Майкл Иннес - Остановите печать!

• Название: Остановите печать!
• Автор: Майкл Иннес
• Жанр: Иностранный детектив
• Год: 2016

Популярный автор криминальных романов Ричард Элиот напуган: его любимый персонаж, король преступного мира по прозвищу Паук, ожил в самом буквальном смысле слова. Некто, называющий себя его именем, не только совершает одно дерзкое ограбление за другим, но и начинает настоящую травлю Элиота и его семьи. Кто же он? Сумасшедший фанат или завистливый коллега писателя? И главное, откуда он знает детали даже тех романов, которые еще не были опубликованы?

Сэр Джон Эплби начинает расследование…

---

– Ректор, – ответил он, – давайте позволим Уинтеру поведать нам свою историю до конца, каким бы он ни оказался. А что касается Франкенштейна, то имя мне представляется знакомым. Это не он проводил раскопки гробниц Седьмой династии?

Буссеншут важно покачал головой.

– Речь идет о совершенно другом Франкенштейне, Бентон. Абсолютно другом. Франкенштейн, о котором мы говорим, изучал в Женеве натурфилософию.

– И постиг секрет, – подхватил Уинтер, которому порой нравилось вместе с Буссеншутом дразнить Бентона, – как вселить жизнь в мертвую материю. Из костей, собранных по склепам на кладбищах, он соорудил подобие человеческого существа, а потом оживил его!

– Причем существа сверхъестественных размеров, наделенного невероятной силой. – Буссеншут неожиданно постучал пальцем по винному пятну на груди Бентона. – Но настолько отвратительной наружности, что оно внушало страх и отвращение всем, кто его видел. – И посмотрел на Бентона в упор. – А голос его звучал просто отталкивающе.

– Ну, знаете, – заерзал на стуле Бентон, – не стоило бы опять…

– Одинокое и глубоко несчастное, – продолжил Уинтер, – это существо возненавидело своего создателя. Оно убило брата Франкенштейна и его невесту.

– А потом и самого Франкенштейна, – подвел итог Буссеншут. – К тому же никто не знает: быть может, монстр до сих пор шатается где-то по белу свету. Но хотелось бы услышать дальше вашу историю, Уинтер.

– Как я уже сказал, – снова взял слово Уинтер, – Паук ограбил дом миссис Бердвайр. А еще, – он сделал театральную паузу, – Пауку все известно.

Простое повторение слов Тимми стало кульминационным моментом вечера. Бентон вскочил на ноги и с хриплым криком бросился вон из комнаты.

Буссеншут потянулся за сигаретой и жестом показал официанту, что перед ним можно поставить чашку с кофе.

– Все это, – произнес он, наслаждаясь каждым звуком своего голоса, – самое интересное, что произошло за долгие годы. Какие непостижимые связи образуются порой между разрозненными, казалось бы, вещами! – Он бросил полный лукавства взгляд на возвышавшегося над ним доктора Гропера. – Мы часто спорим, дорогой Уинтер, о странных ассоциациях между идеями. Но насколько же более значительной и таинственной оказывается скрытая связь фактов. Реакция Бентона на ограбление, о котором вы случайно упомянули, поистине достойна пера самого мистер Элиота. А теперь поделитесь со мной – а тем самым и с Маммери – подробностями превращения Паука в реального человека.

И Уинтер в деталях повторил рассказ Тимми Элиота.

Уже под утро он снова воспроизвел его в памяти со всеми искажениями, домыслами и логическими натяжками, свойственными сну. Он вновь очутился в преподавательской гостиной, но только пол в ней почему-то оказался жидким и перекатывался под ногами подобно студеным морским волнам. Присутствовали Буссеншут, Маммери и Бентон, но была и какая-то смутная четвертая фигура – должно быть, отец Тимми Элиота. И его задача заключалась в том, чтобы свести эту четверку вместе за столом, поверх которого пристроился еще более смутный силуэт. В нем, тем не менее, без труда угадывался Джаспер Шун, знаменитый коллекционер и оружейный магнат, державший в руке афинский папирус. Стол плавал то в одном месте, то в другом, но при этом, словно подчиняясь недавно открытым физическим законам, не оказывался в одной и той же точке пространства. Как не хотели сходиться вместе и люди, хотя именно это от них и требовалось. А над камином доминировал портрет доктора Гропера, изображенного в виде огромного мохнатого паука, одна из лап которого в гротескном изломе опиралась на кипу из тридцати семи книг. И Уинтер понимал, что его собственные усилия, в сущности, сводились к созданию тридцать восьмого романа, вот только его части не желали соединяться, а расползались по четырем отдаленным углам сознания.

А затем доктор Гропер, так и не дождавшись воцарения милых его сердцу порядка и математической последовательности во всем, ударил лапой; книги начали стремительно расти в размерах, словно молниеносно приближавшиеся к тебе снаряды, и разлетелись в стороны. Потом не осталось ничего, кроме самого Уинтера, плававшего в холодном море, волнение на поверхности которого полностью улеглось. И его мозг – тоже холодный и спокойный, отстранившийся от наносных фантазий – поддерживала в рабочем состоянии лишь одна интеллектуальная проблема, отчего создавалось впечатление, будто он вовсе не спит.

Откуда мог шутник, развлекавшийся за счет мистера Элиота, знать о литературных замыслах, которые были похоронены, так и не покинув сознания автора?

Ответ мгновенно сформировался сам собой, но сразу же оказался заглушен бормотанием и болтовней. Все говорили разом. С кем-то оживленно беседовал Тимми. Ученые разговаривали в типичной для себя манере, то есть как люди, которым в жизни остается лишь разговор ради самого разговора. На какое-то время он вновь оказался в стенах преподавательской гостиной, заполненной голосами так, словно целью собравшихся было переговорить друг друга. Марафон болтливости. Причем доктор Гропер (снова в обличье, приданном ему Реборном) благосклонно взирал на происходившее. Уинтер постарался вновь заставить рассудок работать, но его сознанием уже прочно владел сон. Его ум превратился в мозг творца, в мозг творца романов. А сам он стал Пауком. Но одновременно ассоциировал себя с теми людьми, для которых Паук ткал паутину. Это напоминало средневековые проповеди, где человеку могла одновременно отводиться роль и пирующего, и поедаемого другими в момент последней и самой великой трапезы Судного дня.

А потом появилась миссис Бердвайр. Она возникла из темного угла сна и превратилась в огромную тропическую паутину, из которой бессилен был выбраться любой самый могучий мужчина. Но уж эта участь его не постигнет! Такое столкновение станет фатальным. И он побежал, а миссис Бердвайр, прорубая себе путь сквозь джунгли телефонов и пишущих машинок, последовала за ним. Он бежал, бежал, бежал. Пока не проснулся.

2

Оксфорд – сам по себе восхитительный сон, в котором эхом отдаются крики кукушек, перезвоны многочисленных колоколов, раздается пение жаворонков, мельтешат в воздухе грачи, плавно несет воды река. И сейчас этот Оксфорд накренился, задрожал, и образ его исказился в изменчивости параллакса. Но продолжалось это всего несколько секунд, а потом все встало на свои места и обрело устойчивый ритм. С разной скоростью стали вращаться вокруг своей оси шпили церквей, крыши домов, барабаны газгольдеров. Именно таким танцевальным движением, замысловатым, как фигуры в сарабанде, Оксфорд встречает вас и точно так же прощается с вами. Город, уступая темпу движения локомотива железнодорожной компании «Грейт вестерн», открывает свои прелести во всей наготе подобно античной богине, а потом на ваших глазах подбирает повседневное бельишко, когда праздник прощания кончается: неряшливую юбку из кирпича здесь, неухоженные заросли кустов там. А поезд уже уносит вас ближе к кондитерским фабрикам Рединга или, быть может, тащит на запад в самое интимное чрево Англии.

Тимоти Элиот, уютно устроившийся в углу купе с разрешением на отпуск в кармане, как выяснилось, прекрасно осознавал символику, содержавшуюся в набиравшем скорость поезде, покидавшем Оксфорд.

– Всего через год, – в серьезной задумчивости произнес он, – я стану выпускником и уеду отсюда, быть может, навсегда.

И прямым мундштуком своей изящной трубки указал на постепенно исчезавшие в отдалении башни.

Уинтер, чей завтрак тем утром пришлось сделать более поспешным, чем ему бы хотелось, оторвал взгляд от разворота «Таймс».

– И вы – безусловно, лучшее из всего, что производит Оксфорд, – сказал он. – Вот только благодарите бога, что уедете отсюда, и ни о чем не жалейте. Надеюсь, вы не затаили мечту вернуться в университет преподавателем?

Тимми принялся набивать трубку той безымянной, но дорогой смесью, которую, как подметил Уинтер, владельцы оксфордских табачных лавок с удовольствием готовили по договоренности со студентами, считавшими это вопросом принципа. Потом он посмотрел на куратора с некоторым вызовом.

– А знаете, я пока ни в чем не уверен. Ваша жизнь представляется мне достаточно приятным существованием в кругу коллег и друзей, хотя несколько скучноватым.

– Так и есть, – Уинтеру сразу вспомнились Буссеншут, Маммери и Бентон.

– И, мне кажется, способностей у меня вполне достаточно.

– Вне всякого сомнения.

– Мне послышался сарказм в вашем голосе. Так достаточно или нет?

– По крайней мере, вы для этого в нужной степени ленивы. И проблема здесь не столько в способностях, сколько в темпераменте. А теперь дайте мне, пожалуйста, минут десять, чтобы закончить с газетой, и мы поговорим о чем-нибудь гораздо более интересном.