Игорь Агафонов - Картотека Пульсара. Роман. Повесть. Рассказ

• Название: Картотека Пульсара. Роман. Повесть. Рассказ
• Автор: Игорь Агафонов
• Жанр: Русское современное

Действительность меняется вокруг нас ныне с головокружительной быстротой, и многое вчерашнее начинает восприниматься ретроспективно уже сегодня. Однако проза Игоря Агафонова не только не утрачивает своей значимости, напротив, приобретает лишь добавочный колорит и пронзительно-ностальгическое звучание – возможно, благодаря добротному «материалу» и «наполнителю» – как удавшееся вино с выдержкой обретает тонкий вкусовой букет, располагая к… несуетному осмыслению происходящего…

---

Фулюган прикрыл глаза ладонью и так закончил:

– Во какие бывкают фортели, а ты говоришь.

– В милицию-то хоть заявил?

– А ну их всех!..

Чуть погодя поплюхали мы к Однорукому.

– У Васи ноне гости, а это, – Фулюган останавливался, слюнявил палец и, как определяющий направление ветра моряк, подымал его кверху, – что-нибудь да значит.

Мне не особенно хотелось к Васе, но и сиднем сидеть тоже прискучило. Хворь меня вроде оставила, и хотя слегка пошатывало, но морозец бодрил, и на душе если и не было ещё полной благодати, однако и прежняя хмарь развеялась.

В передней половинке дома застали мы Эллу и Васиного друга Гришу, сам же инвалид за перегородкой дрых на топчане и похрапывал. Элла с готовностью извлекла из шкафчика очередную бутылку (под столом уже вздрагивало с перезвоном несколько пустых) и мы распили вчетвером… нет, впятером – Вася как-то своевременно проснулся и, сопя по-ежиному, протиснулся за стол безруким плечом. И уже вновь дружок Гриша откупоривал следующую, шевеля при этом аккуратненькими белёсыми усиками: «Отличная «Столичная», – озирая всех, как мне показалось, трезвыми глазками. И Элла, жгучая темпераментная хохлушка с несколько выпученными карими глазами, в чёрном свитере и чёрных же брючатах, уже начинала заводиться и приставать ко всем, кроме мужа, с недвусмысленными щипками за ляжки и другие места. И Вася тоже начинал распаляться, нервничать, слегка гнусаво остепенять супругу обиженным голосом, на что та вдруг, яростно выпуча глаза, рявкнула:

– Заткнись, урод! Не то как врежу! Уж коль от тебя проку никакого, так другим не мешай. Молчи, знай! Вот скажу зятю – вмиг оформит!

А зятёк Вовка, между прочим, в крематории работает, приличные денежки получает, да – со слов Эллочки – левые заказы выполняет. Бред? Наверно. Но за что купил, как говорится…

– А вот я как руку железную нацеплю да крюком тебя, крюком!.. Так Вовочке твоих золотых зубов и не достанется, только зря золу просеет!

– Тьфу!

Гриша тут поскорее поднял свой стопарик, чем и погасил распрю. Выпили. Меня повело, захотелось прилечь, закрыть глаза, и я стал усилием остатка мысли и воли соображать, как мне выбраться из-за стола. И видимо, очень долго я выбирался, потому что, в дверях оглянувшись, сумел рассмотреть спящего за столом Фулюгана и всхлипывающего Васю, сидящего в углу и пытавшегося при помощи двух стен подняться на ноги. В сенцах же мне померещился сперва шепоток, а затем вроде как различил двоих – Эллу с дружком Гришей.

– Ну ты чего? – страстно шептала она.

– Да погоди, – отвечал он.

– Чего годить? Давай! – И быстро, поворотясь к нему спиной, наклонилась и спустила с себя брюки. – Помочь?

Я продвигался к своему домишке под щербатой луной, набирал в башмаки воды из луж и было мне всё равно. На перепутье троп попался мне Забралов Вадик, долго что-то мне рассказывал, а я изображал внимательного слушателя, пока он не хлопнул меня по плечу и пошагал по своему маршруту. Я провожал его взглядом до тех пор, пока он не растворился в темноте, после чего вспомнил о его принадлежности к медицине и крикнул:

– Принеси от гриппа таблеток, слышь!

В доме было тепло и я очень этому обрадовался. Тем не менее, я заставил себя заложить в тёплую печь дрова, чтобы с утра лишь чиркнуть спичкой…

Наутро, чиркнув спичкой, до полудня лежал на диване и слушал по радио всё подряд, то прибавляя громкость, то убавляя – в зависимости от перепадов в самочувствии. Завтракать не хотелось, хотелось… непонятно чего. Куда-нибудь мотануть, ну хотя бы в ту же Югославию, которую, как сообщало радио, продолжали крошить крылатыми ракетами.

В дверь постучали и я хрипло крикнул в надежде на появление Фулюгана:

– Да открыто!

В комнату просунулась круглая голова Водяного.

– Заходи, заходи скорей. Дверь закрывай – тепло уходит. – И мысленно: «Болван!»

Водяной потоптался у порога молча, целя пистолетом своего носа мне в лоб, наконец выдавил:

– Опохмели.

– А ты уже где побывал? – спросил я, выдержав паузу, соображая: сжалиться, нет ли?

– У Трофимыча был – нету, у Фулюгана…

– Иди к Платовым, они шашлыки жарят.

– Откуда знаешь?

– Ну выходил же я на двор! – вскипел я неожиданно для самого себя. – Поверни нос в их сторону, сразу започуешь. Сегодня ж воскресенье.

И Водяной растворился, точно нырнул в прорубь. А я долго вздыхал, вспоминая перебитую мысль. Найдя волну с плавной музыкой, закрыл глаза и провалился в дрёму.

Иду по тёмной улице, куда, не знаю. Подавлен чем-то, растерян. Снег мерцает под окнами, но мне жарко. Снимаю куртку, вешаю на забор, некоторое время стою в нерешительности, затем, повинуясь будто чужому внушению, перебегаю улицу и направляюсь вверх по переулку, сворачиваю налево… Вспоминаю про куртку и поворачиваю вновь налево вниз и выхожу на знакомую улицу. Забор на месте, куртки нет. Стараюсь что-то понять в себе и в окружающем, да не дают: кто-то окликает. Гляжу на девушку с распущенными роскошными волосами, но она проходит мимо, не удостоив меня вниманием. Окликнула, оказывается, другая, круглолицая, улыбающаяся и… наголо остриженная. Однако это обстоятельство никак не умаляет её миловидности, напротив – обещает ещё большую привлекательность впоследствии, когда волосы отрастут. «Не узнаёшь?» Начинаю вроде припоминать. Внезапная вспышка радости толкает меня к ней, и я обнимаю её, отрываю от земли, кружу… Потом идём, разговариваем. «Но ты ведь меня не узнал, – и надевает на стриженную головку вязанную шапочку. – Почему же ты меня обнял тогда, раз не узнал?» – «Я тебя узнал… сердцем». Она приглашает меня домой: «Ты замёрз. Где твоя куртка?»

Просыпаюсь с ощущением раздвоенности, но бодрым и поздоровевшим. Хочется прогуляться. С лёгкостью подымаюсь и выхожу из дома. На дороге сторонюсь, пропуская «жигулёнок», но скрипят тормоза, из распахнутой дверцы высовывается Вольдемар, художник.

– Садись! – зовёт он весело, и я влезаю в машину, не успев сообразить, нужно мне это, хочется ли. За рулём Наум, его я знаю меньше, раза два помогал ему в снегопад и в гололёд выбраться из садов на основную дорогу. Оба раза приходилось самому садиться за руль, так как Наум, будучи с крутого похмелья, норовил заново прочно засесть. Сейчас он заметно нетрезв, но гонит, не разбирая кочек – поскорей добраться до магазина. Что ж, приходится и мне запустить руку в потаённый карман – ковырнуть заначку, которую уберёг от Водяного. У магазина выпиваем по стопке, закусываем мочёным яблоком и летим обратно. Наум завозит нас к себе на участок и, поскольку пригревает весеннее солнце, располагаемся в беседке. И хорошо нам всем, выпиваем по одной – по другой – по третьей, и – запеваем: «Хасбулат удало-ой, бедна сакля твоя, золотою казной я осыплю тебя…» Наум вдруг поднимается и, пошатываясь, метит к дому, на первой же ступеньке крыльца его слегка заносит и он юзом по стене плечом. Вольдемар поспешает ему на помощь, но и он утратил координацию, нетвёрд в поступи, вдвоём они топчутся на месте и не могут никак пойти на приступ. Приходится мне брать под локоть Наума на буксир. Кое-как – здоровый мужик, огруз к тому же – одолеваем мы ступени и вваливаемся в дверь кухни.

– Ну вот, слава те Господи, – говорю, – иди теперь спать.

– Нет, – бормочет Наум, – садись, – неожиданно сильным давлением усаживает меня на табурет. Ого, думаю, каков медведь, а с виду не скажешь.

– Да нет, что ж сидеть-то, пойду, а ты поспал бы лучше.

– Сиди, говорю! – и руки его начинают оглаживать меня, точно женщину, и слюнявые губы тыкаются мне в щёку и шею. Рывком сбрасываю руки его с плеч своих, вскакиваю на ноги.

– Что-о! – глухо гудит, не то рычит он. – Куда? Брезгуешь? – и хватает уже с такой силой, что мне кажется – вот-вот вырвет из меня два куска мяса. Взвыв от боли, выворачиваюсь и справа бью его в челюсть. Отшатнувшись к столику, над которым висят черпак, разделочная доска и ещё что-то, он шарит рукой по этим кухонным предметам и уже замахивается чем-то острым. Бью на опережение уже в полную силу и выскакиваю на крыльцо. Несколько секунд на свету жду погони, но из кухни, дверь в которую захлопнулась пружиной, лишь звуки вращающейся на полу металлической посуды. Спускаюсь по ступенькам, обмываю кровь с кулака в бочке под водостоком, ошарашено отдуваюсь.

– Чё такое? – спрашивает Вольдемар.

В первый момент не могу говорить, лишь пожимаю плечами. Потом всё же говорю:

– Он случаем не голубой?

– Наум? Да ну ты что. Вряд ли.

– Тогда шиза выскочила. Лишнего перебрал, балбес.

Стоим, избегая почему-то смотреть друг на друга, затем Вольдемар говорит:

– Заберём водку? Второй пузырь едва почали.

– Пожалуй. Не ему же оставлять.

И мы идём на Вольдемарову дачу, где нас встречает симпатичная сучка Эльза – русский спаниель с вислыми бахромой ушами и умными тревожными глазами. С укоризной поскуливая, обнюхивает она хозяина и настороженно – меня. И вдруг, без предупреждения, хвать меня за брючину, отскакивает и опять.