Николай Мальцев - Зарубки памяти на скрижалях истории. Алгоритмы и ребусы русофобии Запада

• Название: Зарубки памяти на скрижалях истории. Алгоритмы и ребусы русофобии Запада
• Автор: Николай Мальцев
• Жанр: История
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906861-93-1

Мало кто знает, что во времена, предшествующие царствованию Петра I, на Руси был свой календарь и свое древнерусское летоисчисление. Но в 7208 г. царь своим указом выкинул из древнерусского календаря 5508 лет и ввел христианское летоисчисление по западноевропейскому образцу. По логике здравого смысла, не может быть такого, чтобы предыдущее летоисчисление в 5508 лет имело место в реальной истории, но не имело под собой никаких исторических фактов.

Современной наукой, к примеру, признается, что цивилизация Египта – одна из самых древних человеческих цивилизаций. Однако древнеегипетский календарь практически на два тысячелетия «моложе» древнерусского календаря. К большому сожалению там, где начинается официальная, признанная наукой история Древней Руси и русского народа, там здравый смысл не работает. Чтобы исправить ситуацию Н. Мальцев предлагает читателю не подлинник реставрированной истории, но ее авторскую реконструкцию.

---

Когда клубника была продана, мы поровну поделили выручку и были очень довольны. Каждому пришлось примерно по 23 рубля, что по тем временам были просто «бешеные» деньги. За бессонную и напряженную ночь мы так зверски устали, что у нас уже не было сил отметить успех победной выпивкой. Договорились через два дня при хорошей погоде встретиться в 11 часов вечера у вечернего рабочего поезда на станции Сабурово для повторного воровства клубники. На том и расстались. Я уехал домой, в свою деревню, отсыпаться и готовиться к очередной операции. И второй ночной поход оказался таким же удачным. Сказался опыт предыдущего ночного сбора, и мы вернулись с плантации значительно раньше. Долго пришлось ждать поезда, успели подремать по очереди, чтобы не проспать поезд. Однако рыночная цена клубники уже упала, и денежная выручка оказалась меньше прежней.

Договорились повторить ночной поход за клубникой и третий раз. Этот третий поход прошел без происшествий, кроме того, что мы всю ночь перемещались по совхозному саду в поисках необработанной плантации, прошли, наверное, в общей сложности километров 12–15, но так и не нашли плантации несобранного урожая. Нормальной клубники просто не было. Нам хватило её для того, чтобы набить желудки, но наши ведра остались полупустыми. Разочарование было колоссальным, а утренняя усталость от бессонной ночи и непрерывного хождения казалась просто непереносимой. Мы буквально валились с ног. Клубника сошла, и легкий заработок с риском и адреналином на этом закончился. Мы не условились об очередной встрече. Я проводил своих друзей до утреннего рабочего поезда и ушел домой отсыпаться. Все завершилось благополучно. Если я и встречался с тамбовскими ребятами до начала нового 1961–62 учебного года, то только для того, чтобы собраться у кого-нибудь из них на квартире, вволю поиграть в «Кинга» и втайне от его родителей распить между делом бутылку-другую вина.

Беда нагрянула неожиданно и там, где мы её и не ждали. К первому сентября студенты, как положено, собрались в техникуме на продолжение занятий. Но вместо занятий нас посадили в разбитые допотопные автобусы и отправили километров за 30 от Котовска в какой-то периферийный колхоз для уборки урожая картофеля. Район не помню, как и название села. Но точно знаю, что отправили нас в другую сторону от моей деревни и железной дороги, даже приличной автомобильной дороги там не было. Мы попали в настоящую российскую глубинку. Поселили нас в каком-то заброшенном доме, и спали мы на засаленных матрасах, расстеленных прямо на полу, который, видимо для отепления, был покрыт толстым слоем свежескошенной соломы. Работали мы шаляй-валяй, но худо-бедно за день убирали приличную площадь картофельного поля. Выполняли и какие-то другие колхозные дела, сейчас уже не упомню. Несмотря на нашу хилую работу, кормили нас как на убой, плотно и основательно, с избытком молочной и мясной продукции.

Запомнилась мне не сама работа, а ночная ловля рыбы с местными ребятами. Деревня стояла на берегу мелкой речушки, шириной всего три-четыре метра, но встречались на ней и более широкие заводи и плесы. Я быстро сдружился с деревенскими ребятами, угостил их водкой, благо что хороший резерв денег сохранился от продажи ворованной клубники. Они почувствовали ко мне и моим тамбовским друзьям искреннее расположение и пригласили нас на ночную рыбалку. Я вообще рыбалкой никогда не увлекался, хотя удочку умел держать и иногда ловил вместе с деревенскими пацанами карасей в нашем колхозном пруду. Никаких речек рядом с моей деревней не было, и других способов ловли рыбы я не знал. Оказалось, что в этой глубинке ребята используют для ловли рыбы лодку, хороший электрический фонарь и длинную острогу с металлическим наконечником.

Через час после наступления темноты рыбины в речке засыпали и становились неподвижными. Мы по два-три человека садились в лодку и начинали рыбалку. Один тихо шевелил веслом, медленно продвигая лодку по течению узкого речного протока, другой светил фонарем на дно речушки, выискивая заснувших рыбин, а третий стоял на носу лодки с острогой в готовности быстрым движением наколоть обнаруженную рыбину на острогу, вытащить её из воды и снять с остроги на дно лодки. Насколько я сейчас понимаю, такой метод рыбалки наверняка был запрещенным. Но никто об этом не упоминал, хотя деревенские местные ребята должны были знать о запрете такого способа рыбной ловли. Но если бы мы, студенты, знали о запрете, то никогда не отказались от такого быстрого способа лова рыбы. Поразительно, что этим способом лова пользовались все местные жители. Тем не менее речка была сказочно богата рыбой. Чуть ли не через каждые три минуты мы обнаруживали крупную рыбину, вытаскивали её острогой из воды и бросали на днище лодки.

Остальные рыбаки следовали за лодкой по берегу и просились самим порыбачить. После пяти-шести удачно выловленных рыбин лодка причаливала к берегу, и экипаж менялся новой тройкой рыбаков. Азарт охватил даже тех тамбовских ребят, которые ни разу не держали в руках удочку. Всем хотелось выловить хотя бы одну рыбину. Деревенские понимали нас и предоставляли такую возможность, ненавязчиво объясняя каждому новичку тайны и тонкости такого способа рыбной ловли. Через час общего азарта выловленной рыбы было достаточно на хорошую уху. В уютном месте, сызмальства известном деревенским подросткам, общими усилиями разжигали костер. Наши хозяева доставали из своего тайника заранее спрятанные там котелок, кастрюли, ножи, ложки и даже картошку, буханку хлеба и специи. Под общее ликование начиналось таинство приготовления на ночном костре рыбацкой ухи.

Была поздняя ночь ранней, но уже холодной осени. К ухе полагалось спиртное для «сугреву» и отмечания нашего рыбацкого успеха. Деревенская молодежь не имела денег, и спиртного не было заранее заготовлено, а магазин по ночам в те советские времена никогда не работал. Но я-то знал, что практически в каждом деревенском доме в 60-годах прошлого века гнали самогон для внутреннего потребления. Продавать самогон отваживались не все жители. Но находились в каждой деревне бедные многодетные семьи или просто жадные до левого заработка жители, которые ради личной наживы и мелкого обогащения продавали самогон в любое время дня и ночи. У меня и моих тамбовских друзей деньги имелись, и мы предложили местным парням проводить нас до одного из ночных шинков, чтобы отоварится самогонной выпивкой. Местные ребята замялись, но сообщили, что ночные шинки-то у них есть, но вся монополия продажи самогона принадлежит цыганским семьям. Самогон у цыган слабый и низкого качества, но, боясь цыганского проклятья, даже самые жадные местные жители деревни прекратили продажу качественного самогона.

Из-за страха местных жителей перед черной ворожбой и проклятием цыгане оказались единственными монополистами по продаже самогона. Поясню, каким образом кочевые цыганские семьи, любители свободной таборной жизни, обзавелись домами и стали оседлыми жителями глухой глубинной деревни. В то время страной правил Никита Хрущев. По его инициативе правительство СССР приняло необдуманное решение прекратить кочевой образ жизни цыган, расформировать кочующие таборы, а цыганские семьи расселить по деревням и записать в колхозники. Цыганам построили дома в отдаленных деревнях и с помощью милиции расформировали кочующие таборы, а семьи цыган расселили по деревням и записали в колхозники. Через несколько лет вся эта затея лопнула, как мыльный пузырь. Основная масса цыган побросала дома в глухих деревнях и снова вернулась к кочевому образу жизни или переселилась на окраины городов, где не было колхозов и где никто не мог их принудить к постоянной работе в колхозе или на каком-либо производственном предприятии.

Но в 60-х годах прошлого века цыгане были приписаны к деревням и считались колхозниками. Выбора не было. Деревенские отвели меня с товарищем к первому же цыганскому дому, и мы купили несколько бутылок самогона у шустрой и боевой цыганки. Предупрежденные местными ребятами, что самогон сильно разведен водой, купили несколько больше бутылок, чтобы хватило выпивки всей нашей ночной компании рыбаков-любителей. Самогон действительно оказался самого низкого качества, несравнимый с качеством того самогона, который гнали в моей деревне настоящие деревенские жители. Несмотря на это, мы без остатка выпили его под горячую уху и прекрасно провели время у ночного костра. Вернулись к себе на ночлег часа в четыре ночи. Подняли нас, как и всех, часов в семь утра. Конечно, из-за сильного недосыпа днем мы с большим трудом справлялись с уборкой картофеля. Сходили мы с местными ребятами на рыбалку ещё раз, а затем наша дружба неожиданно расстроилась.

Дело в том, что, кроме нашей сугубо мужской группы, в этом колхозе работали две группы студентов техникума по другим специальностям, среди которых были и девушки-студентки. По выходным в клубе устраивались танцы. На этих танцах сельская молодежь оказалась в значительном меньшинстве. В основном на танцы приходили наши студенты, в том числе и девушки. Я не любил танцы и часто уговаривал тамбовских ребят вместо танцев закупать цыганского самогона и заниматься вечерами игрой в «Кинг». Ребята со мной соглашались. Но, как правило, мы приходили в клуб к окончанию танцев, сильно навеселе и со своим проигрывателем. Клубную музыку выключали, вокруг нас образовывался плотный круг студенческой и сельской молодежи, и мои тамбовские друзья под аплодисменты и одобрительные крики показывали мастер-класс по стильным западным танцам. Когда мы в очередной раз пришли к закрытию клуба, то обнаружили там легкий переполох и панику. Оказалось, что между студентами и местной молодежью из-за какой-то девушки произошла драка.