Вадим Дробинин - Блог без имени и адреса. Сборник эссе

• Название: Блог без имени и адреса. Сборник эссе
• Автор: Вадим Дробинин
• Жанр: Русское современное

На страницах этой книги собраны небольшие эссе и жизненные зарисовки о вещах мелких и не очень, на которые герой привык обращать внимание за время своих путешествий. Блог без имени и адреса – летопись наших с вами дней, рукопись почти без автора, но всё-таки со смыслом. Три года жизни, растянувшиеся на двести тысяч знаков: эдакие мемуары, написанные человеком, который не разменял ещё и четверти века, но уже может чему-то научить. Или, может быть, вы научитесь всему сами?

---

Утренняя Москва никогда не вызывает отвращения. Стоит только отойти в сторону от Казанского вокзала, оставив позади девушек, приехавших покорять столицу, как меня встречает сонный и нисколько не деловой город. Дорога до Лубянки занимает полчаса. По улицам лениво двигаются машины, мерцающие вывески «Шоколадниц» обещают редким прохожим вечную любовь, заботу и кофе на вынос, но отделываются свежевыжатым соком и подсушенным багетом с пармской ветчиной. Приемная комиссия самого либерального университета России окружена не столько школьниками, сколько их родителями. Из толпы раздаются несвязные крики про ЕГЭ, но внутри на удивление спокойно: вежливые студенты, зарабатывающие оценки за практику, выдают расписки и ставят печати. Отдав оригиналы документов я бреду по уже проснувшемуся городу, морально готовясь провести здесь еще четыре года.

Чистые пруды не пощадило время. Темно-зеленая гладь манит спасительной прохладой, уподобляясь водам Ишмы, но воображение услужливо рисует скелеты несчастных, рискнувших подойти поближе, поэтому стойкие москвичи и гости столицы упрямо продолжают путь. Впрочем, друзья – это то, что помогает примириться с мрачной московской действительностью. Более того, из-за них хочется возвращаться в Нерезиновую снова и снова.

***

Листья с изрядно потрепанных разбушевавшейся стихией веток осыпаются вместе с последними надеждами на теплую осень. Безумно нетерпеливые дни сменяют друг друга, понедельник начинается не в субботу, а в четверг, воскресенье оборачивается горечью о бесцельно проведенных во сне часах, и беспощадная простуда радостно потирает руки.

Хочется сидеть в Старбаксе и пить тыквенный латте, которому удается разбудить где-то глубоко в душе веру в сказку, но вместо этого приходится подниматься в шесть утра, механически варить кашу из каких-то неимоверно полезных злаков, проверять почту и ехать на учебу, продираясь сквозь вязкий кисель московской биомассы. Впрочем, сырая и почти зимняя тишина отчасти разгоняется теплым джазом в наушниках, а приближение вечера добавляет энергии.

Вход в Mendeleev скрыт за бархатной занавеской обычной забегаловки. С одной стороны узкие столики и уставшие клерки, которые покупают лапшу по цене чашечки кофе, а с другой – низкие каменные своды, электронная музыка, подсветка цвета абсента и сама «Зеленая фея» в карте. За соседним столиком обсуждают влияние Ионеско на французскую литературу, а девушка у микрофона, конечно, не Билли Холидей, но тоже весьма убедительна.

Порой кажется, что эти реальности вокруг нас создают непростые люди с довольно туманными целями. В городе строят бизнес-центры, вокруг которых со временем разрастаются ярмарки фермерской еды и экологически чистых продуктов, самокаты вытесняют машины, вместо шаурмы начинают продавать шаверму, но со сменой картинки в калейдоскопе все снова становится на свои места. Спасает, пожалуй, только пожар сердца. И дело вовсе не в Маяковском.

***

Я иду с юго-запада на северо-восток от Тверской улицы к Большой Дмитровке. Здесь Москва реальная переплетается с Москвой литературной: отделение банка ВТБ в начале Камергерского переулка на глазах превращается в кабаре, какой-то театр снова становится домом, в котором до самой смерти снимал комнату Живаго, а переводчика Фауста от обеда с автором «Тихого Дона» отделяет лестничный пролет и каких-то полвека.

Если пройти чуть дальше, то можно окончательно вырваться из суетливого потока иностранных туристов и оказаться в самом центре столицы: там, где мирно уживаются пивбар «Камчатка» и кафе «Vogue», старейший книжный магазин опирается на современные забегаловки, а у города не получается алчно пожирать мое время (что значит – и меня самого).

Кругом золотисто-алое сияние октября, ранние заморозки и листва, которая осыпается с сутулящихся деревьев как порванное в клочья письмо от кого-то, оставшегося далеко в прошлом. Воздух пахнет плохо освещенными тротуарами, мокрыми зонтами и зябко вздернутыми плечами, а от бьющего кинжалом под лопатки ветра болит не в костях, а где-то гораздо глубже. Может быть, в душе?

У прохожих вокруг понурые лица, глаза из одних белков и холодные руки, но это не мешает нам есть пончики в Krispy Kreme, цитировать Маяковского и просто радоваться неожиданно совпавшим окнам в расписании: жить, не думая о жизни.

«Октябрь – месяц грусти и простуд». Да, Иосиф Александрович, про простуды вы верно подметили, но вот в остальном мне пока что везет.

***

Медленно накрапывающий дождь не мешает мне стоять в десятом часу у подножия памятника Гоголю и слушать четвертую главу «Ревизора», хрипло вырывающуюся из небрежно накрытых брезентом динамиков. Часом раньше в Пушкинском музее играли Бриттена, а часом позже на Патриарших прудах будет радиоконцерт, вдохновленный «Мастером и Маргаритой». Согласитесь, есть что-то сюрреалистическое в возможность сидеть на лавочке у водной глади, смотреть на неторопливо плывущую пару лебедей и слышать голос Берлиоза…

Ранним субботним утро мое отражение насмешливо улыбается, наблюдая за отчаянными попытками выйти из квартиры вовремя. Вязкая атмосфера выходного спутывает волю, предлагая провести очередной день в компании социальных сетей, но мне все-таки удается вырваться из-под опеки Оле Лукойе и выбежать на улицу.

Студенты Литературного института любят рассказывать о треугольнике, который образуют памятники Маяковского, Пушкина и Есенина – трех убитых поэтов. Из уст в уста передаются истории о печальных событиях, имевших место внутри этого мистического пространства. Меня, правда, это мало смущает: я слишком полюбил тесные дворики бывшего Черного переулка, заполненные красочными граффити и уютными кафе. Да, в самом деле, разве кто-то из нас боится темноты, когда еще светло?

В глубине Китай-города прячется Пропаганда – один из наиболее старых московских клубов. Днем здесь готовят замечательные сендвичи с хамоном, моцареллой и базиликом, а ночью играют техно. Впрочем, дело не в музыке: куда интереснее наблюдать за людьми, стараясь по каплям восстановить их прошлое и здесь же нарисовать их будущее. Кто-то разбивает себя на осколки, а кто-то достает калейдоскоп и делает из этих же стеклышек восхитительные картины. Так nisi ego, tum quis?

Когда на часах наступает любимое всеми англичанами время, я захожу в пекарню с библейским названием, но вместо пяти хлебов беру на вынос миндальный полумесяц, ставший символом Франции, и кофейный лимонад. Настроение призывает цитировать стихи Бонфуа и Ларбо, изредка прерываясь на размышления о последних прочитанных книгах одного немецкого философа. Увы, не сейчас: если долго всматриваться в Бездну, круассан может остыть.

***

Комфортно жить в этом городе просто. Достаточно лишь стричься в популярных местах и одеваться в непопулярных. Делать все, что выгодно выделит из общего социального фона, чтобы фон лег покорной массой у ног. А потом взять яркий газовый фонарь, мерцающий теплым пламенем, и, вслед за Заратустрой, выбежать на тускло освещенные улицы.

Основная валюта любой социальной структуры – люди, ее наполняющие. Я скольжу из сети в сеть вслед за теми, с кем общаюсь, но многие упускают это из внимания. Похожая ситуация и с социальной лестницей. Казалось бы, здесь подразумевается жесткая иерархия: если ты гопник, смейся над гопниками, если хипстер – над хипстерами. Фокус в том, что ступень определяется именно тем, над чем ты смеешься. Подъем по лестнице – фальшивка и иллюзия, так что человек, смеющийся над элементами более высоких уровней, ни на йоту к ним не приближается – он лишь уподобляется крыловской моське, решившей стать слоном. C другой стороны, тот, кто обращает внимание на более низкие ступени, обязательно оступится. И это уже даже не намек.

До Рождества еще довольно далеко, но деревья на Никитском бульваре горят холодными огнями. Автобусы лениво пробираются среди рекламных плакатов, призывающих вкладывать свои деньги в недвижимость, магазины одежды обещают распродажи (рано или поздно, так или иначе). Затянувшаяся осень уверенно подходит к своему логическому завершению: кофейни вешают венки из искусственных еловых веток на двери, в парке Горького открывается «главный каток города» (еще красивее, еще дороже!), а люди начинают приглядываться к подарочным оберткам, предвкушая тазики оливье и подкрашенные напитки в бокалах.

Я разливаю красное, а ты смотришь на звезды. Они блестят, как глаза коровы, из мяса которой сейчас поджариваются стейки. За прозрачными стеклами бушует людской водоворот, невидимые фигуры в очередной раз разыгрывают любимый королевский гамбит с en passant, но об этом мало кто догадывается.

Вот он, тот момент, в котором хочется задержаться на бесконечное, неограниченное количество лет, раз за разом переворачивая песочные часы бытия.