Любовь Кукушка - Английские ботиночки

• Название: Английские ботиночки
• Автор: Любовь Кукушка
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016

Здесь вы найдёте непридуманные захватывающие истории из жизни. Из той самой нашей жизни, в которой крепко и на все времена перемешано всё, из чего она и состоит: радости и печали, трагедии и комедии, верность и предательство, мистика и ужас, вера и неверие, любовь и надежда.

---

В Москве стало голодно. Один раз пришёл на побывку из ополчения отец. Привёл еле живую лошадь. Зарезали её и делили на всю улицу. Всем по куску досталось. Нина в эти годы училась в педагогическом техникуме.

Приходили плохие вести от бабушки со Смоленщины. Гитлеровцы в июле 1941 года захватили Смоленск и всю прилегающую к нему территорию. Народ оказался под тяжким игом оккупантов, которое продлилось двадцать шесть месяцев. Пришли фашисты и в деревню Нининой бабушки. Немецкий офицер сразу заметил большой добротный дом Прасковьи Григорьевны и со своими помощниками сразу заселился в него. Старуху выселили в её старую избушку и приказали ей готовить им еду и обстирывать господ офицеров. Так и пришлось гордой и хозяйственной старухе нести такое и морально, и физически тяжкое бремя.

Фашистам на Смоленщине было неспокойно. Партизаны не давали им чувствовать себя хозяевами. Когда Красная армия начала гнать фашистов со своей земли, те особенно озверели. Жестокости творились страшные. Уходя, они старались уничтожить всё. Всех жителей деревни, в которой жила Прасковья Григорьевна, согнали на окраину, заперли в овине (это был такой сарай, где перед войной сушили снопы перед молотьбой) и подожгли его. Погибли в этой душегубке все, в том числе и бабушка Нины. А потом фашисты подожгли все дома. От красивой русской деревни осталось одно пепелище с торчащими тут и там из обугленных брёвен печными трубами. Известный пейзаж войны.

Трагическая смерть бабушки потрясла всю семью. Эта трагедия стала решающим моментом для Нины. Не закончив техникум, приписав себе год, она записалась на курсы радисток, чтобы потом уйти на войну. Их отправили в Белоруссию – в Кричев. Там был лагерь в лесу. Жили в землянках. Постели представляли собой ящики, наполненные еловыми ветками. Каково после маминой перины-то? Укрывались собственной шинелью. Было холодно и голодно. На войне как на войне. Кроме землянок, там был учебный корпус и столовая. Ложку носили с собой в сапоге. Тоненькая нога Нины бултыхалась в нём, и болели натёртые мозоли. Утром выдавали норму хлеба на весь день, но с голодухи девчата съедали её сразу, стараясь всё-таки один кусочек припрятать в сапог.

Девчонок учили работать на ключе. Нина была в лучших, у неё получалось очень хорошо. Может быть, потому, что у неё было врождённое чувство ритма и она очень любила танцевать. Через четыре месяца приехали офицеры с фронта – отобрать десять лучших радисток. Среди лучших, конечно же, оказалась Нина. Среди офицеров оказался он.

В войну Нина вступила в марте 1943 года сержантом связи 44-й тяжелой пушечной арт. бригады Второго Белорусского фронта. Она недопонимала, идя на войну, что вступает во взрослую, жестокую и циничную жизнь. Семнадцатилетняя девчонка пошла поиграть в войнушку. А оказалась на настоящей войне – среди смерти, крови, грязи, мужчин. Всяких.

Наверное, каждый встречает в своей жизни чёрного человека, который незаметно может завладеть твоей душой и телом. Но не каждый сможет не поддаться ему. В жизни Нины им оказался интересный, высокий майор Григорий Балагур. Поначалу она не поняла нависшей над нею беды. Отбивалась от внимания майора шутками. Но постепенно её стала давить эта разраставшаяся страсть майора, привыкшего подчинять окружающих своей воле. Вскоре он уже открыто стал ей говорить: «Никуда не денешься. Будешь моей. Я свободный. Жена у меня в тюрьме сидит за растрату. Я с ней давно развёлся. Не сомневайся, я женюсь на тебе. Всё будет как положено».

Нина была в ужасе. Майор ей был невыносимо противен со своими слюнявыми поцелуями и сладострастными взглядами. Он ей казался старым деревенским волокитой, хотя ему было всего 32 года и родом он был из города. Никаких «замуж» ей задаром было не нужно, тем более за такого постылого.

– Отстаньте от меня, товарищ майор. Я ребятам пожалуюсь на ваше поведение, – наивно заявила Нина, на что Балагур расхохотался и сказал:

– Дурочка молодая. Тут некому жаловаться – мамы, папы нет.

Нина отчаянно сопротивлялась. В один день она решила идти в штаб армии с рапортом обо всей этой ситуации. Не прошла она и трёхсот метров, как её нагоняет на коне майор и наставляет на неё пистолет. На всю жизнь запомнила, как чёрное дуло пистолета смотрело ей в лицо, а майор командовал:

– А ну, поворачивай назад! Я не шучу. Застрелю – и никто не узнает, где могилка твоя.

Давясь слезами и чувствуя свою полную беспомощность, она побрела обратно. Видя всю эту ситуацию, её утешила взрослая медсестра:

– Смирись, – сказала она. – Тут всё равно не один, так другой полезет к тебе. А этот – видный, майор. И никто уже не посмеет тебя тронуть. Старайся только не забеременеть. – И медсестра дала ей несколько советов опытной женщины – как предохраниться.

Нина тяжело вздохнула и сказала:

– Наверное, я бы не решилась пойти на войну, если бы не гибель бабушки. Я тогда, узнав, что бабушку заживо сожгли, задохнулась от горя и ненависти. Она ведь несколько лет была мне вместо мамы. Я её очень любила.

Так Нина дошла до Берлина. Без ранений, контузий и травм. И вправду её Бог охранял. Чуть не впервые выпила свои фронтовые сто грамм за Победу. Ведь она всегда причитающийся ей спирт меняла на сахар, хлеб. Пить в армии так и не научилась. Участвовала в Белорусской, Восточно-Прусской и Берлинской наступательных операциях. Расписалась на Рейхстаге. Еле нашла место, где расписаться. Всё уже было в автографах.

Всех переполняла огромная радость от осознания конца войны, но Нину уже тошнило, и юбка на талии не сходилась. Это для неё была большая беда, навсегда придавшая горький привкус той великой радости.

Вернулась она в мае домой на свою Красную Горку – с Победой и животом. Майор уже стал подполковником. Провожая её в Москву, он обещал приехать за ней, как только его отпустят из Германии. Нине он был так же противен, как и раньше. С омерзением она вспоминала, как ей никогда не хотелось с ним спать и как он практически всегда её насиловал – против всякого её желания и даже без согласия. Наверное, женщина такое простить не может. Ни за какие «златые горы и реки, полные вина».

Дома были, конечно, недовольны таким поворотом событий. Но куда деваться – дело житейское. Родители решили в связи с надвигающимися обстоятельствами купить козу, чтоб в доме было молоко. Отец приволок откуда-то огромную плетёную корзину – и мама сделала в ней постельку для ожидавшегося младенца. Мама всё рылась в старом барахле – искала изношенные простыни и полотенца. Они мягкие от старости и потому очень хороши для тельца младенца – надо же наделать пелёнок. Жизнь продолжалась.

Папаша после войны устроился бухгалтером в райпотребсоюз. И часто квартальные и годовые отчёты он делал дома. К нему приходили молодые, весёлые бухгалтерши, пронося в газетке замаскированную бутылочку. Они запирались в комнате и делали отчёт. Время от времени оттуда доносился развесёлый смех. Маму это всегда раздражало.

Один раз беременная Нина оказалась свидетельницей такой картины. Из комнаты вышел раскрасневшийся весёлый папаша в белой рубашке и сказал жене:

– Дуся, организуй-ка нам чайку, чтой-то мы изустали от этих цифирей. Поставь нам самоварчик.

Тут же, во дворе, стоял самовар с трубой, а около него – ведро с остывшими чёрными углями. Мама взяла это ведро и одела папаше на голову со словами:

– Вот вам самоварчик, Александр Васильевич! А вот вам дебет с кредитом и с цифирьями в придачу!

Папаша замер, весь обсыпанный углем и золой. Нина испугалась и в то же время чуть не расхохоталась – отец был похож на чёрта, только без рогов. Но папаша скандала устраивать не стал – было стыдно перед девками-бухгалтершами. Он отряхнулся, перевёл всё в шутку и удалился. Да и Нины он побоялся. Она бы мать в обиду не дала. Дочь после фронта стала взрослой. В голубых её глазах застыли льдинки. Как потом с сожалением говорила Нина Александровна: «На войне я слишком рано повзрослела».

Живот становился всё заметнее, сроки приближались. В Москве началась сухая, тёплая осень. Нина развешивала во дворе свежевыстиранное бельё. Вдруг поясницу прострелило, как пулей прошило, и всю её опоясала тупая, тянущая боль. Нина сначала с испуга присела, а потом нарастающая боль и страх погнали её в дом. Согнувшись, придерживая снизу живот, она забежала в комнату к матери. Та всё сразу поняла: «Началось! Пошли скорее в роддом!». Благо он был недалеко. Мать схватила приготовленный заранее узелок с вещами, и они пошли.

Всю дорогу Нина от боли то и дело сгибалась пополам и старалась присесть на какой-нибудь камень. Мать не позволяла, кричала ей: «Не садись! Нельзя! А то ты мне тут на дороге в канаве родишь! Что я буду тогда делать?». В общем, еле успели добежать. Роды были лёгкие и стремительные. Родился очаровательный толстый карапуз.

«Смотри, какой у тебя шикарный сын», – улыбалась акушерка, показывая ребёнка. Нина безразлично посмотрела и подумала с досадой: «Ах, да зачем же мне всё это?». Так и пошло. Ненависть к Григорию перешла в нелюбовь к сыну. Зато дед сильно полюбил внука. Несколько лет Генка в прямом смысле слова не слезал с дедовых плеч. Куда бы дед ни шёл – на плечах неизменно возвышался внук.