Венера Гизатулина - Наблюдая за гончаром, или Жизнь полна подарков

• Название: Наблюдая за гончаром, или Жизнь полна подарков
• Автор: Венера Гизатулина
• Жанр: Биографии и Мемуары

Это воспоминания совершенно обычных людей. Не знаменитых актёров или спортсменов. Зачем же тогда книга, спросите вы? Книга написана в первую очередь для внуков и правнуков. Если им вдруг захочется узнать, как жили их предки и откуда они вообще. А ещё для тех, чьи жизненные тропы пересекались с тропами авторов и кто ещё помнит их. Но если вдруг кому-то из незнакомых нам людей, несмотря на предупреждение, в книге что-то покажется интересным, мы будем счастливы.

---

О первых годах своей жизни мне сообщить нечего, я не помню практически ничего. Поэтому начну я с войны. Летом 1941 года мне было семь лет. Мы тогда с отцом, матерью, сестрёнкой Вилиёй и братиком Ревмиром жили, как я уже сказал, на станции Каракуль.

Вилие было четыре года, а Ревмиру всего год. Не могу не упомянуть о происхождении их имён. Обычное татарское имя было только у меня. Родители наши, видимо, крепко были идеологизированы – первые три буквы имени Вилия – это аббревиатура Владимир Ильич Ленин, а Ревмир расшифровывается как революция мировая. Таких экстравагантных имён в ту пору было множество, например, Вилен, Октябрина – народ был очень воодушевлён своей страной, своей революцией. Люди были убеждены, что строят большое и справедливое государство, и конечная цель – коммунизм – это счастье всего человечества.

Была у нас ещё сестра, постарше меня. Её звали Кимия – опять революционное имя: Коммунистический Интернационал Молодёжи – предвестник комсомола. Эти имена были адаптированы на татарский лад – с ударением на последнюю букву – Вилия́, Кимия́. Саму нашу маму звали Галия́ – очень созвучно с именами дочерей, и несведущему человеку могло показаться, что у дочерей такие же татарские имена, как у матери.

Кимия умерла, когда я был маленьким, и я её не помню. Мне мама о ней не рассказывала, но своему внуку, через много лет, когда боль уже улеглась, она рассказала, что Кимие было восемь лет, у неё был день рождения, и гости её подбрасывали к потолку. И у неё получился заворот кишок. Так это было или не так, теперь уже узнать не у кого.

Райцентр Каракуль со всеми институтами административного управления – райкомом партии, райисполкомом, отделением госбанка, почтой, судом, прокуратурой и милицией – находился в четырёх километрах от железнодорожной станции, где жили мы.

Название Каракуль на русский язык переводится как Чёрное озеро. Когда мы там жили, никакого озёра уже не было, тем более теперь нет. Но тысячу лет назад на этом месте было большое озеро. Кстати, знаменитый мех каракуль называется так именно по названию этой местности. Для получения такого меха резали одно-двухдневных ягнят от овцы каракульской породы.

Двор наш двумя стенами примыкал к хлопкозаводу, третья сторона двора смотрела на кинотеатр, а четвёртая с калиткой и воротами выходила непосредственно на железную дорогу. Выйдя из калитки, мы сразу оказывались перед железнодорожными рельсами, которых было три пары. Никакого перехода через них не было. Поэтому мы все – и взрослые, и дети – ходили через железнодорожные пути, так как всё – школа, базар, столовая, детсад и прочее – располагалось по другую сторону путей. Правда, поездов было очень мало, и, услышав шум проходящего состава, люди специально выходили посмотреть на это событие. Поездов было мало потому, что это была короткая ветка – от станции Каган, что была возле Бухары, до Чарджоу (ныне Туркменабад). И хотя Чарджоу был уже в Туркмении, длина маршрута была всего сто пятьдесят километров. Километрах в десяти от нас была станция Алат, где нам тоже довелось пожить короткое время, а дальше – железнодорожный мост через могучую тогда реку Амударья, и сразу на другом берегу реки был расположен город Чарджоу. Туда иногда ездила наша мама заказать в ателье обновку.

Братик мой, видимо, родился не очень здоровым и вскоре умер. Бытовые условия, в которых мы тогда жили, назвать благоприятными никак нельзя: дефицит воды, даже очень некачественной, летом – жара сильно за 40 градусов, песчаные бури, несносные твари – комары, скорпионы. Туалет, естественно, на улице.

Отец наш работал кассиром на хлопкозаводе. Теперь я понимаю, что слово кассир не совсем правильно отражает тогдашние реалии – кроме того, что он деньги выдавал, он выполнял и все бухгалтерские функции. Видимо, это были немалые деньги – колхозы получали деньги за сданный на завод хлопок наличными.

Итак, мы жили на станции Каракуль, а мои дедушка Хасан и бабушка Миньлесофа жили в райцентре Каракуль, в четырёх километрах от станции и от нас. Я иногда бывал у них и даже жил там по нескольку дней. Об этих днях у меня самые тёплые, приятные и яркие воспоминания из моего детства. Дед и бабушка были очень спокойными и добрыми, не чересчур набожными, хотя соблюдали какие-то мусульманские обряды и обычаи. Они очень меня любили и во всякий удобный случай старались увезти меня к себе. Дедушка работал конюхом, заведовал конюшней, обслуживающей райисполком. Когда я приезжал к ним, дедушка брал меня с собой на базар, где мы покупали что-то к столу. Обязательно он покупал мне нишаллу. Это была такая сладость белого цвета, полужидкий вид халвы, консистенцией похожая на сгущённое молоко. Когда мы приходили с базара домой, у бабушки уже был накрыт стол, кипел самовар, сварен был суп, всё было очень вкусно. Мы садились втроём и ужинали, и это осталось в моей памяти самыми счастливыми моментами моего детства.

Рустам со своей любимой бабушкой незадолго до её смерти.

Иногда мы все вместе – мама, папа, я и Вилия – ездили в Каракуль к дедушке с бабушкой. Особенно запомнилась одна из поездок. Чтобы въехать в сам райцентр, нужно было проехать по большому деревянному мосту через реку Зарафшан. Так вот в один из наших приездов мой отец с друзьями поймали под мостом огромного сома, гораздо больше меня. Поймали просто руками, видимо, сом нашёл тихую заводь и отдыхал там. Мужики впятером еле вытащили сома из укрытия и выволокли на берег. Мне было очень интересно, радостно и страшновато – голова и пасть сома были огромными!

Я тогда частенько приходил на работу к отцу, прямо в его кабинет с окошечком для выдачи денег, и просил его:

– Ати, бир сум бар? (Папа, у тебя рубль есть?)

И мама, и папа мои хорошо знали русский язык, но дома мы разговаривали по-татарски, так было удобнее. А вот дети наши, и тем более внуки, и мои, и Вилии, совсем не знают этого языка. За исключением Марата, который, когда подрос уже, просил своих бабушек разговаривать с ним по-татарски и как-то немножко научился. Почему-то ему это было интересно.

Папа давал мне рубль, и я тут же убегал, и мы с друзьями покупали какое-нибудь лакомство. На тогдашний рубль можно было купить одну или даже две дыни.

Мама тогда не работала, заботилась о детях. Почти половину лета 1941 года мы с друзьями ходили купаться на реку Зарафшан, километрах в двух от того места, где мы жили. В воде мы барахтались и «топили» друг друга. Я особенно преуспевал в этом, оглушительно крича: «Бей жидов, спасай Россию!» Почему нужно кого-то бить и как это может поспособствовать спасению России, я тогда не понимал. И сейчас не понимаю. Просто услышал где-то этот призыв, и он понравился ребёнку. Видимо своей задорностью и простотой исполнения великой задачи.

Я хорошо нырял и плавал и однажды так «удачно» нырнул, что пробил голову о камень, лежащий на дне. У меня и до сих пор ямка на макушке осталась.

Почти сразу, как началась война, отец стал ездить в посёлок Каган, который был за 70 километров от нас. Это возле Бухары, мужчин призывного возраста со всей области собирали там и обучали военному делу. Каждый день папа рано утром уезжал и поздним вечером возвращался. На работу он уже не ходил. Но однажды, вернувшись из Кагана, он сказал маме, что завтра на учёбу не поедет, а послезавтра поедет уже с вещами – их отправляют на фронт.

Горестная была обстановка в доме, мама плакала.

Мы остались одни, жить было не на что. Маме пришлось искать работу. Она была грамотная, ей предложили должность в госбанке, и мы переехали в райцентр, где, как я уже выше писал, жили мои дедушка и бабушка. Раньше жили. Но теперь их там давно уже не было. Дедушка умер задолго до войны, в 1939 году, а бабушку забрала к себе в Шафиркан их дочь, моя тётя Марвия.

2

Переезжали мы на арбах. Квартиру в райцентре Каракуль нам дали в том же здании, где располагался госбанк. Здание было большое, в виде буквы П.

На новом месте долго жить нам не довелось, но я успел обрести друзей. И успел увидеть трагедию, случившуюся с моими новыми друзьями. Один из них – Юра Литвинов, его отец был большим начальником в районе и, как тогда было принято, имел личное оружие. Имя второго мальчика я забыл.

Юра, конечно, всем хвастался, что у его папы есть пистолет. И, конечно, остальные мальчишки ему завидовали. И вот они поспорили с одним мальчиком, долетит ли пуля с одного берега Зарафшана до другого. Там метров сто было, наверное, между берегами, ну, может, поменьше немного, если посмотреть взрослыми глазами. Юра побежал домой и стащил пистолет, пока папа был на работе. Тот мальчик, имя которого я забыл, перешёл по мосту на другой берег и встал в качестве мишени. А Юра стрелял. Пистолет – не очень прицельное оружие, и попасть из него в кого-то очень трудно даже на коротком расстоянии. Но… пуля попала прямо в грудь. И тот мальчик, имени которого я не помню, умер сразу.