Джоди Пиколт - Уроки милосердия

• Название: Уроки милосердия
• Автор: Джоди Пиколт
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-966-14-6720-9

Сейдж – одинокая нелюдимая девушка, ее единственный друг – пожилой учитель Джозеф Вебер. Однажды Джозеф просит девушку… убить его! Он открывает ей чудовищную тайну – в молодости он служил в войсках СС.

Бабушка Сейдж, Минка, прошла через ужасы Освенцима. Она тайком собирала фотографии узников, а на оборотах записывала свой роман. Выжила она лишь благодаря тому, что немецкий офицер захотел узнать его продолжение…

---

В те дни, когда ко мне приходит Адам, я жертвую парой часиков сна, чтобы побыть с ним. Из-за особенностей работы, которая заставляет его быть наготове двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, он в любое время может с нее улизнуть. Именно поэтому его жене не кажется подозрительным, что он внезапно уходит.

– Мне кажется, Шэннон обо всем догадывается, – говорит сегодня Адам, когда я лежу в его объятиях.

– Правда?

Я пытаюсь не обращать внимания на то, что будто взлетаю на самый верх аттракциона «русские горки» и больше не вижу собственных колен.

– Сегодня утром на бампере моей машины появилась новая наклейка. На ней написано: «Я люблю свою жену».

– Откуда ты знаешь, что это она прилепила?

– Потому что я ее туда не цеплял, – отвечает Адам.

Я минуту обдумываю сказанное.

– Наклеить она могла и без всякого подтекста. Возможно, по блаженному незнанию.

Адам женился на школьной подружке, с которой встречался во время учебы в колледже. Похоронное бюро, где он работает, уже пятьдесят лет принадлежит семье его жены. По меньшей мере дважды в неделю он уверяет меня, что уйдет от Шэннон, но я знаю, что это неправда. Во-первых, он лишится работы. Во-вторых, бросит не только Шэннон, но и своих близнецов, Грейс и Брайана. Когда он говорит о них, его голос звучит совсем по-другому. Звучит так, как, надеюсь, когда он говорит обо мне.

Хотя, скорее всего, обо мне он вообще не говорит. Я хочу сказать, с кем он может поделиться тем, что завел интрижку? Единственный человек, которому доверилась я, – это Мэри, и, несмотря на то что мы вместе заварили эту кашу, Мэри ведет себя так, словно это Адам меня соблазнил.

– Давай в эти выходные куда-нибудь поедем, – предлагаю я.

По воскресеньям я не работаю; по понедельникам булочная закрыта. Мы могли бы исчезнуть на целых двадцать четыре волшебных часа, а не прятаться в спальне в полумраке задернутых штор, пока его машина (с новой наклейкой на бампере) стоит за углом у китайского ресторана.

Однажды Шэннон приходила в булочную. Я видела ее в открытое окно, разделяющее кухню и магазин. Я сразу ее узнала, потому что видела фотографию на страничке Адама в «Фейсбуке». Я была уверена, что она пришла устроить мне скандал, но она только купила ржаные булочки из муки грубого помола и ушла. Мэри нашла меня сидящей на полу в кухне – ноги подкосились от облегчения. Когда я рассказала ей об Адаме, она задала один-единственный вопрос: «Ты его любишь?» – «Да», – ответила я. «Нет, не любишь, – возразила Мэри. – Тебе нравится только то, что ему, как и тебе, нужно прятаться».

Адам пальцами касается моего шрама. Несмотря на то что прошло уже столько времени и с медицинской точки зрения это невозможно, кожа моя начинает покалывать.

– Я хочу куда-нибудь уехать, – говорит он. – Хочу идти по улице среди бела дня, чтобы все видели нас вместе.

Когда он поворачивает все вот так, я понимаю, что это совершенно не то, чего хочу я. Мне хочется спрятаться с ним за закрытыми дверями роскошной гостиницы в Уайт-Маунтин или в загородном домике в Монтане. Но я не хочу, чтобы Мэри оказалась права, поэтому говорю:

– Наверное, и мне этого хочется.

– Хорошо, – говорит Адам, накручивая на пальцы мои локоны. – На Мальдивы.

Я привстаю на локте.

– Я не шучу.

Адам смотрит на меня.

– Сейдж, – говорит он, – там тебе даже в зеркало не нужно будет смотреться.

– Я посмотрела в Интернете рейсы Юго-Западных авиалиний. За сорок девять долларов мы сможем добраться только до Канзас-Сити.

Адам проводит пальцем по моим выступающим ребрам.

– А зачем нам ехать в Канзас-Сити?

Я убираю его руку.

– Прекрати меня отвлекать, – велю я. – Потому что это не для нас.

Он ложится на меня сверху.

– Заказывай билеты.

– Ты серьезно?

– Серьезно.

– А если тебя вызовут? – спрашиваю я.

– Если им придется подождать, никто от этого не умрет, – отвечает Адам.

Сердце мое начинает биться прерывисто. Даже мысль о том, чтобы появиться на людях, мучительна. Неужели если я буду идти под руку с красивым мужчиной, который явно хочет быть со мной, то за компанию это сделает нормальной и меня?

– А Шэннон что ты скажешь?

– Что я от тебя без ума.

Иногда я задумываюсь о том, как бы все сложилось, если бы мы встретились с Адамом, когда я была моложе. Мы оба ходили в одну школу, но с разницей в десять лет. Оба вернулись в родной город. Оба работаем в одиночестве в неурочный час и занимаемся тем, что обычные люди никогда бы не сделали своей профессией.

– Что я не могу перестать думать о тебе, – добавляет Адам, покусывая мочку моего уха. – Что я безнадежно влюбился.

Должна признать, больше всего в Адаме мне нравится то – и это же не дает ему все время быть со мной! – что когда он тебя любит, то любит без всякого сомнения, целиком, и эта любовь подавляет. Так он относится и к своим детям-близнецам. Именно поэтому он каждый день возвращается домой, чтобы узнать, как у Грейс прошла контрольная по биологии, или посмотреть, как Брайан забил первый мяч и успел вернуться на «базу» в новом бейсбольном сезоне.

– Ты знаешь Джозефа Вебера? – спрашиваю я, внезапно вспомнив слова Мэри.

Адам перекатывается на спину.

– Я безнадежно влюблен, – повторяет он. – «Ты знаешь Джозефа Вебера?» Да уж, нормальный ответ…

– Он преподавал в старших классах. Немецкий язык.

– Мои дети учат французский… – Он неожиданно щелкает пальцами. – Он был судьей в Малой лиге. Кажется, Брайану тогда было лет шесть-семь. Помню, я тогда подумал, что ему уже лет девяносто и у организаторов не все дома, но оказалось, что он чертовски энергичный старик!

– Что ты о нем знаешь? – продолжаю расспрашивать я, поворачиваясь на бок.

Адам заключает меня в объятия.

– О Вебере? Хороший старик. Он знает бейсбол вдоль и поперек и всегда судил честно. Это все, что я помню. А что?

На моем лице играет улыбка.

– Я ухожу от тебя к нему.

Он нежно и медленно меня целует.

– Я могу как-то повлиять на твое решение?

– Уверена, ты что-нибудь придумаешь, – обещаю я и обвиваю его шею руками.

* * *

В таком небольшом городке, как Уэстербрук, который основали потомки первых американцев, прибывших на корабле «Мейфлауэр», еврейское происхождение делало нас с сестрами особенными – мы так сильно выделялись среди наших одноклассников, как будто у нас кожа была ярко-голубого цвета.

– Чтобы появились приятные округлости, – говаривал мой отец, когда я спрашивала его, почему нам нужно переставать есть хлеб где-то за неделю до того, как все остальные в моей школе начнут приносить в своих коробках для завтрака сваренные вкрутую пасхальные яйца. Меня никто не дразнил, наоборот: когда в младшей школе мы проходили нехристианские праздники, я фактически стала знаменитостью вместе с Джулиусом – единственным чернокожим учеником в моей школе, чья бабушка праздновала Кванзаа[9].

Когда пришло время обряда бат-мицва, я попросила его не проводить. Мне ответили отказом, и я объявила голодовку. Достаточно уже и того, что мы были евреями и отличались этим от других; я не хотела еще больше привлекать к себе внимание.

Мои родители были иудеями, но не придерживались кашрута[10], не посещали регулярно синаногу, за исключением годов, предшествующих обрядам бат-мицвы у Саффрон и Пеппер, когда посещение службы было обязательным. По пятницам я, бывало, сидела на вечерней службе, слушала, как кантор поет на древнееврейском языке, и удивлялась, почему в еврейской музыке столько минорных нот. Похоже, представители избранного народа, создававшие эти напевы, были не слишком счастливы. Однако мои родители постились на Йом-Киппур, Судный день и отказывались ставить рождественскую елку.

Мне казалось, что они придерживаются некой сокращенной версии иудаизма и поэтому не должны мне указывать, как и во что верить. Это я и заявила своим родителям, когда пыталась отговорить их от проведения бат-мицвы. Отец отреагировал очень спокойно. «Важно во что-нибудь верить потому, что ты можешь себе это позволить», – сказал он. Потом меня отправили в комнату без ужина – меня это по-настоящему изумило, потому что в нашей семье мы были вольны высказывать свое мнение, каким бы спорным оно ни являлось. Мама тайком пробралась ко мне в комнату, принесла бутерброд с арахисовым маслом и вареньем.

– Может быть, твой отец и не раввин, – сказала она, – но он верит в традиции. Именно их родители и передают своим детям.

– Ладно, – вступила я в спор. – Обещаю в июле закупить все школьные принадлежности; буду всегда готовить на День благодарения запеканку из маршмеллоу и батата. Мама, против традиций я не возражаю. Но религия – это не ДНК. Нельзя верить просто потому, что верят твои родители.

– Бабушка Минка носит свитера, – сказала мама. – Постоянно.

На первый взгляд это показалось неуместным утверждением. Мать моего отца жила в доме престарелых. Она родилась в Польше и до сих пор разговаривала с акцентом – всегда немного нараспев. Да, бабушка Минка носила свитера, даже когда на улице была тридцатиградусная жара, но еще она слишком нарумянивалась и обожала одежду леопардовой расцветки.