Александр Иванов - Прощай, Петенька. Русский нуар. Записки врачей

• Название: Прощай, Петенька. Русский нуар. Записки врачей
• Автор: Александр Иванов
• Издательство: ЛитагентРидеро78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
• Жанр: Русское современное

Последний сборник врачебных воспоминаний и впечатлений автора прогремевшей в сети и печати культовой хроники «Под крестом и полумесяцем». Кроме документальной прозы, в книгу вошли сюрреалистические и юмористические рассказы о медиках, пациентах и тяжести жизни вообще. «Русский нуар» – вторая книга действующего медика Александра Иванова.

---

– Оле-оле, что ли?

– Да нет же. «Оле» будут кричать наши фанаты. «Россия, вперед».

– Лучше – «больница, вперед», – вдруг проскрипел Кошкин.

Чебуров удивленно вскинул брови:

– Константин Батькович! У вас, ей-богу, наблюдается вторая молодость. Второе дыхание, бабье лето.

Ежов запел футбольную музыку, и Чебуров узнал.

– А, это… ну, пожалуй. Вы поняли, Генрих Исхакович? Обеспечьте.

Фельдман состроил скорбную мину:

– Где же я ее возьму, Георгий Жорыч? Я таких записей не держу.

– Чего же тогда предлагаете, с советами лезете?

Главврач выругался и взялся за телефон. Он набрал номер старинного знакомого из пациентов, председателя местного футбольного клуба.

– Алло, Капитоныч? У меня к тебе просьба, с меня литр спирта…

14

Снизу казалось, что крыша парит себе в ясном небе. Роскошная, великолепная, многолюдная, она виделась независимой от убогого типового здания, на котором держалась.

Пожарная команда оцепила больницу. Пожарные скучали и завидовали зрителям; они тоже хотели посмотреть матч. Но вместо этого им приходилось стоять смирно и удерживать в натянутом состоянии брезенты, предмет вожделения Георгия Жорыча.

Высоко над крышей стрекотал вертолет.

Оператор – старинный знакомый Георгия Жорыча из числа пациентов – сидел в проеме наподобие американского ястреба, собравшегося клевать Вьетнам, и целился в крышу видеокамерой.

Георгий Жорыч, спортивный до глубины души, переминался в центре круга. Рогатые трибуны гудели. Глумливый физкультурник возвышался над Кошкиным, готовый по сигналу придать ему ускорение. Размах происходящего произвел впечатление даже на молодого человека, и он против обыкновения помалкивал. Команда соперников, предчувствуя поражение, ненатурально веселилась и нервировала Чебурова притворными намерениями прыгнуть вниз. Хромой ведущий поминутно срывался с места, бежал на край, где изображал ныряльщика, собравшегося искупаться в незнакомом омуте. Пожарные – маленькие в силу оптического обмана – угрожающе матерились и подбирались, готовые встретить пустоголового инвалида хлебом и солью.

Главврач потянул к себе микрофон и обратился с приветствием. Он пошел на экспромт. Приветствие переросло во вступительное слово, так что Чебуров запутался в импровизации.

– О спорт, ты – мир… – сказал он в итоге. – Весь мир, то есть – спорт. Вроде нашего. Нашего мира. И нашего спорта. Погнали!

И дал отмашку.

Физкультурник толкнул, Кошкин побежал, вертолет нависал заинтересованным насекомым. Фельдман, белый, как снег, подбежал к Чебурову с фланга:

– Георгий Жорыч! Вы смотрели сегодня телевизор?

– Уйдите отсюда, Генрих Исхакович! Какой, к чертовой матери, сегодня телевизор?

– Георгий Жорыч, Губернатора взорвали.

Главврач выпустил микрофон. Ноги у него сделались ватными. В огорченном животе, солидарном с Губернатором, лопнула вакуумная бомба.

Фельдман, не дожидаясь вопросов, докладывал:

– Он тоже играл, и ему заложили полкило тротила в каменюгу. Ее загнали в круг, и она бабахнула. А Губернатор там стоял скипом. Все кишки с мозгами повылетели. Говорят, что это все наша крыша.

В Георгия Жорыча врезался Кошкин, но тот этого не заметил. Он смотрел на гладкий булыжник, обнаруживая в себе рентгенологические способности и пытаясь угадать внутри смертоносный заряд.

– Говорят, что это все крыша, – снова и снова твердил зам. – Милиция говорит. – Слюна летела во все стороны, тоже солидарная с Губернаторовыми внутренностями. Она подражала кишкам и мозгам, выказывая лояльность.

– При чем тут крыша? – спросил Чебуров бесцветным голосом.

– Не эта, не настоящая. А наша крыша… наша и вражеская. Они вроде тоже хотели грант.

– Мы бы его попилили… – главврач уподобился наивной Елизавете Фоминичне. Так бывает. В минуты стресса человек нередко склоняется к сугубо животным реакциям.

– Оно конечно, да они хотят весь…

Георгий Жорыч вышел из круга и пошел прочь.

Фельдман устремился за ним:

– Георгий Жорыч! А как же…

Грандиозные преобразования – ремонт в четвертой и девятой палатах – расползались у него на глазах, как воздушные замки. Кошкин одиноко подрагивал в центре круга, дожидаясь, когда его подтолкнут. Он медленно превращался в живую легенду.

– Фонтан, – бросил Чебуров, не оборачиваясь. – Мы же собирались построить в вестибюле фонтан? Вот из камней его и выложим.

– Это пожалуйста, – закивал Фельдман. – Но…

Не слушая его больше, Чебуров скрылся за дверью, где был чердак.

Вертолет все висел, чуть покачиваясь, и воздух дрожал от винтов, преображаясь в очевидную паркинсоническую рябь. Показались первые тучи. Небеса надвигались, не в силах затормозить.

© май – июнь 2008

Дробь

Консультанта караулили двое.

Первый, востроптичьего вида, был просто покрыт лишаями, у второго же кожа над верхней губой пузырилась малиновыми пузырями.

Коридор клиники выглядел ненасытным пространством, где хватило бы места для босхова сада земных наслаждений. Недавно выкрашенный в охру, он угнетал, он горбился сводами, вырастал в сырые потолки. Зарешеченные окна в человеческий рост выходили на рыжую стену – воплощение ноября в штукатурке. По коридору расползалось капустное уныние. Расколотый кафель; камень с выбоинами, как будто побитый большевистскими пулями; на жестяном подоконнике за окном – чрезвычайная и полномочная ворона, вымоченная в сером уксусе неба.

Пациенты сидели в молчании; первый смотрел себе под ноги, второй таращился на дверную табличку: «Кандидат медицинских наук, подполковник Моррошко Андрей Андреевич». Насмотревшись, он встал и осторожно прошел чуть дальше, читая другие вывески: «Учебный класс № 1», «Преподавательская», «Музей».

Вскоре пришел подполковник: очень молодой, в маленьких усах, с умным лицом, одетый в халат, галстук и гражданские брюки. Он вставил ключ в раскуроченную, варварски выпиленную замочную скважину, скрылся в кабинете и сразу же вышел; тут к нему почтительно подошла долговязая девица, тоже в халате, с бумагами в руках. Оба отошли, остановились; до ходоков долетали обрывки беседы.

– А вот здесь, Андрей Андреевич… нет, это не план, вот план…

– Пользование бактерицидными лампами… или проветривание… Ну да, все верно. Цели и вопросы это одно  то же…

Девица заговорила совсем невнятно. Подполковник терпеливо вздохнул:

– Нет, сюда переставьте. То есть мы изучаем методы профилактики внутрибольничных инфекций. Дезинфекция инвентаря и помещений – это же тоже, правильно?

– Да… понятно! Спасибо, Андрей Андреевич…

– А вот здесь еще добавьте… Да, сюда. Так нормально.

– А термическая обработка – куда мне ее?

– Да никто никогда это не будет читать…

– Спасибо! Спасибо, Андрей Андреевич!..

Подполковник уже отвернулся; он подбросил на ладони ключ, взглянул на пациентов, направился к ним.

– Заходите, пожалуйста.

Тот, что был испещрен пятнами, тяжело поднялся со стула, одернул свитер и прошел в дверь, чуть вытянув голову. Его сосед, наоборот, вернулся на место, сел. Но долго не выдержал: заново встал, сделал пару шагов туда, другую обратно, а после будто невзначай привалился к стене и начал прислушиваться к происходившему в кабинете. Много он не разобрал. Сказать правду – вообще ничего; подполковник бубнил, посетитель ответствовал отрывисто, на высокой ноте. Десятью минутами позже пациент вышел, подполковник выглянул следом:

– Посидите, подождите. А вы проходите, прошу.

Человек с пузырями сам не заметил, как очутился на вертящемся табурете. Моррошко переминался против него.

– Показывайте.

Направление лежало на столе и было прочитано; пузырчатый снова не уследил. Подполковник зашел ему за спину, положил на плечо руку, ладонью второй толкнул в коротко стриженый затылок.

– Ну, так… я порисую фломастером, не бойтесь… возьмем здесь и здесь. Что сказать? Вот тут край. И никуда нам от этого не деться. Нагните чуть ниже. Нет, лучше здесь… тут прямо валик. Сейчас я обведу, и вы идите, посидите. Минут двадцать придется. Потом я вас возьму… только вы четвертым пойдете.

– Так нас двое…

– Полноте, вас гораздо больше… все, очень хорошо, одевайтесь и выходите.

Подполковник мыл руки.

– Жить буду? – Посетитель, путаясь в пуговицах, заговорил хрипло.

– Да куда вы денетесь! Прекрасно будете жить…

Бормоча благодарность – единичную, зато длинную, рваную, клочьями виснущую, – пузырчатый присоединился к первому пациенту, сидевшему изваянием.

Не прошло и минуты, как вышел Моррошко. На пациентов он не взглянул; запер дверь, опустил ключ в карман халата, пошел было в сторону лестницы, но не сделал и пяти шагов, как вдруг остановился, упер руки в бока и выкинул коленце. Притопнул, раскинул руки, выбил ногами отрывистую дробь. Оставаясь на месте, свел руки над головой, присел, выпрямился; начал перебирать ногами. Ладони легли на бедра, и Моррошко стал похож на танцующий самовар. Он смотрел прямо перед собой, лицо застыло, губы задержались в смутной полуулыбке, серьезные глаза потемнели.