Наталья Рубанова - Театр из-под пальца (сборник)

• Название: Театр из-под пальца (сборник)
• Автор: Наталья Рубанова
• Жанр: Драматургия

1. «Зашибись!» / штуковина: монодрама-М

Мужчина лет сорока, разработчик сайтов, пишет письма Роботу Вертеру (их содержание как будто намекает зрителю на тень «Страданий молодого Вертера» Гёте), а также проводит довольно странный сеанс психоанализа, а именно – рассказывает о своем прошлом облаченной в белой халат ростовой кукле: бабе-Яге, подаренной ему бывшей женой. Герой рефлектирует, пытаясь докопаться до «сути вещей» и понять, в чем же его ошибка, почему в середине жизни он оказался у «разбитого корыта» лучших чувств, почему расстался с любимыми (первая жена, Кира, ушла от него к подруге, вторая, Рита, – спилась; третья женщина, недоступная Мара, никогда не любила его), почему не смог сохранить «самое обыкновенное чудо». Его динамичные, почти «выпуклые» монологи, – синтез отчаяния и, в то же время, готовности к борьбе; энергия, заключенная в каждой фразе, «пробивает», не давая возможности отступить; заключительный же монолог «Стреляй!» – своего рода виртуальное самоубийство, однако между строк читается следующий за этим прорыв, очищение. Прочтений, впрочем, множество.

2. «Мариниана, Че!» [Женщина extra-dry]: монодрама (Ж)

Эмоциональные, на грани крика и шепота, монологи Марины, обращенные к Че Геваре, самой себе и неким одушевленным абстракциями, передают в первую очередь ее свободу от привычной любви в человеческом понимании. Героиня не привязана на земном плане уже ни к чему и ни к кому – и лишь тень блистательного команданте периодически взрывает ей мозг. Она и рада бы влюбиться, но понимает, что любить сердцем – как раньше – больше не может, и это не «поза»: сердечная любовь ведет, помимо всего прочего, ещё и к некоей телесной привязке к человеку, а это – зависимость, которой Марина всеми силами бежит. И потому, перестрадав, констатирует: «Если долго бить по одному месту, оно теряет чувствительность» – теряет некую чувствительность и её душа: точнее, она словно бы прячется за ширмой сознания, ну а любить мозг другого человека, не важно кого, не «стыдно», считает она. Так мозг Марины влюбляется в мозг Че – так тень Че появляется сначала во снах, а потом и в причудливой яви героини… В конце концов Марина понимает, что в этой реальности никогда не сможет обрести то, что зовется «истинной любовью человека к человеку»: смешав времена и пространства, она устремляется на граммофонной пластинке в прошлое, которого, лишь на первый взгляд, больше не существует.

3. Конец. Конец апреля! (Расшифровка энцефалограммы)

Некая больничка – то ли дурдом, то ли морг, то ли Тот Свет: непонятно. Сцена условно разделена на две половины: левая отдана Героине (она то прикована к распялкам, то сидит в инвалидной коляске/гинекологическом кресле, то лежит в кровати), правая – тем, кто пытается ее «вылечить»: Доктор, Обманутый Муж, Автор, Режиссер, Гитлер, Карен Хорни и т. д. Черт со Смертью наблюдают за происходящим и периодически высказываются. Смысл, в общем-то, прост – подача же материала довольна специфическая. Она изменила Мужу, но ее любовь, что называется, «не состоялась» – непонятно, опять же, «насколько жива» Героиня: верлибры, с помощью которых она изъясняется, звучат в ее устах довольно сумбурно, однако только благодаря им можно судить о силе чувства и степени внутреннего разлада женщины с самой собой и окружающим миром. Единственный по-настоящему сочувствующий ей человек – бывший муж. Монологи Героини сменяют реплики «лечащих» персонажей – Доктор ради денег готов совершить сделку с Гитлером и «ампутировать ей душу», Режиссеру нужно только кино, Автору – только книга… Обманутый Муж пытается выяснить, останется ли в живых его жена: «Вскрытие покажет» – отвечают ему. Между тем «снимается фильм» о том, как здесь и сейчас Героиня убивает свои лучшие чувства. Режиссер очень спешит: такого еще не было, он очень рассчитывает на успех. Кажется, будто Героиня все-таки сошла с ума, так в финале разговаривает «по ролям» с собственной душой – однако сумасшедшей она лишь кажется.

4. «Сушняк»

Персонажи практически не слышат друг друга – то, что каждый из них отвечает другому, будто бы не имеет отношения к только что сказанному. Для усиления эффекта можно использовать сетки, металлические прутья, пакеты и др. материал, разделяющий говорящих еще и зрительно. Довольно неожиданный набор персонажей – Трансвеститы, Психотерапевт, Дама С Невротической Потребностью В Любви, Алкоголик, Шут, Ромео и Джульетта и др. – позволяет работать над показом самых разных схем проявления «самого сильного на свете чувства». Любовь сравнивается с похмельным «сушняком»; все прелести «тихой семейной жизни» гротескны. Несмотря ни на что, персонажи снова и снова ищут объект. Лишь на момент поиска они забывают, что «любовь – это сушняк».

---

«Мариниана, Че!»

моноспектакль

женщина extra-dry

доза для энного количества масок

[вместо постскриптума]

…
вся эта нежность, стреляющая в висок, –
просто наживка.
порох.
маятник мер.
крючок.
кластер смешных иллюзий.
не соскочить! взамен
нежности в дуру-душу
впрыснуть б меню из вен,
чтоб упилась – у.е. – лась,
чтоб никогда уже
не помышляла вчуже
мерить Творца «ЖЖ»
пошленькими шажками!
«сердце шалит… прости,
кожа молчать хотела
с кожей другой на “ты”».
…
лимфоузлы чувства воспалены.
кожа, сдёрнутая с распялок, опять безоружна.
если закинуть сердце в маску твоей волны,
будет ли маске это
так же, как сердцу, нужно?

в новых лекалах тело, верно, застрянет… шить
аниму неумело – хуже, чем здесь «грешить»
тем или этим словом; так, по эклиптике чувств
перемещаюсь с солнцем
в сон, что давно – наизусть.

…
кормлю с руки сердцем –
месиво, вся в крошках стою! –
бон апети…
не спрашивают:
«сколько еще?» –
«пока не кончится», –
не отвечаю:
да и зачем?
кормлю и кормлю…
…

эти звуки,
да,
все эти звуки
сорвавшегося с петель сердца,
одного на двоих сердца,
присевшего – в подражание птицам –
на проводки-нервы,
все его шорохи,
слетевшие с губ тех и этих,
сладчайшие шумы и «грязные» шёпоты,
таинственные изгибы и угловатости,
волшебные анфилады и лабиринты,
медленные беседки,
ложе с терновым – у изголовья – венцом,
все эти слова,
писанные свинцом по коже,
поцелуи,
впаянные в лимфу,
смех,
выкупленный у страха, –
суть отпечатки пальцев сюжета,
который следовало б иначе… –
подаёт голос фантом автора,
но звуки
сорвавшегося с петель сердца,
одного на двоих сердца,
всё заглушают.

ДОЗА ПЕРВАЯ: [ЛЮБИМЫЙ ЧЕ]– 10

сюжетец оный
картавит. мерно,
исподтишка (наречье, слитно:
как их, наверно,
тонка кишка!) –
в ладонный файлик
email’ит тихо
вживлённый смайл.
фальшивый берег
завшивлен: мясо
двуногих швайн –
«свинина»… жёстко!
как ни пытайся
мозгов минет
на раскадровке
«обрезать» глянцем –
всё будет .net:
всё будет больно,
всегда – на «минус»,
всегда в узде.
мысль измельчала –
ей б сесть на примус
за сотни лье,
чтоб укротилась,
укоротилась,
в игорном сне
чтобы почила,
чтоб залечила
от «не» – до «не».

– 9

дрель и красные башмачки
на талии подоконника –
просто крохотка-повод
залезть на латексную стремянку
и, как в детстве,
стремаясь,
упереться зрачком менталки
в ручной глазок тела:
у-у, плётка-плётка,
на бортах самолётов бизнес-авиации,
в банках и ресторанах класса А,
в авто-, мото-, спа- и ювелирных салонах,
фитнес-, гольф-, поло- и яхт’-их’-клубах,
в галереях, бутиках и на закрытых «джемах»…
у-у, плётка-плётка,
НЕТ! ничего из того,
что заставило б её суб –
марину
плыть не так, а иначе,
и потому – компас,
и потому – ёжик в тумане,
чайка,
вереница верёвочных сутр,
разрешающих этим – то,
и лишь тому – это.

– 8

ЧЕ:
«следует обладать изрядной долей смирения,
любви к справедливости и к истине,
чтобы не скатиться к экстремистским догмам,
не заразиться безумием масс.
следует бороться за то,
чтобы эта любовь к человечеству
превращалась в конкретные поступки,
в образцовые деяния».

– 7

когда – невольно,
когда – не больно
по синякам,
когда проворно
обиды-porno
стремят в вигвам,
когда лишь скальпик
на чувстве тыльном
безмолвно ржёт –
тогда бесцельно,
тихушной сапой,
народ-урод
стремянку ставит
к лоточку с сердцем
(ан высоко),
да целит в ливер
как будто метко…
но «мо-ло-ко»
душонке смерда
давно, по счастью,
припасено:
«герой-вояка.
гондон. гуляка.
merde. дерьмо».

– 6

здравствуй, товарищ,
ну,
здравствуй…
как же я рада тебе,
любимый ЧЕ!
располагайся-ка поскорей –
дай лишь вытереть пот с твоего лба…
ох и долго же тебя не было!
красные мои башмачки износились,
платья выгорели от чужих взглядов,
кровать – и та рассохлась.
как же она скрипи-ит… слышишь?
я не могу,
не могу спать на ней больше –
я ведь купила её для ласк, товарищ:
купила,
даже не подозревая о том,
что скоро – олэй! –
перееду на подоконник:
длинный, белый, широкий,
как койка в больничке-«люкс»,
куда мечтали упечь меня добро –
и зло –
желатели
чисто –
вполне
сердечно – в общем,
по-родственному…

чтобы не пропустить твоего появления,
я вглядывалась в зрачки мегаполиса
с самого Сотворения – увы, всё бес толку:
отводя взгляд, всегда натыкалась
на забытую богом штуковину,
лежащую под стремянкой,
да вспоминала слова прабабки:
«женщина, у которой есть дрель,
никогда не выйдет замуж» –
но что есть замуж, любимый ЧЕ,
если есть ты?
не важно,
кто ты,
любимый!..

– 5

ЧЕ:
«моё прегрешение куда серьёзнее,
ибо я, более ловкий или опытный –
называйте как хотите, – я умру, зная,
что умираю вместе с прогнившей цивилизацией,
что вот-вот рухнет…
а ещё я знаю, ибо вижу,
что это записано во тьме ночи,
что я, эклектический потрошитель доктрин
и психоаналитик догм,
я, вопя как бешеный,
буду брать штурмом баррикады и окопы,
я пущу в ход оружие
и буду безжалостно перерезать горло всем,
кто встанет на моём пути».

– 4

…не знаю, как объяснить, команданте:
я ведь, в общем-то, не вольна
во всех этих штуках… во всём том,
что зовётся (навскидку) чувствами –
к тому же, как ты, видимо, понимаешь,
люди меня боятся,
думая, будто я – чересчур сильная…
о, если бы они знали,
как часто грущу я,
плывя на ладье-подоконнике в открытое море,
как горько плачу!

в сущности,
я ничем не отличаюсь от них
(когда грущу или плачу) –
ну или почти…

– 3

если время останавливает своё движение,
смерть, как туман, рассеивается, исчезает:
осталось
прекратить его инерцию произвольно –
зачистить
настоящее-прошедшее-будущее.

«структура, противоположная времени, –
система высшего беспредела:
входя в вашу вселенную,
она разрушает её», –
говорит и показывает Мечта.

«зачистить,
зачистить, –
исчезают нейроны, –
спецоперация по блокировке Майи
успешно завершена»,
обрыв связи.
…

– 2

…но если б мог ты остаться – остался бы, команданте?
если б мог сместить все эти надуманные,
и лишь потому – «реальные» времена и пространства, –
неужто бы не сместил?!
о, как засияло бы тогда солнце,
засинело небо,
зазеленела трава!
я выбросила б, наконец, треклятую дрель,
надела красные башмачки и…
так говорят одни дурочки,
шепчет с того света прабабка:
что, впрочем, с того,
коли в доме моём ждут тебя ром и табак?
я приготовила также книги и словари:
знаю, ты можешь прочесть и так, ЧЕ –
знаю, ты будешь читать всё так, ЧЕ!
;-)

– 1

…плыви, кораблик,
плыви, бумажный,
плыви! ко дну
пойдут другие –
не ты: однажды
в твою волну
заглянет виршик
хромой престранный
«на злобу дня» –
стремянка с дрелью,
дом-подоконник… олэй!
меня
во всём вот в этом
как будто нету –
и будто б есть:
сны команданте,
морское имя…
нагая весть
о том, что, верно,
неисполнимо
на свете сем,
в сердечке куклы
я раздавила:
«так нужно, мэм».

0

на самокате – по нёбу. в кровь –
голый денёк. masala-чай.
привкус чудных – про «лю. лю» – строф
запах унёс: «вот питьё. кончай».

так пригублю виртуальный вкус
голографических нег в ночи:
«не погублю, – улыбнётся Ложь, –
столько коанов на -ить…» – «лечи!»

клетки грудные убоги. «грех»
плоти и плоти – в тыл жалюзи:
на самокате – по небу – Вошь
едет за Солнцем. соль визави

память сжирает (двойной стандарт) –
я становлюсь голограммой букв:
в смех отраженья уходит art,
в тень вечной Тени – аркан-Испуг…

«ну же: чапати, панир…» – «кирдык!» –
«ахтунг. молись без лажовых слов.
ню же денёк… masala-каприз…
койка. карниз. опечатка “love”».

интермеццо: [здравствуй, дерево!]

он не понимает,
чему ЭТИ так радуются
(впору рыдать) –
вот и кричит,
кричит что есть силы –
кажется, лопнет вот-вот от боли:
«скорей, тушка,
скорее
т у ж ь с я!»
…
что за мерзкое улюлюканье,
шлепки,
розы,
ужимки?
да что за рожи, мать их,
его окружают?
почему, чёрт дери, он опять оказался
в чьём-то «здесь и сейчас»?
как, наперёд зная,
чем се успокоится,
мог не сдержаться – тогда-а,
в тот самый момент,
когда произошло спаривание
и он, бедненький,
в который раз залетел?!

ах-с, какой жутенький,
какой вкривь недеццкий фильмчик
ему показывают!
киндерам до шестнадцати –
опс-топс-перевертопс!
кожа и кости грубеют,
голос ломается,
сердце, как пишут дамки,
«рвётся на части»,
ну а душа и того хуже –
прячется в пятках:
«тушка, роди обратно!»
…
ЭТИ ВСЕ охочи до мертвечины –
вот и пичкают, пичкают аццким ядом:
тошнит… он закрывает глаза,
но и с закрытыми видит: кишка-коридор,
дверь с табличкой директор,
ветхий ж у р н а л вахтёра
с карандашом на верёвочке-поводке…

он кричит,
не в силах остановиться:
он не хочет –
нет!
да!
не-ет!
он – ясно? – не станет:
а вы как хотели? –
«да, нет, не станет!» –
носить треклятую форму
и клясться в верности
славненькому ученью!

он лупит ножками,
он задыхается, отчётливо понимая,
что женщина,
которую и в прошлой любил,
уйдёт от него и в этой…
ему кажется – так и есть? – он сходит с ума:
горы бутылок,
мелочь, клозет, клетушка,
томик Тимоти Лири
на подоконнике.
…
выхода нет – табличка? НЕТ,
он всё понимает –
нужно снова учиться ходить,
а потом сразу – vлюди,
всегда наживую,
потому как «завтра никогда не наступит»,
потому как – долги, кредит, я-ма,
ну и в кошмарике:
«в поте лица
оплачивать будете
чудо-юдо-счета свои!»,
а посему –
Борхес и Ницше,
трактаты и лезвия,
женщина в бе
да дом-сынчик-дерево:
«здравствуй,
ну здравствуй,
дерево!»

ДОЗА ВТОРАЯ: [ЛЕТКА-ЕНКА]

в продольном разрезе сердца
смеётся мозг:
как это, должно быть, скучно –
коль ведьма теряет хвост,
то больше не может «дёрнуть»
в ту сказочную трубу,
где место, время и действие
НЕ должны никому
блюсти-соблюдать триединство лжи да,
на залупу дня
сети русальи из суши плести,
скормили чтоб плоть их зря
чану желудков…

(«просрочив» глаза,
они выделяют сок лишь –
так бирюза в кал превращается,
и уж летит
в канализацию,
– ан Deus спит).

…в слизи и гное,
в дымящемся Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…

финиш отчаяния
рождает сюжет:
коли сидеть на примусе
по-русалочьи (триста лет),
в пену морскую закрутишься
уж всяко быстрей срочка:
виновных, вестимо, нет –
волапюк изберкомовский
дурачка
насмешит –
и кастрирует: от души
право голоса НА… летка-енка, пляши:
«веретено мира кручу,
веретено мира верчу,
в веретено мира кричу,
в веретено мира ворчу:
мама-мамочка,
к чему капуста,
мама-мамочка,
почто залетел аист?
мама-мамочка,
аж в лимфе пусто,
мама-мамочка,
ло-ма-юсь…»

…в пене и пыли,
в отравленном Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…

«мозг вживляется в мозг
на оставшуюся тоску:
не знаю, сколько,
ан всё жду «ку-ку» –
коль отпущен телу
железный век,
кали-южкой буду
игорных мекк,
баба-ёжкой, вуду,
допросом-блиц,
лица снов забуду
и, падши ниц
пред слезой девчонки лет,
тик-так, пяти,
когда – дом, аллея,
прощай-прости,
когда рот, алея
от вишен-слив,
открываешь, млея:
«всё это миф! –
дышишь, –
не желаю!» –
и, шепнув п р и в е т
бутафорским елям,
с фляжкой ищешь свет:
но от субботы до субботы
поёт вероника долина
быть может я и доживу
поёт вероника долина
дожить бы, милый, до свободы
поёт вероника долина
да до свободы наяву
поёт вероника долина
поёт
ёт
ёт»

…в латексе боли,
в закованном Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…

йодный привкус тела –
то просто пот,
и какое дело
кому до нот,
что «крутила» белка
в немом кино:
нет ни звука больше –
только до-ми-но,
только рифмы пошлость
да вино в стекле:
уязвлённость кожи
атмосферкой – не
средоточье жала
окончанья сна
углеродной шмали,
что несёт, кряхтя,
полкило тротила,
обнуляя пыль
«счастья» и «несчастья»:
сердце – тоже гриль,
эксклюзив la-рюсскi
для гурманов, для
тли, что из скрипящей
подтанцовки дня
выбирает, щурясь,
карту чело-вин:
камень точит воду,
вода «мочит» клин.

…в язвах и гнили смердящей,
во Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…

«я сберегу ничьё отражение
на куске своей кожи,
сбегу, а потом нажму на delete…
мама-мамочка,
и долго же я училась
нажимать на delete!
мама-мамочка,
delete только поначалу невмоготу:
потом привыкаешь,
потом не думаешь,
не думаешь,
ну да,
ну то есть
вообще не думаешь об анестезии
(ампутация
белокожей зимы
с кальки
краснощёкого лета!).
мама-мамочка,
ты меня слышишь?
мама-мамочка,
только тебя люблю здесь!»

…в смрадном тошнотище,
в гаденьком Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…

когда тело живет своей жизнью,
ну а то самое «невидимое облачко»,
которое называют душой, – своей,
система рас –
страивается:
так тело забывает о другом теле,
душа – о другой душе,
ну а мозг влюбляется в мозг,
соприродный себе,
и от этого телу – ни жарко ни холодно,
душе – ни хорошо ни плохо,
но самому мозгу немного не в кайф,
ведь, как ни крути,
серое вещество не создано для любви,
серое вещество не создано для созвучий –
серое вещество,
серое вещество,
сними скальп с моей оболочки!..

В НАЧАЛЕ БЫЛ МОЗГ

…в склизком молчанье,
в уродливом Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…

разделительная полоса «вы» –
погранзона. на карте –
тандем, увы,
разномастных шкурок –
в их «злобе дня»
ничего такого,
что для меня
было б новым – иль с «вы» бы
пришло как «ты»:
иллюзорность буквы смешна –
братвы разговоры сермяжные
затяжны:
разнорядка – дайджесты –
уй-на-ны.

…в адской проказе,
в кащеевом Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…

смиренье старше, чем вечность
сирени дикой: во рту
дрожит, смеясь, бесконечность,
чтоб праздных линз пустоту
не уличить в небывалом,
да, онемечив, не взвыть
под потным их одеялом:
«так что там саван на –ить?..»

стелить ли, брить ли – проказа
на боевом экорше:
легка вендетта под фразы
сomedi-club Бомарше.

медовый пряник в музее
лежит, крошась, за стеклом:
мечтает о Колизее
да шепчет ветрено: ОМ…

смиренье входит в тыл Леты,
смиренье тает во рту,
змеит землёй амулетной,
прикрыв собой наготу
высоковольтных биений
сердечной чакры: по ней
метёт хвостом рыжим сонно
игрушка сада камней.

…в струпьях завшивленных,
в краденом Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…

ты понимаешь, о чём я,
ухмылку спрятав, молчу,
зачем спешу рано утром
на «тет-а-тет» к палачу,
к чему индийские юбки
да голограммные сны
в зрачках немой проститутки
с букетом вечным «Апсны»…

ты замечаешь, наверно,
что этот «свет» не в себе,
коль плоть от плоти «кошерна»,
коль плоть есть «фарш»… па-де-де
разметкой точной движений
приглушит лимфы язык,
чтоб погибающий «аффтар»
запрятал в gaster свой крик…

я обласкала сонеты,
я обыскала слова –
в мои гротескные ветры
летит твоя голова
(под шёпот-шорох смущенья
соединяю мосты):
мы – сумасшедшие зебры,
мы пеленгуем на «ты»…

…в кале и крови,
в болеющем Сне,
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…

дойти до леса – и обратно.
до леса! (лоб… кора осин…).
«приматов делят на “возвратных”
(почти глаголы), на “мужчин”, –
вдруг слышу, – “извергов”, “изгоев”,
на “женщин”, “бэбикоf”, “святых”,
на “цирковых”, “балетных”, “русских”,
“хохлов”, “евреев”, “добрых”, “злых”…» –
и умолкает. и уходит,
невидимый, сквозь кольца лет.
как пошленько, как скучно! браво:
на всё опять – ни «да», ни «нет»…
дойти до леса. дозвониться
Тому, чей номер позабыт,
и слёз расстрельных не стыдиться,
и не бояться, что убит
Его окажешься ответом
(сражён? повержен? утомлён?),
и никаким святым обетом
не будешь больше утолён.
намерение Занебесья
не пеленгуя во плоти,
пускаешь эхо ледяное
в воронку анимы: п л а т и…
опустошение дурное – счета! –
изводит… мозг – знобит:
безногий пёс,
слепой котёнок
и Тот, который не простит.

…в вареве плоти,
в отравленном Сне,
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…

…картина «из дневников анахаты» на реставрации
…вход в галерейку субличностей заколочен
…с’нежный музей закрывается с головы sosтава
…машинка мозга пуста

«а что, если сделать из сердца чучело да подарить N?» –
персонаж бьёт копытцами и, просвечивая сквозь страницу,
уверяет, будто это де «стильная штучка».

почти уже готовая согласиться,
вдруг отчётливо – «вот чёрт…» – вижу:
ты стоишь на высоченной блестящей лестнице,
жонглируя сахарскими розами (камень!),
и кричишь что есть сил –
мне, всем этим субличностям, всем персонажам, –
будто видишь в ы х о д (даже смешно! – за скобками).
«но если сделать из сердца чу…» – не унимается хвостатый,
мы же – ты или тебя, увы! – затыкаем ему пасть
и бежим во весь дух
над лестницей,
не замечая,
что ледяные её ступени давно растаяли,
что парим над словами внутри воздуха,
что,
переступая черту,
смеёмся последними…

интермеццо: [ладья]

Когда была б ладьёю я,
Катала б белого ферзя:
К нему по шахматной доске
Я приплывала б, чтоб в песке
Ловушку времени найдя,
Не рассыпаться, вновь войдя
В часовню чакры горловой:
Там сонм обид стовековой
Дежурит чинно, по часам,
В убежище смешных асан.
…
Когда бы эта даль – во сне,
Я прикоснулась бы к десне
кровоточащей – языком:
Он, впрочем, ей и так знаком –
В праизмерении ином
грех дежа вю да «точка.com».
…
Когда б не испугаться мет,
Не счесть которых в кольцах лет,
Отгруженных в небесный порт,
Ферзю дарила б первый сорт
Безмолвья горного: в тоске –
Урбанистической –
В куске –
Механистичном, чуть живом,
Заговорила б язвы… Лом
Небесной карки гробовой-с
Бьёт точно в цель, и «как живой» – с,
«как новый», ходишь взад-вперёд:
Кащеем юным в древний год,
Который, знай себе, идёт,
Да овцам в мозг винище льёт
И, оттолкнув волшбы ладью,
Карманит чарку… «Я блюю!» –
Се констатирует народ:
слюнявый пох-целуй-рот-в-рот –
путёвка в «жизнь» от КавМинВод,

Где – что ж! – была ладьёй и я…
За неимением ферзя –
Белее снега, щёк – белей
дарёный саван королей:
Так в Летку уплыла ладья –

Конец ознакомительного фрагмента.