Анни Безант - Исповедь

• Название: Исповедь
• Автор: Анни Безант
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Среди мемуаров и автобиографий, знаменующих своей многочисленностью конец века, новая книга Анни Безант, известной общественной деятельницы в Англии, обращает на себя особое внимание. Подобно дневникам выдающихся людей, живущих жизнью своего века, автобиография Анни Безант представляет собой красноречивую страницу психологии времени. Будущий историк переживаемой нами эпохи не пройдет мимо этой правдивой исповеди, так просто рисующей духовную жизнь выдающейся по уму и душевной силе женщины. Психологический интерес этого «document humain» может сравниться только с другой женской автобиографией, дневником Марии Башкирцевой, так сильно волновавшим умы несколько лет тому назад…»

---

Пасха 1866 г. была знаменательной эпохой в моей жизни. Я познакомилась с пастором, за которого вышла потом замуж, и победила первое возникшее у меня религиозное сомнение. За год до того, на Рождестве, открыта была маленькая миссионерская церковь в очень бедном квартале Лондона; она находилась недалеко от дома моего дедушки в Альберт-сквере, и я вместе с одной из моих теток посвящали довольно много времени заботам о маленькой церкви. К Пасхе мы украсили ее весенними цветами, росистыми подснежниками, душистыми фиалками и желтыми цветками лесных нарциссов, доставив этим громадное удовольствие теснящемуся в церкви бедному люду и лондонским детям, из которых многие никогда не видели цветка в своей жизни. Там я познакомилась с пастором Франком Безантом, молодым человеком, который только что кончил университет в Кембридже, вступил в духовное звание и сделался настоятелем маленькой миссионерской церкви. Странно, что я в одно и то же время встретила впервые человека, за которого должна была выйти замуж, и испытала первые проявления религиозных сомнений, которым суждено было впоследствии расторгнуть мой брак.

Сомнение мелькнуло у меня как внезапно взвившаяся пред моими глазами шипящая змея… Я поборола его в одну минуту, потому что сомнение было для меня грехом, и сомнение в самый канун Пасхи еще более тяжким преступлением. Я поспешила убедить себя, что эти кажущиеся противоречия необходимы как испытания силы веры и я заставляла себя повторять знаменитое Тертулиановское «Credo quia impossible» до тех пор, пока из машинального повторения оно не превратилось, наконец, в торжествующую уверенность. Я напомнила себе слова св. Петра, говорившего, что в посланиях Павла есть много непонятного для невежественных и непостоянных, идущих к своей собственной погибели. Я с ужасом решила, что мое невежество и непостоянство должно быть безгранично, и я наложила на себя лишний пост в наказание за свое невежество и отсутствие твердости веры. Я вспоминала о том, как апостол Иоанн бежал из города при въезде в него Керинта, боясь, чтобы кровли не обрушились на еретика и не задавили кого-нибудь, стоящего вблизи него, и я глядела на еретиков с священным трепетом. Чтение Пусэя внушило мне глубокую ненависть к ересям и мне хотелось успокоиться вместе с ним на вере, которая должна быть старой, потому что она вечная, и должна быть неизменной, потому что она истинна. Я даже не хотела читать сочинений любимца моей матери, Стэнли, потому что он не был непоколебимым и потому что Пусэй осуждал его «неопределенность выражений, уничтожающую всякую определенность смысла». Можно себе представить в виду всего этого, какой болью отозвалось во мне мое первое сомнение, и как я поспешила сразить, похоронит его и уравнять землю над его могилой. Но оно прошло над моей душой и оставило в ней след.

Глава IV Замужняя жизнь

Последний год моей девической свободы приближался к концу. Как объяснить мне здравомыслящим читателям, каким образом я сделалась невестой прежде чем мне минуло девятнадцать лет, и почему я была замужней женщиной-ребенком, когда мне исполнилось двадцать лет? Оглядываясь назад на то, что происходило двадцать-пять лет тому назад, я чувствую глубокую жалость к девушке, переживавшей тогда критический момент жизни с таким беспомощным непониманием брака, полной таких неисполнимых грез и совершенно не подходящей к роли жены. Я уже говорила, что в мечтаниях моей юности любви уделялось мало места, отчасти вследствие того, что мне не приводилось читать романов, отчасти потому что я преисполнена была мистических порывов.

Все девушки носят в себе зародыш страсти и развитие её зависит от характера, приносимого ими в жизнь, и от влияний окружающей обстановки. У меня в детстве и юности были два идеальных образа, на которые обращены были нежные всходы страсти – моя мать и Христос. Я знаю, что это сопоставление покажется странным, но я стараюсь восстановить факты моей жизни такими, как они были, а не придавая им условного освещения. У меня были друзья среди мужчин, но не было ухаживателей, – по крайней мере, насколько я тогда знала; впоследствии я слыхала, что у моей матери несколько раз просили моей руки, но она каждый раз отклоняла предложения в виду моей крайней молодости; я имела друзей, с которыми охотно беседовала, потому что они знали гораздо больше чем я, но им не было уделено места в моих грезах. Все мои мысли направлены были на идеал божественного совершенства во Христе, и я мечтала сделаться сестрой в какой-нибудь общине, чтобы посвятить всю свою жизнь культу Христа и служению Его бедным. Я знала, что мать будет противиться осуществлению этой мечты, но мысль об избавлении от суетности обыденной жизни какой-нибудь великой жертвой неудержимо влекла меня.

Одним из результатов подобного взгляда на религию является идеализация священника, посланника и избранного служителя Божия. Выше всякого титула, дарованного земными монархами, кажется это отличие, пожалованное как бы самим «Королем над королями»; с ним на простого смертного нисходит божественное величие и венчает голову священнослужителя венцом тех, кто входит в число «королей и священников Божиих». При подобном понимании священнического сана, положение жены пастора, уступающее только идеалу монашеской жизни, казалось в высшей степени привлекательным, самая же личность избираемого пастора играла при этом второстепенную роль: «священный сан», близость к «святым вещам», благословение Божие, которое, казалось, простирается и на жену – все это придает пасторской жизни обаяние в глазах тех, которые склонны к самопожертвованию и имеют сильно развитое воображение. Обаяние это особенно сильно действует на живые умы, чистые сердца и души, отзывчивые на всякий благородный порыв, на всякий призыв к личному самопожертвованию. Когда впоследствии эти чуткие души достигают тех высших ощущений, тени которых манили их, когда они доходят до подвигов самопожертвования, о которых в юности до них доходили только слабые отзвуки, тогда покрывало ложного пророка падает и обнажает скудость его духовных сил; жизнь оказывается загубленной или же среди непогоды и бушующих волн она теряет мачты и паруса, но достигает, наконец, спасительной гавани, обретая более высокую веру.

Летом 1866 г. я сделалась невестой молодого пастора, которого встречала весной в миссионерской церкви, при чем наше знакомство было очень поверхностным. Мы провели неделю в обществе друг друга и были единственными молодыми членами небольшого общества, проводящего вместе летние праздники. Во всех прогулках, катаниях верхом и в экипажах мы естественным образом составляли неразлучную пару. За несколько часов до своего отъезда он сделал мне предложение, считая мое согласие несомненным в виду того, что я допускала его постоянное сообщество в течение недели. Относительно других девушек такое предположение было бы совершенно справедливым, но оно было ошибочно в применении ко мне, занятой совершенно иными мыслями. Я была поражена его предложением и моя чуткая гордость была задета тем, что при строгости моих принципов могло казаться обвинением в кокетстве; не решаясь последовать внушению первой минуты и ответить отказом, я уклонилась от всякого ответа. М-ру Безанту нужно было спешить на поезд и он успел только взять с меня слово держать все происшедшее в тайне до тех пор, пока он сам не переговорит с моей матерью. Он авторитетно заявил, что было бы неблагородно с моей стороны выдать его тайну, и уехал, оставив меня в полном отчаянии. Последовавшие затем две недели принесли мне первые нравственные страдания в жизни – у меня была тайна от матери и, несмотря на все мое страстное желание рассказать ей все, я не решалась сделать этого из опасения совершить нечестный поступок. Встретившись с пастором Безантом по возвращении в Лондон, я решительно отказалась от дальнейшего соблюдения тайны, и затем из какой-то непонятной слабости и опасения причинить страдания, я очутилась невестой человека, к которому не чувствовала и не выказывала никакой любви. Несколько месяцев прошло прежде чем мать моя согласилась на официальное обручение; она говорила, что я слишком еще ребенок, чтобы связывать себя словом. Мое внутреннее сопротивление при мысли о замужестве бледнело перед возникающей перспективой стать женой священника и трудиться на пользу церкви и неимущих. У меня не было случая утолить возрастающую жажду полезного труда пока я жила в мирной и счастливой домашней обстановке; религиозный энтузиазм изгонялся моей матерью как все резкое и неуравновешенное. Все что было истинно глубокого и правдивого в моем характере возмущалось против беспечности и бесполезности моего образа жизни; я жаждала труда, стремилась всей душой посвятить себя, как это делали святые, служению церкви и неимущим, борьбе против греха и нищеты. Какими ничего не говорящими словами были для меня тогда грех и нищета! «Положение жены пастора дает больше возможности приносить пользу, чем всякое другое» – этим доводом меня можно было убедить легче всего.