С. Добрунов - Откуда приходят люди в этот мир?

• Название: Откуда приходят люди в этот мир?
• Автор: С. Добрунов
• Жанр: Русское современное

О чем эта книга? Конечно, о любви! О любви как самом главном проявлении человеческого сознания. Любовь к женщине. Любовь к Родине. Любовь к детям. Любовь к животным. Любовь к Богу. Любовь к жизни. Герои этих рассказов познают смысл жизни, стремятся найти её цель. Наслаждаются её вкусом. А вкус жизни – на губах у женщины, на острие клинка, в прицеле пулемёта, во встречах с родными после разлуки, в понимании Бога, победе над смертью. По каким законам мы живём? «Я Люблю – и, значит, я живу».

---

А вечером ходили гулять к Дону на закрытый ещё пляж. Могучая река – действительно была тихой почти, беззвучной, только всплески играющей в воде рыбы нарушали эту тишину. И весенний воздух, то тёплый, то прохладный от дуновения ветерка, наполненный запахом воды Дона и Настиных духов, пьянил и освежал в одно и то же время. Они шли вдоль реки до церкви Михаила Архангела от того места (я не поняла – от какого места: от церкви или до того места, где красуется…?), где сейчас красуется памятник Григорию и Аксинье, где «против станицы выгибается Дон кабаржиной татарского сагайдака, будто заворачивает вправо». Река молчала. Тишина природы, ожидавшей приближения шума весны, передавалась и людям. Они молча шли, слушая эту тишину. Здесь, в Вешенской, ветки деревьев ещё не покрылись зеленью, только почки наливались соком зарождающихся листочков. Тишина давила на уши, покрывала Дон и оба берега спокойствием и умиротворением, и лишь всплески рыбы и легкий прибой иногда шелестели вблизи.

Катя двумя руками держалась за руку Глеба, и Настя, шедшая рядом, ревновала сестру к мужчине, который «отобрал» у неё Катю, но ревность эта была радостной: Глеб действительно понравился Насте именно как будущий муж её сестры. Люди молча слушали тишину природы, и каждый думал о своем, о сокровенном. Природа настраивала на покой и умиротворение их души, сама великая река влияла на их поведение и их чувства, убеждая, что в будущем их ждет счастье… Но это было не так…

А потом Глеб и Олег сидели в беседке. Олег был слегка пьян и закурил сигарету, хотя вообще-то был некурящий. Он рассказывал о своей работе, о «КАМаЗе», которого называл своим кормильцем, о дальних рейсах, даже за Урал, о деньгах, которые он зарабатывал, о своих сыновьях, о жене, о своей единственной и большой любви. Человек он оказался добрый, способный жить для других людей, вовсе не думая о себе. Человек этот был доволен жизнью, считал, что он нашел в ней своё место и счастье, другого просто не желал. Но всё же иногда во время разговора он посматривал на «Ладу», стоявшую рядом с беседкой, и вздыхал глубоко и задумчиво. Глеб и выпил меньше, и был покрепче Олега, но тоже с интересом говорил о своей работе, о том, что в этом плане занимало его мысли и, подумав, решился рассказать Олегу о видимой им необходимости менять всю систему, существующую в стране, переходить от похвальбы и бесконечных отчетах об успехах и победах, отчетах, в принципе, для самих себя, скорее о самообмане, в который все больше и больше погружалась вся страна, к конкретному, плодотворному труду, новому отношению к жизни, полной перестройке общественного сознания и мнения. Вот только Катя! Так неожиданно появившаяся в его жизни при свете ночного фонаря, отраженного в тысячах летящих на землю снежинках и изменившая за один день всё его мировоззрение… Рассказал он и том, как, стоя у зеркала и рассматривая свою разбитую губу, он вдруг понял, что Катя и есть его женщина и что он хочет, чтобы она родила ему ребёнка, и что он об этом своем желании не говорил никому, даже самой Кате. Но именно разбитая губа в драке за Катю, за его женщину, и побудила в нем это желание. И он принял свое решение…

Ночевать они решили в Катиной комнате.

– Раз почти муж, то я разрешаю, – ответила Настя на просьбу Кати положить их спать вместе в бывшей Катиной комнате. – В Ростове-то вы, наверное, ни у кого не спрашивали на это разрешения. Настя глубоко вздохнула и прижала к груди своей младшую, все ещё маленькую для неё, сестру, будто ей жалко стало класть её в постель с мужчиной, с почти мужем, она чуть не заплакала, глаза её уже наполнились слезами. Но враз просохли, словно она осознала, что в данный момент нужнее радоваться, чем плакать, и она улыбнулась и глазами, и пухлыми губками и пошла стелить постель в комнате «лидера».

А Олег был не против ещё выпить, сказав Глебу, что в его словах без бутылки не разобраться, как и в делах, творящихся в стране. Он поглядывал на, казалось, не такую уж и второстепенную и ненужную бутылку водки, все ещё одиноко стоявшую на краю стола. Мальчики после прогулки захотели есть, и вся семья опять села за стол. Ели, пили, говорили. Катя с Настей чуть позже ушли на кухню мыть посуду, а на самом деле, чтобы поговорить наедине. Мальчики не стали делить сегодня должность» лидера» и, видимо, устав от суматох сегодняшнего дня, удалились в комнату «подчинённого» и чуть погодя уже крепко спали, прижавшись друг к другу. Глеб с Олегом ещё сидели за столом, говорили так, обо всем сразу и ни о чем конкретно, к теме политики больше не возвращались, но Олега очень заинтересовали прогрессивные взгляды Глеба, потому что такие же примерно мысли давно появились и обсуждались у Олега на работе. Они оба ждали возвращения сестер.

Настя и Катя вели спокойную беседу на кухне, обсуждая подготовку к свадьбе: что, где и как нужно будет делать. Молодым ещё нужно было побывать в Таганроге, у родителей Глеба, наверное, сделают это на следующих выходных. Предстоящие события волновали, приятно теребили душу полностью в соответствии с тем значением, которое им придают люди…

– Мне здесь очень нравится, – заговорил Глеб, когда они улеглись и лежали рядом, каждый на своей подушке, – очень хорошие, гостеприимные люди, особенно мальчишки, и эта их постоянная конкуренция, соперничество… ведь это не вражда и ссоры, они же друг друга пальцем не трогают, они любят, жить друг без друга не могут, но соперничают, каждый старается занять свою принципиальную позицию и отстаивает её до конца изо всех сил. Они мне очень нравятся. А, может, и у нас будут такие вот близнецы? Знаешь, а может быть, лучше две девочки? Люблю девочек почему-то больше. Наверное, от них шума меньше и они красивые как куколки! – Глеб зевнул.

От него слегка пахнуло спиртным, но довольная услышанным, Катя повернулась к нему на бок, положила голову на его заросшую грудь, умащиваясь, как будто и спать собиралась так у него на груди.

– Мужчины всегда хотят мальчиков, а ты особенный, ты самый лучший из мужчин. Я тебя люблю! – Она сказала эти слова сейчас первый раз за всё время их знакомства.

Глеб даже обижался про себя, что она не говорит ему о любви. Ещё не говорила, но, услышав эти слова сейчас, он погрузил свое лицо в её волнистые волосы и повторил тоже:

– Я люблю тебя! – повторил второй раз за время их знакомства. То признание, что он сделал тогда у себя дома, во время танца под «Michele» при первом поцелуе в их жизни, еще свежо было в памяти, но не получив ответа, он больше о любви ей не говорил.

– Я знаю, – прошептала Катя. – Я слышу эти слова мозгом, умом каждый день: когда тот луч солнца заглядывает в твою комнатку через щелку в шторах, и ты просыпаешься, я уже слышу их от тебя, я слышу их на занятиях среди слов профессоров; врывается в мой слух голос и говорит: «Я люблю тебя»; когда выбираю продукты в магазинах и готовлю тебе еду, я тоже слышу: «Я люблю тебя»; когда ты сказал, что в пятницу мы поедем сюда, ты прошептал без слов: «Я люблю тебя»; когда в институте у подоконника ты подарил мне букетик нарциссов, И когда дрался с пьяницами, и когда дарил мне цветы (?) – белые розы, ты всегда молча говорил мне эти слова, и я их слышала, – шептала Катя, засыпая.

Глеб обнял её крепко поцеловал в губы, проявив желание.

– Ты хочешь девочек? – сказал он, привлекая её к себе.

– Но не сейчас, у тебя же коньяк в крови, и хорошие девочки, наверное, не получатся сейчас. Давай спать, – и она выскользнула из его обьятий, но сразу же опять прильнула к нему, настойчиво проявив теперь уже свое желание…

– Я хочу в церковь, – за завтраком негромко, но властно сказала Катя.

В казачьей станице церковь была всегда, несмотря на власть и эпохи, на гонения и вражду со стороны государства. Казаки всегда чтили и ходили в церковь в основной своей массе. Двери церкви всегда были открыты… Здание церкви Михаила Архангела с двумя куполами, пристройками и служебными домиками между которыми и были ворота в церковный двор, находится на холме, в конце парка, над Доном, недалеко от Настиного дома.

– Я тоже пойду, – поддержала её Настя, вставая из-за стола, – сейчас найду косынки.

– У меня есть, я из дому взяла, – ответила Катя.

Глеб удивился, что Катя заранее подготовилась к посещению церкви. Он в церкви не был ни разу в жизни, а Олег отшутился, что пойдёт лучше с детьми в кафе мороженое есть и там подождёт их. Он-то относился к той группе людей, воспитанных уже Советской властью, которые сторонились церкви, но не отрицали её. А Глеб решил пойти, больше из интереса, ведь здесь его никто не знал, не было ни парторга, ни профорга, которые и без того не жаловали его.

Пошли все пешком. Проходя через ворота церкви с головами, покрытыми белыми платками, как белым снегом, сестры умело трижды перекрестились на здание самой церкви, потом, зная уже дорогу, повернули к церковной лавке, купили свечей и опять крестились и кланялись, входя в церковную дверь. Делали они всё настолько уверенно, что ясно было – здесь они не в первый раз и чувствуют себя в «гостях» у Бога, как дома. Глеб в нерешительности шел сзади, наблюдал только, но не крестился и не кланялся. Народу внутри собралось немного. Было прохладно, даже холодно, непривычно мрачно после яркого весеннего солнца на улице. Каменный шершавый пол помнил тысячи и тысячи ног, прошедших здесь за долгие времена. Сестры сначала остановились в первом помещении, перекрестились и поклонились трижды, а потом прошли во второе, под свод купола, где из окон струился яркий радостный свет. Глеб держался где-то поодаль, наблюдая за действиями, здесь происходящими, и разглядывая утварь с нескрываемым интересом. Внимание всех вдруг привлёк крик младенца. В правом дальнем углу церковной залы стояла группа людей, среди них – священник в золотого цвета одежде принимал из рук женщины ребёнка и, почувствовав чужого, тот неудержимо кричал. Не сказав ни слова, сестры направились туда. Священник держал ребёнка на руках, а мать снимала с него пелёнки, оставив его совсем голенького. Вдруг крик прекратился: малыш, погруженный в теплую воду большой серебряной купели, умолк на миг и заморгал своими огромными глазами от удивления и стучал ножками, как только его вынимали и погружали вновь. Закончив обряд, священник передал было начинающего опять плакать младенца матери, и та, кутая его в большое полотенце, погладила ему животик, прижала к себе и, обиженно всхлипнув ещё раз, ребёнок умолк на руках у своей мамы.