Николай Бойков - Берега и волны

• Название: Берега и волны
• Автор: Николай Бойков
• Жанр: Русское современное

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому – о возвращении. Мужчиной, потому – о женщинах. Современником – о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит – вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.

---

– Ты бы ещё про Рим, про греков и походы крестовые вспомнил. Разве можно судить о народе по легендам и летописям?

– Можно. Я думаю – можно. Ведь мы, все равно, говорим о людях: что любили, что защищали, чем гордились – в этом суть. А не в том: кто с кем воевал.

– Ты бы стал воевать за святую землю? Есть для тебя – святое?

– Моисей просил народ поверить в нового бога, и в этом найти себя. Одни собрали всё золото и создали культ денег и культ вечной войны за святые земли. Не получится в Израиле – придут в Крым.

– В Крыму татары.

– Купят…

– А другие?

– Другие – мудрее. Находят талант в ребёнке и рады ему, как новому богу. И весь мир перед ними: мир музыки, мир науки, мир врачевания и духовности… В Штатах, в России, в Европе, в Японии… Так?

– Давай помолчим?

– Хорошо. Помолчим.

– Хорошо помолчим, хорошо? – Она улыбнулась и прижалась к нему. – Ты не замёрз? Теперь я тебя немного согрею. Можно?

– Ты женщина. У тебя слово «можно» от слова «могу».

– Я умная женщина, когда этого хочу. А про мудрый народ и Святую землю – не надо. Ладно?

– Чего об этом? Все равно половина в Германию уехала, а не в Израиль…

– Почему?

– За Израиль воевать надо, а в Германии – за сожжённых в печах родственников – компенсации платят.

– Не смей так!

– Прости. Но ты сама знаешь. От того ты одна. А тебе говорить надо.

Она отошла к краю обрыва и долго стояла там, глядя на море. Представила море в Израиле, море в Германии, море в Штатах. Везде были люди, но не было места.

– Мне нигде не осталось места, – сказала вслух. – Это так глупо.

Он осторожно подошёл и тихонько обнял её:

– Умному человеку нужно научиться молчать, – он прошептал это совсем рядом, будто потянул её от края обрыва.

Она повернула к нему лицо и ответила шёпотом:

– Я умная. Я уже молчу. Я уже – не одна.

Он хотел что-то сказать, но целоваться было приятнее.

– Светает. Видишь, море было глубоко внизу, как в колодце, а стало всплывать и вспухать горизонтом. С каждой минутой оно всё светлее и больше, как добрая собака, которая идёт через весь двор, изгибая спину и хвост, и подставляя лобастую голову и нос, чтобы мы погладили.

– А у тебя нос холодный… – Целует. – А сам весь горячий. А я – я горячая?

– Самая горячая.

– Самая горячая из женщин?

– Самая…

– Пойдём назад? – Её пальцы легли в его ладонь. Он осторожно поднёс их к губам. Поцеловал один за другим пять пальчиков. Другие – пять пальчиков. И запястья, такие горячие и чувствительные, что ей стало щекотно, и она запрокинула голову от удовольствия. Провел её ладонями по своей щеке и подбородку.

– Колючий.

– Прости, не успел побриться.

– Успеешь. Я дам тебе время. А что такое порядочность?

– Почему такой вопрос?

– Не знаю, – пожала плечами. – Так что?

– Сейчас, кажется, что умение услышать и понять другого человека. Любого. Умнее ли, глупее, проще… Так перед смертью, уходя к богу, исповедуются смертному. Духовник – не нужен. Просто – кто рядом окажется. Бог может не расслышать. Не понять. Ближний – ближе всевышнего. Грешный – понятливее… Иногда мне приходят такие мысли.

– Я заметила.

– Не льсти. – Он поцеловал её. Они снова остановились и прижались друг к другу. Первый раз. У неё были мягкие и жадные губы. И пальцы – нетерпеливо горячие. Волосы пахли приятно и головокружительно, как талая вода в весеннем лесу, с облаками меж веток и стволов, тонких и длинно вытянутых, высоко-высоко. А с неба по веткам сбегает сок.

– Странно всё Так уродливо начиналось сегодня.

– Вчера.

– Вчера?

– Я строил коварные планы – рррры!

– Не рычи на меня. Мне стыдно.

– А сейчас…

– Сейчас мне хорошо…

– От людей всё зависит. Ситуация – это сцена. Грязь не пристаёт к чистым людям. Я не про себя – моряк чистым не бывает. А ты – умница. Думаешь. В папу, наверное.

– Спасибо. Ты – милый.

Он хотел что-то возразить, но она вскинула руки, приближая палец к его губам, и добавила:

– Строитель каютных планов. Ррры на тебя! Пойдём быстрее. – Она вся вжалась в его тело и радостно лизнула колючий мужской подбородок и шею… – Опасный! А так умно говоришь, как лапшу на уши развешиваешь. Ты – не зануда? – засмеялась, откидывая назад голову и отстраняясь, будто собралась бежать.

– Есть немного. Но я исправлюсь.

– Я прослежу.

Дальше шли молча, тесно прижавшись. Плечиком к плечу, путаясь ногами, словно срослись. Иногда кто-то спотыкался, тогда оба приноравливались, чтобы шагнуть вместе – правая его, левая её…

«Мы подошли друг другу, как два соприкоснувшихся облачка – придумала она или вспомнила. – Сколько слов и мелодий бушуют сегодня в моей душе… Сколько хочу сказать своих слов! Но боюсь чужих глаз!»

– В каждой каюте живут мысли и мелодии её хозяина. Только надо прислушаться и услышать. Я как-то ночевал в квартире своих знакомых. Отец у них пропал где-то вместе с судном, сразу после перестройки. Тогда многих недосчитались. Я всю ночь не мог уснуть. Мне казалось, я слышу море, скрип переборок. Голоса. Песни. Слова. Я всю его жизнь услышал и говорил с ним. Мне казалось – он может вернуться.

– Вернулся?

– Не знаю.

Он – умолк. Она – боялась потревожить его. Вспомнила каюту, иллюминатор, стол…

– А в твоей каюте живут твои мысли и сны?

– Конечно.

– Я могу их услышать?

– Я сам расскажу тебе…

Пришли на судно. У трапа кто-то сказал ему:

– Тебя мастер просил зайти.

– Сейчас?

– Да, там что-то с отходом связано.

– Когда?

– Похоже, с утра побежим.

Он оставил её в каюте:

– Кофе, чай, сахар, лимон – сама, пожалуйста. Я к мастеру и вернусь. Пожалуйста.

– Не волнуйся. Я всё понимаю. Я справлюсь. Иди.

– Ты никуда не денешься?

– Не бойся.

– Молодец. – Он поцеловал её, но она чувствовала, что атмосфера корабля и моря отрывают его от неё.

Он вышел. Она упала в кресло и обняла голову, пытаясь унять внезапную дрожь. Из-за двери или из-за переборки слышались голоса. Громкие и чужие. Кто-то травил анекдоты или морские байки. Как несколько часов назад это делал Васька. Но слова были чужие и непонятные:

– Чифуля, у меня шпринг1 короткий – до хлеба не дотягиваюсь – подай, пожалуйста…

– Дамочка на скользкой улице упала, как фигуристка на льду, да так перевернулась, аж шпигат2 видно…

– Повариха стала: одной ногой на трапе, другой – на пароходе… А тут волна – кач! – чуть по ДП3 не разорвало девушку…

К счастью, вернулся Серёжа. Работа изменила его. Он стал сдержанным и о чём-то думал. Она поднялась.

– Уже рассвело совсем. Мне надо идти.

– Тебе надо идти? Ты же не работаешь сегодня?

– Мне просто не хочется, чтобы меня здесь видели. Это может повредить тебе.

– Мне это уже не повредит.

– Всё равно. Тебе, может быть, просто неудобно сказать мне, что пора разбегаться. Я помню об этом сама. Не смотри, пожалуйста. Мне надо переодеться и привести себя в порядок.

– Я не смотрю. Я сейчас тоже переоденусь и провожу тебя.

– Если тебе неудобно, я могу пойти от трапа сама.

– Ты очень предупредительна.

– Надо идти.

– Послушай, мы завтра уходим в рейс. Я хочу провести этот день с тобой.

– Ты хочешь так мало?

– Не пытайся меня уколоть. Тебе не идет быть ершистой. Я понимаю, ты нервничаешь.

Она вдруг смирилась:

– Прости. Я, действительно, не знаю, как поступить.

– Тебе неприятно со мной?

– Приятно. Конечно, приятно. Как ты можешь не видеть этого?.. Я просто не знаю, что делать… Я боюсь влюбиться в тебя. Ты не бойся, я только чуть-чуть… Чуть-чуть полюблю и уйду.

– Один не глупый человек сказал: хочешь большего – напрягайся, не хочешь напрягаться – довольствуйся малым.

– Ты это к чему?

Он не успел ответить. Раздался стук в дверь и Васька просунул голову:

– Прошу добро! – лицо его пылало одеколонной свежестью и улыбкой самодеятельного конферансье. – Вижу, что можно! – Распахнул дверь настежь, пропуская смущающуюся подругу, будто по частям: плечо, ножка, грудь в кофточке, покорно прильнувшая к верному спутнику головка, другое плечико и вся грудь! – Кофе готов, влюблённые! – Васька поставил на стол горячий кофейник. – Подруга! Готовь чашки!

Подруга отделилась, частично, от фигуристого спутника, текучей полутенью манипулируя чашками. Чашки стали наполняться кофе, а каюта – ароматом. При этом приклеенная к Ваське Глашенька, успела наклониться и выдать тайное: «Сначала уснул, и я уж подумала: всё – палач умер и казни не будет. Ошиблась я: так казнил, так казнил – просто жить хочется! Спасибо, Танечка!»

Васька был в ударе и пел, играя на публику:

– Увезу тебя я в тундру…

– Увези на Канары, там тепло, – запричитала подруга.

– Это не ко мне. Прости, подруга, я – моряк, а потому – без денег.