Сергей Пилипенко - Код апокалипсиса 33. Часть 6. Погружение

• Название: Код апокалипсиса 33. Часть 6. Погружение
• Автор: Сергей Пилипенко
• Жанр: Религия

Книга является продолжением общего цикла произведений, в целом поясняющих суть возникновения в среде явления апокалипсиса. Затронутые вопросы экологического и строго социального характера напрямую связаны между собой и образуют некую величину под общим наименованием – коэффициент напряженности среды. Что готовит нам природа в ближайшее время, чего от нее ожидать и как подготовиться заранее – об этом и говорится в этом произведении, очень нужном для изменения нашего современного мировоззрения.

---

Но с Бога помощью все же происходит то, и вновь мы слышим голос тот заунывный, что временем гундосит немного, всхлипывая порой и прихрипывая.

– Что хотите узнать от меня все? – вскоре, несколько успокоившись, душа та спрашивает и застывает в ожидании вопроса нашего.

– Хотим знать, что ты собою представляешь? – внедряемся уже мы силою своей мысли общей.

– А чего здесь знать-то и зачем оно вам понадобилось? – спрашивает уже нас душа та окаянная и зубы свои ощеривает, словно в оскале жизненном зверином каком.

– Хотим знать, кто ты и какое место занимаешь среди нас же?

– А не выдадите ли вы меня потом? – упрашивает душа та строго, в своем оскале еще больше напрягаясь и глаза свои, так же звериные, выставляя напоказ, отчего страшно сразу становится и хочется убежать куда подалее.

– Не продадим, как ты то делаешь повседневно. Рассказывай, давай, очередно о себе, да о том, как на себя всю славу приняла, не дав другому взойти по-настоящему, – здесь уже Бог сам вклинивается в разговор наш, и, честно признаться, ему то больше по силе, нежели пока нам самим вместе взятым.

– Что ж, – сокрушенно соглашается душа та, качая при этом головой и все всхлипывая про себя, словно это ее такое начало прижизненное, – буду отвечать.

– Как на духу? – Бог наш строго ее опрашивает.

– А то, как же.

– Тогда, слушаем. Только волю языку своему бескостливому особо не давай, не то в косноязычности вся речь твоя и проляжет, – строго Бог упреждает.

– Не стану делать того, – душа та заверяет и чрез время небольшое начинает нам всем повествовать, кто она есть и зачем здесь на земле нашей.

– Слушайте, вы все, – так несколько крикливо и пафосно она начинает, но Бог тут же успокаивает, несколько прижимая ее по-своему и не давая напряжения того общего, что на Земле в целом есть от самих людских особей. Потому, душа та успокаивается немного и уже более дружелюбным тоном говорит, – начну с начала самого. Как был я фараоном расскажу, и от чего так стало, что в разные стороны спустя некоторое время мы все из египетского государства разошлись. Звали меня Тутмосом на то время и прородился я от вождя одного, что канул в лету благодаря мне самому. Это уже стало в черед правления Тутанхамона старшего. За сына я говорю, а не за отца его, что при жизни был очень чтим людьми, и горы те, пирамидами зовущиеся, воздвиг нам всем в назидание.

Имя свое я поимел только из-за одного. Любил подолгу на месте одном сидеть, да думы свои думать, как делал то когда-то самый первый на Земле фараон. Завидели все то люди, да вмиг и признали во мне душу ту покойную и захотели воздвигнуть на трон тот общий большой. А надо сказать, что истинному сыну того фараона первого дело то не сильно передалось и во многом путался он сам, тем самым людей от себя немного отталкивая и некоторые ошибки допуская. Я же земной хитростью уже тогда обладать начал и, свое усмотрев, вмиг к той власти приблизился, на выборах очередных свою кандидатуру и выставив. Долго велись все споры по тому, и сами жрецы не могли решения какого принять, как вдруг комета на небе оказалась, и ее приняли, как знак смены власти на новую. Так жрецы те и сказали.

С той вот поры пришлось мне во всем властвовать и множество людей себе подчинить по большей части не делам каким, а лобызанию разному, к почету общему относящемуся. Все те ношения фараоновы я придумал и выдумал также, чтобы носили меня в бани, да там развлекали по-разному. Любил я и что-то новое выдумывать и неизменно сотворял то или отражал в людях. За то прозвали они меня славным в какой-то период, так как по большей части я только ее и любил. Но дела все же, однако, и мне приходилось кое-какие делать, да и как не творить их, когда жрецы те всегда тут как тут.

В общем, на страже того порядка они стояли и даже мне, как фараону общему от власти, не по себе было. Вот и задумал я от них всех избавиться и уже кое-что придумал, да тут оказия одна совершилась и в период грома одного большую часть их побило. Мне же пришлось только остальными заняться. Правда, для того пришлось время немногое подождать.

Во всём благом утолял жажду я самостоятельно. Любил наряды роскошные, любил безделушки разные, что народ сам творил в угоду фараону – богу земному, а также любил время от времени за всеми присматривать, чтобы они сами мне какой вред прижизненный не нанесли.

Так вот и время мое шло, особо не в делах, а в беззаботье разном. Люди везде трудились, фараоны другие дань ту общую несли, и в целом все по-нормальному шло, пока снова гром тот не грянул и не заставил многих пересмотреть все те дела наши по-новому.

К тому времени жрецов несколько поубавилось, а новые пока до той власти не взошли. Я и воспользовался этим и под тот самый гром провозгласил власть на земле только свою и ничью больше.

Велел людям изгнать тех оставшихся жрецов, что якобы богатства пирамид сохраняли, объявив их самих ворами и кое-что подкинув в скудные жилища ихние.

Так вот обман зрения того состоялся и совсем скоро вся власть мне стала принадлежать, а то золото, что в самих пирамидах хранилось, начал я сам понемногу в место другое переправлять. Воздвиг со временем и гору другую, правда, меньшую в своем подобие, но зато по части роскоши какой ни на деталь не уступающую.

Оставшиеся еще жрецы и отчасти люди как-то пытались противостоять мне в деле том, но с непокорными я справился и, как говорят, отправил многих отдыхать вечно.

Тут душа та немного остановилась в речи своей, горько почему-то вздохнула и замолчала.

– Дальше продолжай, – подтолкнул Бог душу ту, что аж слезоточить начала, пытаясь очевидно снисхождение Бога самого снискать.

– Нечего тут притворяться, – Бог продолжил на своем, – ведай, что далее было и отчего так сталось, что люд тот египетский стал земли те все покидать.

– Что ж, продолжу, – душа та жалобно вздохнула и, мигом все нюни свои подобрав, вновь в рассказ претворилась.

– Как тех последних жрецов не стало, что у власти самой подле меня стояли, так я к другому исполнению желания своего приступил. Показалось мне тогда, что не все дань или дары сносят мне одинаково и даже кого-то я в подлоге заподозрил. Вот с той поры и начались мои гонения и за каждую провинность я людям каким спуску не давал. Оттого ропот пошел в королевстве моем или царстве, что так и так называлось в то время, а уж после начали отделяться многие и уходит поодаль от меня самого, как говорится, кто с чем.

Что мог я, конечно, забирал силой или возвращал обратно, но в конечном итоге распалось общее государство то, так как иные фараоны, узрев свою свободу личную от деления того, те же народы к тем действиям и подтолкнули более.

Так вот быстро совсем за небольшой период разделилось то государство на многие царства, а сами фараоны разбежались кто куда, прихватив сокровища с собой, да еще часть тех ценностей, что просто для быта предназначались.

Не стало больше Египта, как государства большого, и территория вся только мелкими каким-то остатками и заселена была, в основной части теми, кто идти куда не пожелал и остался просто на месте. Мне же своего хватало и в ряды-годы я еще беззаботно долго жил, предаваясь утехам разным. Законы свои создал и обязал людей еще больше трудиться только на благо мое, да еще нескольких, что рядом ту власть мою сохраняли.

– Отчего ж не стал многих загонять обратно? – сурово Бог спрашивает душу ту.

– А зачем то было нужно. Богатств каких и так хватало, а работа и забота лишняя мне была не нужна. К тому же, хоть иногда, но своих воинов посылал я в земли другие, и они мне доставляли то, что я желал, будучи на месте. Так вот я и правил все время и само оно для меня казалось по-настоящему золотым. Так я его обозначил в некоторых писаниях своих, что жрецы те уцелевшие сотворили, милость к которым я проявил годы спустя и повиновения их общего. Многое переделано было и во многом ошибок разных я сам сотворил, чтоб всю правду ту развала состоявшегося на самих жрецов перенести и им самим в вину поставить. Было такое, каюсь, – душа снова жалобно завыла и в сторону Бога пытливо посмотрела.

Но Бога нашего просом тем жалобным не обманешь и он, строго осудив взглядом душу ту, произнес следующее.

– Расскажи теперь, как ты обманом Римом овладел уже погодя. Чьим именем тогда пользовался. Как до власти той сам добрался.

– А вы меня кормить будете? – неожиданно ни с того, ни с сего душа та спрашивает. – Долго рассказывать придется, – как бы оправдываясь, продолжает она и уже почти стонет, словно в агонии какой жизненной.

Бог снова осмотрел ту своим суровым взглядом и, взявшись за рукоять какую-то, потянул ее вниз.

– Пусть, немного попользуется, – так уже он нам объясняет действия свои, переводя рычаг тот в нужное для него положение, отчего душа та вновь как будто оскалом звериным засверкала, и преображаться начала, силу свою изначальную понемногу восстанавливая.