись, одновременно подняли смычки. Опять Шопен, вдохновенный и хрупкий, легкий и воздушный, загадочный и насквозь родной. Как весь этот город вокруг.

Смочив пальцы водой из чаши у входа, Берцик вышел на улицу. Вопрос о религии так и остался открытым для него. Пока он ничего не прояснил для себя. Теперь ему предстояло отправиться на вокзал.

Глава 4

К Вацлаву он добрался уже во второй половине дня. Они с женой встретили его приветливо и радушно, сразу усадив за собранный специально стол. По всему было видно, что и эти люди желают ему добра, готовы помочь. Его везение на людей продолжалось, затягивая все дальше и дальше в тенета людского сострадания. И он вынужден был быть благодарен за это, потому что ничего другого не мог придумать для того, чтобы самому распоряжаться своей жизнью. Только так – покорно принимать помощь со стороны.

За столом находилась и дочка хозяев. Берцик вспомнил, как в больнице Вацлав все время поминал ее и самочек шиншилл, которых ей доверил. Ирме оказалось всего девятнадцать. Длинноногая, белобрысая, со светло голубыми глазами она со скоростью ракеты носилась по всей ферме, успевая одновременно в несколько мест.

После обеда вместе с Вацлавом отправились знакомиться с хозяйством. Оно выглядело весьма обширным, но ухоженным. Прозрачными рядами стояли высокие и просторные теплицы с цветами. На столбиках, заботливо вкопанных в грядки, были написаны сорта и особые замечания по уходу за каждым видом растений.

– Ирма старается, хозяюшкой у меня растет, – с гордостью заметил Вацлав.

Шиншиллы жили в клетках, помещенных в отдельный чистый сарайчик. Это оказались забавные, похожие одновременно на маленьких кроликов или крупных крыс пушистые зверушки.