Луиза Мюльбах - Шестая жена короля Генриха VIII

• Название: Шестая жена короля Генриха VIII
• Автор: Луиза Мюльбах
• Жанр: Исторические приключения

1543 год. Ненасытный и своенравный король Генрих VIII, «Синяя борода» династии Тюдоров, женится в шестой раз. Опасное счастье стать его очередной законной супругой выпало на долю Екатерины Парр, молодой вдовы барона Лэтимера. Смутная тревога охватывает будущую королеву накануне свадьбы. Екатерина прекрасно понимает, что достаточно одного неосторожного слова, взгляда, улыбки – и она погибнет, подобно двум своим коронованным предшественницам.

В романе немецкой писательницы Луизы Мюльбах ярко показан расцвет абсолютизма и начало буйной эпохи Реформации в Англии.

---

Эту помеху следовало устранить.

В силу своей верховной власти Генрих снова мог бы развестись со своей супругой, но он не хотел повторяться, он желал быть всегда оригинальным, и никто не должен был осмелиться сказать, будто его разводы с женами служат только прикрытием для малодушной любовной похоти.

С Екатериной Арагонской он развелся, вняв голосу возмущенной совести, поэтому для Анны Болейн нужно было придумать иное средство.

Простейшим способом отделаться от нее был эшафот. Почему бы Анне не взойти на него, если столько других предшествовали ей на этом пути? Ведь в жизни короля наступил новый момент: тигр лизнул крови! Леди Рошфор, тетка Джейн Сеймур, нашла нескольких мужчин, которым приписывала любовную связь с Анной Болейн. Ей, как первой статс-даме королевы, могло быть все известно, и король поверил ее клевете. Он поверил ей, хотя четверо мнимых любовников королевы, которых приговорили к смертной казни за их преступление, за исключением одного, поклялись на эшафоте, что Анна Болейн невиновна и что они никогда не находились даже вблизи от нее. Единственный, кто обвинил королеву в любовной связи с собою, был Джеймс Смитон, музыкант. Но ему обещали подарить жизнь за это признание. Между тем нашли неудобным сдержать это обещание из боязни, что у обвиняемого не хватит духа подтвердить свое показание на очной ставке с королевой. Однако, чтобы избежать упрека в неблагодарности за его полезное признание, ему оказали милость, приговорив этого несчастного вместо обезглавления к более приятной и легкой смерти на виселице.

Итак, прекрасная и пленительная Анна Болейн была принуждена положить голову на плаху. В день ее казни король распорядился устроить большую охоту, и рано утром мы выехали в Эппинг-Форест. Сначала король был необыкновенно весел и шутлив; он смеялся моим едким замечаниям, и чем больше я злословил, тем веселее было ему. Наконец мы остановились; король так много говорил и смеялся, что невольно почувствовал голод. Поэтому он расположился под дубом и, окруженный своей свитой и охотничьими собаками, принялся с большим аппетитом завтракать; однако он стал теперь несколько тише и молчаливее, а от времени до времени с явной тревогой и страхом обращал лицо в сторону Лондона. Вдруг оттуда донесся пушечный выстрел. Все мы знали, что это – сигнал, который должен был возвестить королю, что голова Анны Болейн пала. Все мы знали это, и жуткий трепет пробежал у нас по телу. Один король улыбался и, встав с земли и приняв от меня ружье, произнес с веселым лицом: «Свершилось! Дело кончено. Спустите собак и поскачем травить кабана». Да, это, – печально заключил лорд Дуглас, – было надгробным словом короля Генриха его прелестной и невинной супруге.

– Вы жалеете ее, батюшка? – с удивлением спросила Джейн. – Но ведь Анна Болейн, если не ошибаюсь, была врагом нашей церкви, последовательницей богопротивного и проклятого нового учения!

Старый вельможа, почти презрительно пожав плечами, возразил:

– Это не мешало леди Анне принадлежать к числу красивейших и прелестнейших женщин Старой Англии. Вдобавок при всей своей приверженности к новой вере она оказала нам существенную услугу, потому что на нее падает вина в смерти Томаса Моруса. За то, что он не одобрил ее брака с королем, Анна Болейн ненавидела его, как и ее супруг, который не мог простить Морусу его отказ присягнуть королевскому главенству. Генрих между тем все-таки пощадил бы его, потому что в то время он питал еще некоторое уважение к учености и добродетели, а Томас Морус был таким знаменитым ученым, что король невольно пасовал пред ним. Но королева требовала его смерти, и ученому пришлось идти на казнь. О, поверь мне, Джейн, то был великий и печальный час для всей Англии, когда Томас Морус положил голову на плаху. Одни мы, люди в Уайтхоле, приятно проводили время как ни в чем не бывало. Мы исполняли новый род танца под музыку, сочиненную самим королем, а когда натанцевались до усталости, сели за карты. И вот, как раз когда я обыграл его королевское величество на несколько гиней, является комендант Тауэра с докладом о совершившейся казни. Он описал нам вкратце последние минуты великого ученого. Король бросил карты и, метнув на Анну Болейн гневный взор, произнес дрогнувшим голосом: «Ты виновна в смерти этого человека!» С этими словами он встал и удалился в свои покои, куда никто не смел следовать за ним, даже сама королева.

Итак, ты видишь, что Анна Болейн имеет право на нашу благодарность, потому что смерть Томаса Моруса избавила Старую Англию от другой великой опасности. Меланхтон и Буцер, а с ними некоторые из знаменитейших проповедников Германии собрались в путь, чтобы прибыть в Лондон и в качестве послов от германских государей протестантского вероисповедания провозгласить короля Генриха главою их союза. Но ужасная весть о казни их друга напугала депутатов и заставила их вернуться обратно с полдороги.

Итак, мир праху несчастной Анны Болейн, которая, однако, была отмщена в свою очередь, отмщена в лице ее преемницы и соперницы, ради которой ей пришлось взойти на эшафот, в лице Джейн Сеймур.

– Но ведь та была любимой супругою короля, – подхватила леди Джейн, – и, когда она скончалась, король горевал о ней два года.

– Горевал! – презрительным тоном воскликнул лорд Дуглас. – Он горевал по всем своим женам. Он и по Анне Болейн наложил на себя траур и появлялся всюду только в белом траурном одеянии. Наружная скорбь – что она значит? Ведь горевала и Анна Болейн о Екатерине Арагонской, которую сама столкнула с королевского трона. Восемь недель видели ее в желтом траурном одеянии по первой жене Генриха, но Анна Болейн была женщина умная и отлично знала, что желтый цвет ей к лицу.

– Однако, – возразила леди Джейн, – король горевал не только наружно, напоказ, но и внутренне, потому что лишь два года спустя решился вступить в новый брак.

Граф Дуглас расхохотался:

– Однако в эти два года вдовства он утешался с очень красивой возлюбленной, французской маркизою Монтрейль, и женился бы на ней, если бы умная красавица не предпочла вернуться обратно во Францию, найдя чересчур опасным вступать в супружество с Генрихом, над женами которого тяготеет какой-то злой рок, потому что ни одна из них не сошла с трона естественным образом.

– Однако, батюшка! Джейн Сеймур сделала это вполне естественно: она умерла после родов.

– Ну да, конечно, после родов, но все же не естественной смертью, потому что она могла быть спасена. Но Генрих не захотел спасти ее. Любовь государя уже остыла, и, когда во время трудных родов врачи спросили его, кого им спасать: мать или ребенка, он не колеблясь ответил: «Спасайте ребенка, пусть мать умирает. Жен я могу иметь еще довольно». Ах, дочь моя, я не желаю тебе умереть такой естественной смертью, какая постигла несчастную Джейн Сеймур, которую, как ты говоришь, король оплакивал целых два года.

Но вот по истечении этого срока с ним случилось нечто новое, необычайное! Он влюбился в картину и, будучи в своем царственном самомнении уверен, что прекрасный портрет, написанный с него Гольбейном, нисколько не льстит ему, но воспроизводит его природные черты совершенно верно, не допускал и мысли, чтобы кисть Гольбейна могла польстить принцессе Анне Клевской и прикрасить ее наружность. Таким образом, Генрих опрометчиво влюбился в ее портрет и, недолго думая, отправил в Германию своих послов за оригиналом этого портрета, чтобы привезти оттуда в Англию новую избранницу его сердца. Сам он поехал ей навстречу к месту высадки, в Рочестер.

Ах, дитя мое, много странного и смешного перевидел я на своем веку, богатом приключениями, однако сцена в Рочестере принадлежит к самым пикантным из моих воспоминаний. Король был воодушевлен, точно поэт, влюблен, как двадцатилетний юноша, и в таком настроении началось наше романтическое свадебное путешествие, в котором Генрих принимал участие переодетый, под именем моего кузена Тейля. На меня, как на тогдашнего шталмейстера короля, было возложено лестное поручение передать молодой королеве приветствия от ее пылкого супруга и просить принять рыцаря, который должен вручить ей королевский подарок. Она исполнила мою просьбу, противно ухмыляясь широким ртом и выставляя напоказ ужасный ряд желтых зубов. Я распахнул двери и пригласил короля войти. Ах, если бы ты видела эту сцену! То был единственный комический эпизод в кровавой трагедии брачной жизни Генриха. Если бы ты видела, с каким порывистым нетерпением бросился король в комнату, а потом, при виде принцессы, внезапно отшатнулся и уставился на нее выпученными глазами. Немного опомнившись, он медленно попятился назад и молча сунул мне в руку драгоценный подарок, метнув в то же время горевший гневом взор на архиепископа Кромвеля, который привез ему портрет принцессы и склонил его к этому браку. Романтический, пламенный любовник исчез при этом первом взгляде на возлюбленную. Генрих снова приблизился к принцессе, но на этот раз уже не в качестве кавалера; в суровых, поспешных словах объявил он ей, что она видит пред собою самого короля. Генрих наскоро поздоровался с нею и удостоил ее холодного формального лобзания. После того он схватил меня за руку и увлек вон, подав знак остальным следовать за собою. Когда же мы покинули эту злополучную и безобразную принцессу и удалились от нее на порядочное расстояние, то взбешенный король сказал Кромвелю: «Так это, по-вашему, красавица? Она – фландрская кобыла, а не принцесса!»