Александр Никонов - Я иду к тебе, сынок!

• Название: Я иду к тебе, сынок!
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Прочие приключения

Роман о тяжёлой судьбе женщины, которая в детстве потеряла родителей. Главная героиня романа – Мария Святкина. Одинокая мать узнаёт, что в конце 1994 года её единственный сын, Саша, едет военным эшелоном на Кавказ, где уже разворачиваются тревожные события, и решает ехать к нему, чтобы уберечь его от гибели. Друзья и сослуживцы собирают для неё деньги. А скоро начинаются и боевые действия в Грозном. Она срочно выезжает на Кавказ.

---

– Ну, всего вам доброго, Маша. Хорошая вы женщина, берегите себя. – А потом ещё раз напомнил: – Если что, найдите меня, координаты знаете. Недели две-три я буду находиться здесь. Ну, ещё раз всего доброго.

– Спасибо, Виктор, – Маша почувствовала, как её голос предательски дрогнул. Она никак не ожидала, что эта короткая поездка и мимолетное знакомство так привяжет её к этому человеку. – Спасибо за все. До свидания.

– Да, – Виктор остановился. – Может, вас подвезти куда.

– Нет, спасибо, я доберусь сама, – ответила она, хотя и сама ещё не знала, куда и на чём добираться.

Виктор отвернулся и поднял в прощальном приветствии руку. Она проводила его взглядом, почему-то уже жалея, что не расспросила его обо всем, ведь она совершенно не знала, куда, как и на чем добираться. Да она, откровенно, ещё и не решила, что же предпринять дальше. Первое, что напрашивалось само собой, это устроиться в какую-нибудь гостиницу или снять недорогое жилье. Но Маша не знала, с чего начать даже эти поиски. Поэтому она долго стояла на перроне, на холодном ветру и растерянно оглядывалась по сторонам.

После того как очередной, битком набитый поезд отчалил от станции, перрон почти опустел. Видно, нечасто здесь ходили поезда. Да и куда им ходить, если дорога через Грозный была перерезана кровью, смертью, ужасами и страданиями, своёй и чужой болью, кем-то искусственно взрощенной ненавистью.

Среди торговок дорожной снедью, нескольких групп военных и заскучавших носильщиков, подрабатывающих на вокзале, Маша увидела у решетки сквера озирающуюся по сторонам женщину. По первому же взгляду Маша поняла, что она не местная. Одетая в теплое, но старое драповое пальто, в валенки с калошами, укутанная серым полушалком, она скореё напоминала колхозницу из средней полосы России. У ног её лежали два больших узла, связанных широкими ремнями и перевязанных друг с другом.

Получилось так, что они одновременно взглянули друг на друга и долго смотрели глаза в глаза, словно искали взаимной поддержки. Но ни одна из них не решалась сделать шаг навстречу. Так часто в жизни бывает, когда среди огромной людской толпы только двое сталкиваются взглядами и тут же ощущают родство своих душ, и их словно пронзает одной стрелой и связывает навсегда.

То же самое почувствовала и Маша, когда все же решилась подойти к этой совершенно незнакомой женщине. Пока она подхватывала своё добро и шла, женщина, не отрываясь, смотрела на неё своими серыми немигающими глазами, положив руки в варежках на грудь и неловко перетаптываясь на одном месте. Маша подошла, поставила свои вещи рядом с её узлами и несмело спросила:

– Здравствуйте. Вы, наверно, тоже здесь впервые?

Женщина улыбнулась, двумя руками ослабила шаль под подбородком и певуче протянула:

– Что, так броско? Доброго и вам здоровья. Так и вы нездешняя. То-то я смотрю, что вы тоже в топтанку играетесь, не знаете какой ножкой куда ступить. – Она взмахнула руками. – Вот, приехала, сама не знаю куда. Лихой меня дернул сюда приехать, батюшки мои светы. Стою вот и не знаю чего делать, ровно калмынка от стада свово отбилась. А вы чего же ищите, али ждете кого?

– Да вот нужда привела, она, как известно, ведренной погоды не ждет. За сыном приехала, воюет он тут где-то, – ответила Маша.

– О-ё-ёй, батюшки светы, так и я за своим Гришанькой сюда всполохнулась. Написали мне его друзьяки, ну друзья, значит, – для чего-то решила пояснить женщина, – что в ноги его поранили. Лежит он таперь, сердешный, в госпитале. А где энтот госпиталь искать, я и знать не знаю. Тут вон сколько всяких войск накучено, что сразу-то и не разберешься.

– Видно, судьба нам вместе быть. – Улыбнулась Маша. – Звать-то вас как?

– Да Евдокией Семеновной в деревне кличут, я там в сельсовете работаю. Ну, это по старому – в сельсовете, а сейчас в администрации. Тьфу ты, навыдумывали разных слов, язык сломать можно! Я там по бухгалтерской части. Да, а вас-то как кличут? Маша? Машенька, значит. У меня племянница есть, её тоже Марусей зовут. Ну, а вы меня тогдась просто Дусей зовите. Ой, глядите-ка, глядите-ка, вертолеты куда-то полетели! – закричала Дуся, запрокинув голову и приставив козырьком ладони к глазам. Женщины долго провожали глазами две толстобрюхие «вертушки», пока они не скрылись за горбом возвышенности. Дуся смущенно покачала головой.

– У нас таких стрекоз сроду не бывало, до райцентра-то и то иной раз пешком добираемся. Говорили, что как-то раз прилетала такая же за нашим директором. Тогда его аппендицит прижал. Да я не видала. – Дуся вдруг засмеялась, низко наклонясь и похлопывая рукой по груди, – Ой, вы уж извините меня, наскрозь я вас заговорила. Для меня это дивно все. Вы, видать, городская, Маша, так что ведите куда-нибудь, вам в городах-то сподручнеё. – Но Дуся, видно, тут же забыла, что говорила до этого. – А я из своёй деревни за все время только два раза выезжала. Один раз свекровь хоронила, Анастасию Григорьевну. Рак её съел. – Дуся мелко перекрестилась. – Спаси, Господи, её душеньку. Редкой красоты женщина была. – Маша почему-то сразу поняла, что Дуся говорит не о внешности своёй свекрови, а о её душевной чистоте. – Второй раз экзамены в техникуме сдавала на бухгалтера. Сами-то курсы прямо у нас в Никольском тогда были, к нам даже преподаватели ездили. А экзамены-то мы в райцентре сдавали. Ой, сейчас, выходит, третий. Ой, Гришка, Гришка, – запричитала вдруг Дуся. – И как это его угораздило-то! Небось, все вперёд лез. Он у меня такой – передистый. Бывало, как ни попрошу своих ребятишек за водой сбегать, он, Гришанька-то, тут как тут, ведра хвать – и побежал.

– И много их у вас? – спросила Маша.

Дуся засмеялась.

– Семеро, милая, семеро. Настрогали вот в потёмках-то. Жили мы с моими родителями, дай им Бог здоровья, избёнка малюсенькая, тесно. Зимой кое-как размещались: кто на печке, кто на сундуке, кто прямо на полу. А летом мы с Колей – это мужик мой – на сеновал уходили, чего ж – молодые, озоровать хотелось. Уж как ни ухайдакаешься за день – а в деревне, известное дело, день начинается с петухом, а кончается с чертом, – а обязательно поиграемся. – Дуся заливисто засмеялась. – Вот и наиграли семерых. Гриша у меня четвёртый, первые-то все девки, за ним ещё две девки родились, а последний – парень, шестой класс будет заканчивать. Да вот беда – никак не хочет учиться, бедища страшенный. Приучил его отец к технике, так он от неё теперь ни на шаг, всю учебу забросил. Ой, опять заболталась! Пойдём, что ли…

На вокзале им подсказали адреса госпиталей, военной комендатуры и нескольких гостиниц. Но уже в первой же они поняли, что шансов здесь устроиться не было. Гостиница была забита беженцами, военными, прикомандированными, кавказцами, бизнесменами. Во второй было то же самое. Маша посетовала:

– Надо было хоть вещи в камере хранения оставить.

– Ага, щас! – возразила Дуся, обливаясь потом от своих тяжеленных узлов. – Сопрёт какой-нибудь умысливый прохиндей! А вдруг сегодня я своего сынка найду, и нате вам, здрасьте, явилась родная мамаша к сыночку без гостинцев! Нет уж, своё не тяжелит.

После неудачных попыток устроиться с жильем женщины решили ехать в госпиталь. Дуся почему-то была уверена, что именно там она найдет своёго Гришаньку.

– А где же ему быть-то, – уверяла она. – На край света не повезут. А тут рядом, спокойно, не пуляют. Стало быть, он здесь.

Пока они бегали по гостиницам и ехали на коммерческом ПАЗике, погода заметно сменилась: небо постепенно заволокло серой пеленой, похожей на солдатскую шинель, запорхали робкие снежинки, нехотя опускаясь к земле, а потом подул верховой ветерок, закручивая вьюгу. Даже из окна автобуса бросалось в глаза, что город жил тревожной, беспокойной жизнью. Навстречу часто попадались бронетранспортеры и машины с солдатами. Некоторые из них были открытыми, и Маша видела, как на скамейках сидят солдаты с завязанными на подбородке шапками и в касках, держа между колен своё оружие и жадно следя за всем происходящим в городе. Некоторых каски висели над головой, на высоких бортах, и они мотались из стороны в сторону, издавая унылый, котелковый звон.

Замершие фигуры солдат и устремленные словно в одну точку взгляды, обращенные, наверное, туда, куда их везла беспощадная машина войны, заставили сжаться Машино сердце, словно она сама сидела сейчас на пронизывающем морозном ветру и сжимала раскаленный от холода автомат.

По грязным улицам, занесенным снегом, ворохами бумаги и упаковок, метались люди, словно не знали зачем и куда шли; по обледеневшим дорогам ползли грузовики, легковушки, автобусы, трактора с прицепами, то и дело перегораживая дорогу друг другу и толпясь, как малые дети. Почти на каждом перекрестке стояли милицейские машины и топтались люди в синей и серой форме, пытаясь хоть как-то превратить хаотичное движение в упорядоченное и осмысленное.