Наталья Рубанова - Театр из-под пальца (сборник)

• Название: Театр из-под пальца (сборник)
• Автор: Наталья Рубанова
• Жанр: Драматургия

1. «Зашибись!» / штуковина: монодрама-М

Мужчина лет сорока, разработчик сайтов, пишет письма Роботу Вертеру (их содержание как будто намекает зрителю на тень «Страданий молодого Вертера» Гёте), а также проводит довольно странный сеанс психоанализа, а именно – рассказывает о своем прошлом облаченной в белой халат ростовой кукле: бабе-Яге, подаренной ему бывшей женой. Герой рефлектирует, пытаясь докопаться до «сути вещей» и понять, в чем же его ошибка, почему в середине жизни он оказался у «разбитого корыта» лучших чувств, почему расстался с любимыми (первая жена, Кира, ушла от него к подруге, вторая, Рита, – спилась; третья женщина, недоступная Мара, никогда не любила его), почему не смог сохранить «самое обыкновенное чудо». Его динамичные, почти «выпуклые» монологи, – синтез отчаяния и, в то же время, готовности к борьбе; энергия, заключенная в каждой фразе, «пробивает», не давая возможности отступить; заключительный же монолог «Стреляй!» – своего рода виртуальное самоубийство, однако между строк читается следующий за этим прорыв, очищение. Прочтений, впрочем, множество.

2. «Мариниана, Че!» [Женщина extra-dry]: монодрама (Ж)

Эмоциональные, на грани крика и шепота, монологи Марины, обращенные к Че Геваре, самой себе и неким одушевленным абстракциями, передают в первую очередь ее свободу от привычной любви в человеческом понимании. Героиня не привязана на земном плане уже ни к чему и ни к кому – и лишь тень блистательного команданте периодически взрывает ей мозг. Она и рада бы влюбиться, но понимает, что любить сердцем – как раньше – больше не может, и это не «поза»: сердечная любовь ведет, помимо всего прочего, ещё и к некоей телесной привязке к человеку, а это – зависимость, которой Марина всеми силами бежит. И потому, перестрадав, констатирует: «Если долго бить по одному месту, оно теряет чувствительность» – теряет некую чувствительность и её душа: точнее, она словно бы прячется за ширмой сознания, ну а любить мозг другого человека, не важно кого, не «стыдно», считает она. Так мозг Марины влюбляется в мозг Че – так тень Че появляется сначала во снах, а потом и в причудливой яви героини… В конце концов Марина понимает, что в этой реальности никогда не сможет обрести то, что зовется «истинной любовью человека к человеку»: смешав времена и пространства, она устремляется на граммофонной пластинке в прошлое, которого, лишь на первый взгляд, больше не существует.

3. Конец. Конец апреля! (Расшифровка энцефалограммы)

Некая больничка – то ли дурдом, то ли морг, то ли Тот Свет: непонятно. Сцена условно разделена на две половины: левая отдана Героине (она то прикована к распялкам, то сидит в инвалидной коляске/гинекологическом кресле, то лежит в кровати), правая – тем, кто пытается ее «вылечить»: Доктор, Обманутый Муж, Автор, Режиссер, Гитлер, Карен Хорни и т. д. Черт со Смертью наблюдают за происходящим и периодически высказываются. Смысл, в общем-то, прост – подача же материала довольна специфическая. Она изменила Мужу, но ее любовь, что называется, «не состоялась» – непонятно, опять же, «насколько жива» Героиня: верлибры, с помощью которых она изъясняется, звучат в ее устах довольно сумбурно, однако только благодаря им можно судить о силе чувства и степени внутреннего разлада женщины с самой собой и окружающим миром. Единственный по-настоящему сочувствующий ей человек – бывший муж. Монологи Героини сменяют реплики «лечащих» персонажей – Доктор ради денег готов совершить сделку с Гитлером и «ампутировать ей душу», Режиссеру нужно только кино, Автору – только книга… Обманутый Муж пытается выяснить, останется ли в живых его жена: «Вскрытие покажет» – отвечают ему. Между тем «снимается фильм» о том, как здесь и сейчас Героиня убивает свои лучшие чувства. Режиссер очень спешит: такого еще не было, он очень рассчитывает на успех. Кажется, будто Героиня все-таки сошла с ума, так в финале разговаривает «по ролям» с собственной душой – однако сумасшедшей она лишь кажется.

4. «Сушняк»

Персонажи практически не слышат друг друга – то, что каждый из них отвечает другому, будто бы не имеет отношения к только что сказанному. Для усиления эффекта можно использовать сетки, металлические прутья, пакеты и др. материал, разделяющий говорящих еще и зрительно. Довольно неожиданный набор персонажей – Трансвеститы, Психотерапевт, Дама С Невротической Потребностью В Любви, Алкоголик, Шут, Ромео и Джульетта и др. – позволяет работать над показом самых разных схем проявления «самого сильного на свете чувства». Любовь сравнивается с похмельным «сушняком»; все прелести «тихой семейной жизни» гротескны. Несмотря ни на что, персонажи снова и снова ищут объект. Лишь на момент поиска они забывают, что «любовь – это сушняк».

---

Садится за ноутбук

Четвертое письмо Роботу Вертеру

«проклятия повреждают
генетический аппарат
обрекая существо на гибель
я же тщетно пытаюсь понять
процесс перехода
от живой материи к косной
и обратно

разделение духовной субстанции
и ее материального носителя
называют смертью
Вертер Вертер
если б ты знал
о чем я мечтаю
и что вижу во сне…

спроси как-нибудь
спроси»

* * *

Я с головой ушел в работу – а куда еще?..
Не обладая хоть сколько-нибудь «высокими» талантами, я делал сайты.
За это недурно платили – как минимум пару раз в год я улетал куда-нибудь п о д а л ь ш е.
Компании не требовалось, а довольно сносный английский снимал много вопросов.
Не могу сказать, какую именно страну любил я больше всего –
нет, не могу: каждая по-своему… – и пр. и пр.
Но вот Куба… да, пожалуй, Куба.
Ни Мексика, ни Америка, ни даже Перу. Нет-нет. Куба! Cuba libra, мать её!..
Совершенно гениальное место, кто бы там что ни говорил –
(роман с «мулата чина»[1] не в счет – прилетев, сдал анализы: пронесло).
Я приходил в себя: перечитывал Эко, заново открывал Гессе,
листал под пиво Буковски и Миллера…
Я скупал диски (Китаро и Карунеш, Гарбарек и Ваклавек)…
Я пересмотрел – наверное, «для контраста» – всего Хичкока,
хотя никогда не был увлечен им особенно сильно… –
однако в нём таилось противоядие; в нём, как ни странно, не было боли.
Я не хотел, вовсе не хотел больше того, что называют «серьезными отношениями».
Я не верил в них, просто больше не верил.
И тут как на грех –
понимаешь, Вертер, как на грех –
на сцену выходит Мара.

* * *

Садится за ноутбук

Пятое письмо Роботу Вертеру

«ты спрашиваешь
о чем я мечтаю…
отвечаю

мне хотелось бы функционировать
как функционирует безграничное поле сознания
да-да это правда
можно ли желать большего?

напряжение
возникающее между болью и удовольствием
есть творчество
смерть
как отточие жизни
есть творчество
это так же верно как и то
что вне пределов земной атмосферы
небо в с е г д а ч е р н о е
закрытая на щеколду слов вечность
cantus firmus грегорианского хорала»

* * *

Итак, Мара.
Пожалуй, я даже позволю себе описать ее.
Метр семьдесят, шатенка с классическим каре, волосок к волоску,
огромные такие глазищи… в которых так легко утонуть…
они меняли цвет в зависимости от настроения – но чаще всего оказывались темно-синими. Никаких линз – настоящий естественный цвет.
У нее была очень ровная матовая кожа – не знаю,
заслуга ли это каких-то специальных средств, не знаю.
Хрупкие, но не худые, пальцы – такие, как надо. Всегда идеальный маникюр.
Ногти, правда, чуть более длинные, чем, как мне представлялось,
необходимы для того, чтобы держать ручку.
«Для мышки с клавой – нормально», – смеялась она, царапая меня по сердцу.

(держится за сердце; кричит)

Я не могу больше любить Не Тех! А они Не Те, всегда Не Те!
Мара тоже оказалась Не Той – быть может, Самой Последней Не Той!..
Она всегда была, впрочем, честна, всегда: то есть
говорила лишь о полном отсутствии чувств – и вместе с тем не отпускала,
никогда не отпускала меня до конца.
Дело осложнялось тем, что я был уже разведен, а Мара еще нет.
То есть их с мужем связывал только ребенок – сын, мальчишка лет десяти, я видел…
С мужем Мара давно не спала, предпочитая делать это с теми,
к кому не питала нежных чувств – и, разумеется, с теми, кто также не любил ее:
такой вот мазохизм.
то есть я никоим образом не мог оказаться в Мариной постели.
Вопреки всему мы провели ночь (коньяк сыграл не последнюю роль) –
на этом, собственно, всё: «Но ты же понимаешь, это ничего не меняет», –
Мара, утром, одергивая юбку.

* * *

Садится за ноутбук

Шестое письмо Роботу Вертеру

«а эти уроды Вертер
слышь
эти уроды с ч и т а ю т
будто свобода информации представляет угрозу
опрос по регионам
58 % «за» цензуру
(26 абсолютно в этом уверены)
24 % респондентов «против»
(8 «против категорически»)
18 % «затрудняются ответить»

конечно же они затрудняются
они вообще ничего не могут
только пялиться
пялиться в ящик
опорожняться
производить маленьких выблядков
точные копии их самих
«вторая смена»
мясо из мяса
сдается мне Вертер
эту планетку пора взрывать

мне говорят
«если в прошлых жизнях они убивали
значит просмотр боевика в этой
означает эволюцию…»
и еще
«если в тех жизнях они были неграмотны
а теперь читают желтую п р э с с у
они уже эволюционируют…»

коли плевать с такой колокольни
то и дамочки с детективами
и старые сплетники у подъездов
и вороватые консьержи
и тупоголовые продавщицы
и вонючие мясники
и работающие в вивариях «специалисты»
и сочиняющие законы «специалисты»
и совокупляющиеся с козами «джигиты»
и упивающиеся в усмерть «джигиты»
э в о л ю ц и о н и р у ю т
anamnesis morbi[2]
в сердце тесак
ржавый тесак
ничего элитарного
функциональная штуковина

Вертер Вертер
я не то что никогда не полюблю их
Вертер Вертер
если б у меня было оружие
я начал бы со «специалистов» вивария»

* * *

Как-то, сидя в кафе, я исподволь разглядывал ее, словно пытаясь найти какой-то изъян –
с ним-то, с изъяном, мне было бы гораздо легче ее разлюбить, думал я:
да, так я думал…
закрывая глаза на достоинства и акцентируясь на недостатках,
я с удивлением обнаруживал, что никакая Мара не красавица,
что черты лица ее неправильные, а если в профиль, то так… вообще…
до идеала, мягко скажем, далековато…
Впрочем, будь она хоть одноногой горбуньей, я все равно любил бы ее.

Но вот сейчас легко, как-то невероятно легко – даже не верится…
Возможно, мое нынешнее ровное, отчасти даже рациональное
отношение к процессу трения одних частей тела о другие
и вызвано нашей с ней дурацкой «историей…».

* * *

Садится за ноутбук

Седьмое письмо Роботу Вертеру

«я боялся одного знаешь ли
чертовски боялся
услышать возлюбленную в другой тональности
не в той
просто не в той тональности
это ведь крышка Вертер
крышка рояля
ля-мажор си-минор чудовищный микс
«ты старомоден»
скажет возлюбленная
пусть
пусть говорит что хочет
пусть просто говорит
мне нравятся звуки ее голоса
они похожи на выпущенных из клетки птиц
она сама птица
Вертер
а я никогда
никогда понимаешь
н и к о г д а не смогу коснуться ее крыльев
на них ведь пыльца
как у бабочки…

как пошло должно быть
смотрятся эти строчки
в теле письма
лети
лети ж скорей прочь
разлюблённая тоника
на горы ледовые лысые
на горы железные медные
хозяйкой будь им

ты смодулировала
просто смодулировала не в ту тональность
прощай»

* * *

СТРЕЛЯЙ! по сердцу Мары и К*!!

Поет:

Там сталкер усталый
По Зоне всё бродит,
А снайпер: «Отстанем!» –
Кричит и уходит;
Глушителем снайпер
Забил сердцу ротик.
А сталкер седою
Трясет бородою…

…

Целься, сталкер, целься!
Целься точней!
Гляди, это она, прекрасная Мара!
За промах четвертуют, четвертуют свои же – я видел,
Видел подобные казни не раз: гнусное, надо сказать, зрелище.
Ljudi iskusstva – как ты понимаешь, речь о них –
В большинстве своем скучные мизантропы с раздутым эго,
склонные к домашней тирании и «мелкому» плагиату;
добавим в арию со списком зависть да грешок-с уныния,
и клиническая картина станет полностью прозрачна –
никакого, впрочем, секрета:
я знаю, что ты знаешь, что я знаю.

Поет женским голосом:

«Что сталось со мною? Я словно в чаду.

Минуты покоя себе не найду»[3].

Во время сканирования их агоний
(бронь на билеты; количество мест ограничено)
мне не хватало, пожалуй, лишь т а п о ч е к –
тех, дарёных, помнишь?..
Рижских.
С помпонами.
На тонкой кожаной подошве.
Невероятно мягких и теплых.
Знаешь, если б перед казнью меня спросили «о трех желаниях»,
я приказал бы достать эти цацки из-под земли…
(да ты, кажется, не в курсе,
«что есть цацки», мой сталкер!).
…
…первые два? спрашиваешь о первых двух?
Не боишься банальностей? А съемных квартир?
Что ж, можно устроить:
Я попрошу сигариллу, сталкер,
сигариллу и дынную водку – да, ту самую:
в прошлом веке я пил ее из нежного соска,
за которым пряталось сердце Мары –
пряталось от твоих пуль, сталкер.

Поет: «Чуть он отлучится, забьюсь, как в петле,