Николай Бойков - Берега и волны

• Название: Берега и волны
• Автор: Николай Бойков
• Жанр: Русское современное

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому – о возвращении. Мужчиной, потому – о женщинах. Современником – о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит – вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.

---

Ошибся. Открывать пришлось старым проверенным способом – бутылкой в книжку.

Третий раз события развивались с завидной точностью восточных звёзд – опять через неделю, в пятницу, тучи заволокли небо, а муэдзин пел «под фанеру» – как говорят шоумены, или мне показалось, потому что голос его на ветру дребезжал и сопротивлялся.

В холе гостиницы сидел Саня-хозяин, одет, как парижский парикмахер, в костюм-тройку. Рядом с ним, на диванах расположились человек восемь-десять его друзей, гостей или родственников, которые вслед за ним уважительно встали при моём появлении. Саня показал на них широким жестом:

– Прости меня, Валя-Джан. Очень надо… – и он показал на огромное блюдо со сладостями и фруктами.

Я собирался переезжать на судно через пару дней, и планировал попрощаться. Говоря по-русски у меня в номере было. Однако, обычаи Востока – это не только и не столько вино, сладости и подарки, а слова и жесты.

Я пригласил всех в номер. Они скромно расселись и ждали с нескрываемым любопытством. Это меня заинтриговало. Я и сам был не прочь подыграть сегодня. Я потратил половину дня, бегая из магазина в магазин, но нашёл то, что было так необходимо – купил прямо с витрины и очень этим гордился. Мне не терпелось «покрасоваться».

Наконец, Саня многозначительно улыбнулся мне и разрешающе кивнул. Гости – привстали. Я стремительно взял бутылку в левую руку, поднял над столом, победоносно глянул на хозяина гостиницы, и разжал пальцы правой руки – в ладони лежал великолепный австрийский нож со штопором.

– Не-ат! – Закричал хозяин и потянулся ко мне, так что новенький костюм на нем стал похож на многочисленные паруса великолепного брига. – Нет, Валя-Джан! Муслим! Они пришли посмотреть, как ты умеешь открывать! Убери этот штопор, покажи им как чудо… Русский!

Чудо – так чудо. И я взялся за разговорник…

Оказывается, есть много способов удивить, разговорить и… согреться. Что мы и сделали с Саней чуть позже, когда гости вышли из номера, спиной к двери, будто из тронного зала султана звёзд, хозяина неба, благодарно кивая, и что-то говоря, говоря, говоря.

Куда мы едем, Раджеп?

– Согреться!

Машина скользила в долину, как самолёт на посадку. Раджеп хотел показать мне всю Турцию сразу, и я позволял ему это делать. Мы остановились у придорожной чайной, и он гордо провёл меня в зал, усадил на лучший диван, рассказал хозяину и его гостям, что я – русский друг, мы вместе работаем, ходим в море. Он хочет, чтобы мне всё понравилось.

В чайной были только мужчины. Так принято.

На Востоке представление не мусульманина в качестве гостя – это серьезный шаг, ответственный. Я это понимал и предвидел, и потому сейчас, когда он пригласил меня, я старался быть максимально внимательным, чтобы не подвести его.

Я поднялся с дивана, поприветствовал и поблагодарил всех за гостеприимство. Рядом с нами потрескивали дрова в железной печурке, и кипел чайник, присвистывая, совсем как у нас дома, у моих родителей.

Я сказал об этом Раджепу, он сказал хозяину и гостям, все мужчины закивали головами и замолчали, каждый о своём доме.

Турция – страна минаретов и сизого дыма над плоскими крышами, молчаливых стариков за стаканом чая и мальчишек, гоняющихся за мячом. Страна, на флаге которой сияет романтический месяц… белый на красном. Кроваво. А за каждым забором и за ставнями окон, как звёзды на небе, глаза… Они смотрят на вас с любопытством и женским коварством имеющих право прощать и смеяться. Смеяться – над вами. Страна, окольцованная дорогой и рождённая у дороги: с плачем ребенка, запахом горячего мяса, криком поднебесного муэдзина, и бесконечным движением звуков – вчера, и сегодня, и завтра. Ночью дорога течёт, как река в звездно-лунном разливе. С рассветом – лентой взлетит на высокий холм и утонет в небесном мареве, бесконечно глубоком и вечном, как время.

Очнулся от ощущения тепла и блаженства. Открыл глаза: я был укрыт шерстяным пледом.

– Ты мой попутчик – дорога должна согревать, – ответил он скромно на мой вопрошающий взгляд. Я был благодарен, но слова были бы лишними, а молчание – знак понимания. Дорога петляла по склону горы, забираясь все выше и выше.

Раджеп что-то пел или так он рассказывал. Потом снова молчал, потом рассмеялся, как уставший от собственной хитрости ребёнок, перед тем, как попросить игрушку:

– Тебе ещё долго работать?

– Ещё месяца два.

– Всё идет хорошо?

– Нормально.

– Есть проблемы?

– Для проблем всегда есть твой турецкий совет.

– Какой? – ему стало интересно, а машине – легче.

– Ты говорил мне: «Мемнул обдум».

– Не бери в башка?! Ах, ты хитрец! Так проблемы не решают! – он опять подстегнул машину, она покорно подчинилась и рванула в гору.

Дорога шла вверх и вверх.

Турция – это место, где время чувствуешь как движение космоса. Так чувствуешь край земли, когда станешь над морем и увидишь с высокого берега, глубоко-глубоко внизу, точечки птиц над волнистыми нитями волн и звёздную даль неба. Захочется повернуть глаза на восток, опуститься на колени, безвольно, и, дыханье сдержав на мгновение, почувствовать вечность молитвы, слова которой забыл. Как забыл своих предков и самого себя под гипнозом луны. Золочёной луны, ночной или белой пушинкой – днём? Будто парус из космоса дня убегает от вас – то ли в прошлое, то ли в будущее… Месяц на небе? Месяц на флаге? Сабля на красном? Парус с луной – на флагштоке?

Турция – дорога по небу.

– Космос! – сказал я, не думая.

– Космос? – переспросил друг, пытаясь понять смысл слова. Понял и закивал с хитроватой улыбкой.

Космос. Именно это слово пришло мне на ум, когда джип Роджепа взлетел над вершинами гор, и я увидел картину внизу: далёкую чашу долины, обрамленную морем и небом с вечерними звёздами, город вросший в горные склоны и горящий осколками закатного солнца на стёклах игрушечных домиков, как искры кострового пепелища. Горячо и гипнотизирующе. Город – как искры костра. Далеко внизу догорал костёр города.

– Раджеп! – закричал я в восторге. – Посмотри, как красиво!

Раджеп что-то кричал мне, бешено вращая руль, будто мы летели на самолёте и запутались в заоблачных виражах. Он яростно скалил зубы улыбкой счастливого янычара, окрасившего свой ятаган кровью первого боевого удара и первой желанной жертвы. Конечно, этой жертвой был я. Он пронзил меня в самое сердце, выпотрошил мой желудок. Джип рычал и вонзался бесстрашно в стремительную темноту, которая спешила укрыть дорогу, всю в скалах и безднах, то справа, то слева, то взлёт, то паденье в крутых поворотах. Свистели покрышки, как стоны и хрип. Коробка передач билась металлом из тысячи сабель, рубилась, ломаясь… Роджеп хохотал над рулевым колесом, будто рвал и выкручивал. Он рулил, как рубил и колол его предок, задыхаясь, двумя ятаганами сразу. Он зубами скрипел, будто жрал, отрубая, кусая, выплевывая – чистый турок, счастливый от боя!

– Раджеп! – закричал я, смеясь от восторга.

– Ийи! – кричал турок.

– Ийи! – кричал я. – Хорошо, Раджеп! Хорошо-о!

– Кар! – кричал Раджеп, показывая рукой на снег, освещённый фарами. – Соуктур?

– Нет, Раджеп! Не холодно. Сыджактыр! Жарко!

И мы смеемся с ним вместе. Потому что мы вместе. Так случилось.

Мы – два пленника, вырвавшиеся на свободу. На снег среди облаков.

Наш танкер зашёл под погрузку в маленький порт в Красном море. Все было обычно, пока не случился приступ аппендицита у электромеханика, перед самой швартовкой к терминалу. Всегда, если что-то случается на борту, происходит неожиданно и некстати. Экипаж у нас был черноморский: Одесса, Херсон, Туапсе, Анапа, кок – болгарин, два югослава – механики, три потийца – грузин, белорус, грек. «Кулона» – так величают электромехаников уважительно – увезли в госпиталь, его рейс закончился. К концу нашей погрузки, «кулона из Херсона» заменил Раджеп из Трабзона. У него оказались сразу несколько неоспоримых достоинств: он говорил по-русски, он волну электричества излучал улыбкой и он умел остановить двух югов и трех потийцев, когда те заводились о политике: «Мемнум олдум – не бери в башка!» – обнимал он спорщиков за плечи и хохотал, приглашая смеяться вместе. Они вяло улыбались, как два приподнятых над землей барашка. Границ на борту не было и от этого правила, как от земли, отрываться не стоило. Простота отношений придавала особый заряд атмосфере, которая нас подпитывала, как привкус озона после летней грозы.

Херсонского Ваню нам было жаль, но жизнь корабельная – не колыбельная: «С якоря в восемь, курс – ост!.. Турецкий „кулон“ заступает на пост!» – срифмовал судовой стихоплёт, соединяя свою строку со строкой другого поэта. И это было верно: «гвозди» на море не перевелись ещё. Так, вернее, тогда, началось мое знакомство с Раджепом.