Георгий Березко - Ночь полководца

• Название: Ночь полководца
• Автор: Георгий Березко
• Жанр: История

---

- Теплынь какая! - заметил Волошин. - Не верится даже.

- Да, наконец... - отозвался профессор.

- Ну, что ж, пойдемте, - хмуро проговорил комиссар, преодолевая глухое желание повернуть назад, не заходя к умирающему.

Адъютант заканчивал уже подробное сообщение о событиях дня, когда в комнату Рябинина вошли Волошин и Юрьев. Генерал, завидя их, изогнул в улыбке тонкие, синие губы.

- Сдаюсь, товарищ комиссар, - проговорил он. - Теперь лечите меня... Обещаю повиноваться.

- Вот это хорошо! - сказал, покосившись на Юрьева, член военного совета.

- По всем правилам теперь лечите...

Рябинин не поднимал головы, но его скошенные на собеседников глаза задорно поблескивали. Победа его оказалась большей, чем он мог предполагать, и командарм чувствовал себя как всякий хорошо, с толком поработавший человек.

- Меня уж тут кололи... без сожаления... Но ничего, могу еще потерпеть, - добавил Рябинин.

Руки его, большие, с утолщенными кончиками пальцев, оплетенные набухшими темными венами, лежали поверх одеяла на груди, приподнимаясь вместе с нею. Глухой голос звучал негромко, затихая на окончаниях слов, и, казалось, каждая фраза давалась Рябинину с трудом. Комиссар, слушая, болезненно морщился от бессознательного напряжения... Профессор отошел к столу и шепотом разговаривал там с Маневич, время от времени поглядывая на генерала.

- Ну, рассказывайте новости... - попросил тот.

- Поздравляю вас, - твердо сказал Волошин. - Поздравляю и благодарю... Командующий фронтом лично намерен прибыть сюда. Думаю, он уже в пути.

Рябинин молчал, полуприкрыв морщинистыми веками глаза, приготовившись слушать дальше, и комиссар заторопился, боясь, что не успеет задать свой вопрос.

- Сергей Антонович, - решившись, начал он. - Как семья ваша? Если надо что-либо сделать?..

- Какая у меня семья! - сказал Рябинин. - У отца семь душ детей было, а у меня никого...

Он перевел дыхание и проговорил тихо, но с заметным оживлением:

- Отец мой железные дороги строил... потом путевым обходчиком служил... Помните, как это у Некрасова говорится: "Прямо дороженька, насыпи узкие... А по бокам-то все косточки русские..." Старые стихи, правдивые...

Лукаво сощурившись, генерал посмотрел на члена военного совета; тот ответил изумленным взглядом. Было грустной неожиданностью то, что Рябинин, видимо, не понимал своего положения... И комиссар внутренне содрогнулся от улыбки этого необщительного обычно и так поздно смягчившегося человека.

- Я Некрасова в свое время наизусть читал... - продолжал Рябинин. Может, я и отстал, я понимаю... Старики - народ консервативный. Я осенью этой в Туле был. Я там молодым мастеровал когда-то... В партию там вступил... В боевой дружине состоял. А старых друзей, поверите ли, не нашел нынче... Угомонились сверстники... И то сказать - некогда было их разыскивать, немец под городом стоял.

- Вы не хотели бы написать сестре? - с усилием спросил Волошин.

- Я уж не помню, когда ее видел... Вот фрицев выгоним - поеду в отпуск к ней.

Волошин, краснея от неловкости, понимающе кивнул головой.

- А по чистой уйду - в Туле поселюсь... Памятный город. Дом построю и под крышей голубятню заведу...

- Голубятню? - сказал комиссар.

- Обязательно... Я по поводу голубей в детстве перестрадал много завидовал очень, видите ли... А своих не было, как и другого прочего...

Рябинин помолчал, отдыхая.

- Бобылем вековать придется, - снова заговорил он. - Что теперь делать? В молодости остерегался семьей обзаводиться... Какие, думал, у профессионального революционера могут быть дети? А потом вижу - опоздал.

- Солдату без семьи спокойнее, - сказал комиссар.

- У солдата, Петр Андреевич, своя семья... Слышали, как бойцы у нас разговаривают? Незнакомого человека отцом зовут, пожилую женщину матерью, девушку - сестрицей... Меня, когда помоложе был, все дети дяденькой называли... Теперь уж я дедушкой стал... Вот и получается, что у меня внуков больше, чем у кого другого...

- Это вы правы, - обрадованно проговорил Волошин.

- А написать им всем никак невозможно...

- Им Совинформбюро напишет, - громко сказал член военного совета, освободили, мол, Каменское и еще столько-то населенных пунктов.

- Разве что так, - согласился Рябинин. - Ну, рассказывайте... Где теперь Богданов? Он - горячий, его удерживать надо...

Долгая беседа утомила уже, однако, генерала. Он слушал еще некоторое время с интересом, но сам почти не говорил. Незаметно он задремал, и комиссар с Юрьевым тихо вышли.

- Нет, не могу поверить, что он умирает, - сказал за дверью Волошин.

- Это эйфория... - тихо ответил Юрьев. - Обманчивое возбуждение странный, мрачный симптом.

- Какой старик! Ах, какой старик! - проговорил комиссар, укоризненно глядя на профессора.

- Я понимаю вас, - сказал Юрьев и без надобности поправил манжеты. Это как раз тот случай, когда я жалею, что стал врачом.

Командарм пробудился уже после полуночи, охваченный нетерпеливым желанием встать с койки и уйти. Он беспокойно водил глазами по потолку, по стенам, сложенным из тесовых бревен, по дощатому окрашенному полу, блестевшему в круге света от лампы. Неведомая угроза как будто таилась поблизости, и о ней предупреждало внезапное подозрение... Рябинин посмотрел на девушку у стола; она подперла обеими руками голову, вдавив пальцы в щеки, и генерал едва не окликнул сестру. Ее спокойствие удивило его, но не обнадежило... Кто-то прошел а соседней комнате, звеня окованными подошвами, и Рябинин насторожился. За окном протарахтела телега, донесся голос повозочного, понукавшего лошадь... Потом послышался стук копыт по мягкой земле, - он быстро удалялся, и генерал остро позавидовал ускакавшему всаднику.

"Надо и мне ехать, надо ехать..." - повторял Рябинин про себя, хотя и не знал, куда именно. Он ужаснулся вдруг тому, что уже опоздал, проспав все сроки, и внезапная мысль осенила его. Командарм понял, что он умирает, однако в первую минуту испытал даже облегчение, - так просто все объяснилось. Он почти не чувствовал боли, но вся нижняя часть его тела была уже неживой, - он догадался об этом, перестав ее ощущать... И Рябинина покинуло чувство будущего, то есть того, что наступит для него новый день или новый год, или пройдет десятилетие. Только потому он и хотел бежать из этой комнаты, что никогда больше - теперь он знал - ему не выйти отсюда.

Некоторое время генерал осваивался с состоянием человека без завтрашнего дня, точнее - силился представить себе, что из этого следует. Потом страна, которую он защищал, партия, в которой он прожил жизнь, словно отделились от него. Они шли дальше, сражаясь, в то время как он оставался здесь. Сознание неожиданного одиночества было полно такой тоски, что на секунду командарм изнемог.

- Сестра, - позвал он, и собственный голос прозвучал для него по-новому. Но в мире без будущего, где Рябинин находился, все слышалось или выглядело как незнакомое.

Аня вскочила и косолапя, ставя носки внутрь, торопливо подошла... Рябинин пристально смотрел на девушку, - глаза ее в тени орбит казались очень большими, на щеках виднелись розовые пятна от пальцев. Наклонившись, Аня ждала, и генерал с непостижимым интересом разглядывал ее, зная, что девушке предстоит жить, когда его уже не будет.

- Т-товарищ генерал? - спросила она.

Рябинин не ответил, и Аня увидела вдруг на его тускло блестевшем от обильного пота лице такое любопытство, что испугалась.

- Т-товарищ г-генерал?.. - сильно заикаясь, повторила девушка.

Рябинин отвел глаза и не произносил ни слова. Поток его жизни, встретивший на своем пути преграду, обратился вспять, в прошлое... И генералу припомнились все его разновременные утраты: смерть матери, Ленина, жены, друзей... Его как бы отбрасывало к ним, и, обособившись от живых, он приблизился к тем, кого давно лишился. Перед Рябининым проходили в быстрой смене памятных картин не приобретения, делавшие его когда-то счастливым, но потери - те, что не забываются. В этом, однако, и было то горькое утешение, в котором нуждался умирающий. Ибо с ним самим происходило сейчас лишь то, что уже случилось однажды с дорогими ему людьми.

Аня, устрашенная долгим молчанием генерала, медленно выпрямилась.

- Что в-вам? - громко сказала она.

- Который час? - спросил Рябинин, он уже овладел собой.

- Половина второго, - поспешно ответила девушка, поглядев на ручные часики.

- Еще ночь...

- Да... - Аня кивнула головой.

- Все ушли?

- Ч-что? - не поняла девушка.

- Все уже ушли?

- Ах, ну да... Вы уснули, и т-товарищ комиссар ушел.

- Хорошо, - сказал Рябинин.

Он ощущал теперь ту жесткую собранность, какую испытывал в минуты крайней опасности, в тяжелых боях, в дни неудач. Это было привычной реакцией воли, не изменившей ему и сейчас. Командарм как бы повернулся лицом - влажным, замкнувшимся, с недовольно поджатыми губами - к последнему испытанию. Холодно, чуть брезгливо смотрел он в дальний угол. Там стояла на четырех ножках железная печка, длинная и приземистая, как такса; тень от нее падала на бревенчатую стену. Возле маленькой дверцы лежали светлые, тонко наколотые поленца... Рябинин смотрел так, будто из-за печки должно было появиться то именно, что он приготовился встретить. Но проходили минуты, и в углу ничего не менялось...