Светлана Куликова - Конституционный запрет цензуры в России. Монография

• Название: Конституционный запрет цензуры в России. Монография
• Автор: Светлана Куликова
• Жанр: Юриспруденция

Монография посвящена анализу правового содержания конституционного запрета цензуры и изучению роли, которую играет запрет цензуры в системе правовых гарантий и ограничений свободы массовой информации, а также в системе гарантий и ограничений целого комплекса прав и свобод граждан. Исследуются основные этапы развития цензурного права Российской империи, трансформация института цензуры в советский период развития нашего государства, варианты формулировок информационных прав и свобод в проектах Конституции РФ, разрабатывавшихся в начале 1990-х гг., и материалах Конституционного совещания. Проблемы реализации конституционного запрета цензуры рассматриваются в контексте нарастающих угроз информационной безопасности личности, общества и государства. На основе обзора действующего законодательства систематизируются виды вредной информации, изучаются организационно-правовые механизмы борьбы с распространением такой информации. Выявляются основные проблемы реализации конституционного запрета цензуры. Законодательство приведено по состоянию на 1 сентября 2015 г. Для научных сотрудников, преподавателей и аспирантов юридических высших учебных заведений и всех, кто интересуется основными тенденциями современного конституционного и информационно-правового развития России.

---

В то же время нельзя отрицать, что в рамках цензурного законодательства были выработаны разнообразные виды и формы осуществления цензуры, нацеленные на охрану основ государства, его институтов, ограничение свободы слова и доступа к различного рода информации. В этом смысле цензура в ее нормативном проявлении (охрана государственной, военной тайн, тайны личной жизни) стала важным элементом управленческой функции государства. Основным направлением здесь оставалась борьба с инакомыслием в печати, для чего власть использовала, главным образом, административные и уголовно-правовые методы.

Наверное, один из главных вопросов, который нельзя обойти при исследовании цензурной политики Российской империи, – это вопрос об эффективности деятельности цензуры.

Большинство исследователей российской цензуры XVIII–XIX веков, которые задаются этим вопросом, приходят к выводу о том, что тщательно разработанный цензурный механизм не смог выполнить свои функции.

Например, изучавший историю цензуры в первой трети XIX в. Ю. Г. Оксман писал о провале цензурной политики в России на основании того, что запреты на приобретение и распространение запрещенных сочинений не были достаточно эффективными и повсеместно нарушались153.

Подобную точку зрения о том, что «литература, разжигавшая нежелательные настроения, проникала в страну вопреки всем препонам», мы встречаем и в книге зарубежной исследовательницы М. Тэкс Чолдин, посвятившей свою книгу изучению деятельности комитета иностранной цензуры. Она ссылается на слова барона Корфа, игравшего главную роль в развитии цензурного аппарата, начиная со времен Николая I вплоть до окончания периода реформ: «Всякому известно, что при постоянном у нас существовании иностранной цензуры нет и не было запрещенной книги, которой нельзя было достать … когда мы более всего озабочиваемся ограждением нашей молодежи от доктрин материализма и социализма, трудно указать студента или даже ученика старших классов гимназий, который бы не прочел какого-нибудь сочинения…»154. По мнению М. Тэкс Чолдин, к концу XIX в. власть уже понимала бесполезность своих усилий, но не могла отказаться от «иллюзии контроля» за периодикой и книгоизданием.

На официальное признание неэффективности мер цензурного контроля ссылается В. Ф. Блохин, приводя подготовительные материалы Совета министров Российской империи к проекту Закона о печати 1905 г, где говорилось, что «существовавшая с 1865 г. система цензуры и административных взысканий за проступки печати оказалась несостоятельною, поскольку она не предупредила в печати идей, против которых была направлена, зато вызывала постоянное недовольство как печати, так и всего общества»155. Главную причину такого результата современники видели в том, что преследование «так называемого вредного направления, возложенное на цензуру, при невозможности точного определения в законе этого понятия, привело к тому, что учреждения и лица, осуществлявшие надзор за печатью … руководствовались изменчивыми указаниями подлежащих властей, а нередко и личным их усмотрением». И делался вывод: «Для обеспечения действительной свободы печати таковая должна получить закономерное положение. То, что, по мнению правительства, не может быть допускаемо к обсуждению в печати, что признается преступлением или проступком, должно быть точно и определительно установлено в законе. Наказаниям орган повременной печати может быть подвергаем лишь при нарушении им такового запрета и только по приговорам судебных учреждений»156.

Исследование такого специфического цензурного ведомства, как придворная цензура, приводит С. И. Григорьева к выводу о том, что «институт придворной цензуры достиг к началу ХХ века своего наивысшего развития во всех отношениях – организационном, бюрократическом, кадровом. И тем не менее, история показала, что в конечном счете он оказался все-таки неэффективен»157.

На наш взгляд, важной причиной неэффективности цензурной политики России XVIII–XIX в. является запрет самой возможности общественного обсуждения проблем государственного управления. Этот запрет представлен в Цензурных уставах первой половины XIX в, Временных правилах, многочисленных циркулярах и других официальных документах второй половины XIX в.

Например, норма Устава 1826 г. запрещала к печатанию любые «предположения частных людей … о преобразовании каких-либо частей Государственного управления» (§ 169). Устав 1828 г. содержал такое же положение: «Рассуждения о потребностях и средствах к улучшению какой-либо отрасли государственного хозяйства в империи, когда под средствами понимаются меры, зависящие от правительства, и вообще суждения о современных правительственных мерах не пропускаются в печать» (п. 12). Временными правилами 1862 г. не допускалось в рассуждениях о недостатках и злоупотреблениях администрации указывать имена лиц, название мест, наименование государственных учреждений (IV), что лишало обсуждение какой-либо практической значимости. Мнением Государственного совета 1873 г. устанавливалась норма о «неоглашении того или иного вопроса государственной важности … когда по высшим правительственным соображениям это представляется необходимым».

Подобные нормы в условиях отсутствия парламентаризма порождали противостояние между самодержавием и просвещенным обществом (основным создателем и потребителем печатного слова в этот период). Господство охранительной тенденции, стандартность традиционного мышления, косность идеологических норм не позволяли власти проводить гибкую информационную политику.

Цензура, главным инструментом которой были запреты, явные или завуалированные, превратилась в один из основных институтов, препятствующих выражению общественной реакции на действия власти, развитию какого бы то ни было общественного диалога.

Таким образом, историческая миссия цензуры к началу ХХ в. была выполнена, логика политико-правового развития страны неумолимо выдвигала на повестку дня обсуждение законов о печати, в которых устанавливались бы ограничения свободы слова и использовались иные, более современные механизмы государственного контроля печатной продукции.

2.2. Политическая цензура как инструмент идеологического контроля в СССР (1917–1990 гг.)

Следующий этап развития цензуры начинается сразу после Октябрьской революции. Одним из первых декретов новой власти стал Декрет СНК РСФСР «О печати», принятый 27 октября (9 ноября) 1917 г. (то есть на третий день после захвата власти). В нем «свобода печати» объявлялась «либеральной ширмой», указывалось на необходимость принятия «временных экстренных мер» по отношению к прессе, устанавливалось, что «закрытию подлежат органы прессы: 1) призывающие к открытому сопротивлению и неповиновению Рабочему и Крестьянскому правительству; 2) сеющие смуту путем явно клеветнического извращения фактов; 3) призывающие к деяниям явно преступного, то есть уголовно наказуемого характера»158. Запрещение деятельности органов прессы проводилось во внесудебном порядке – по постановлению Совета народных комиссаров. Отдельно оговаривалось, что указанное положение имеет временный характер и будет отменено особым указом при наступлении «нормальных условий общественной жизни», и тогда «всякие административные воздействия на печать будут прекращены, для нее будет установлена полная свобода в пределах ответственности перед судом, согласно самому широкому и прогрессивному в этом отношении закону»159.

Вскоре был создан специальный орган – Революционный трибунал печати, который должен был определять наказания за преступления и проступки, совершаемые путем использования печати160. При Трибунале организовывалась Следственная комиссия, наделенная полномочиями проводить аресты, обыски, выемки в ходе следственных действий. В Петрограде был введен дополнительный орган – Комиссариат по делам печати, который имел еще более широкие полномочия, включающие в себя: предварительное закрытие и конфискацию печатных произведений, арест состава редакции и издательства, опечатывание типографии161.

Полученные таким образом материалы передавались в Трибунал печати – квазисудебную инстанцию по делам прессы. Декрет «О революционном трибунале печати» предусматривал целую систему наказаний: штраф, временную или постоянную приостановку издания, конфискацию типографий, лишение свободы, политических прав, «удаление из столицы или пределов Российской республики».

Из документа в документ повторяется формула о том, что закрытию подлежат органы прессы, «призывающие к открытому сопротивлению и неповиновению Рабочему и Крестьянскому правительству» и «сеющие смуту путем клеветнического извращения фактов». Формально основания цензурного вмешательства сужаются, поскольку их остается всего два, на самом деле запрету подлежат все издания, не согласные с политикой новой власти. Цензура носит исключительно политический и репрессивный характер, обусловленный экстраординарностью момента.