Илья Алексеев - Антихрист

• Название: Антихрист
• Автор: Илья Алексеев
• Жанр: Эротика

Мы все знакомы с историей Христа, но кто знает, как сложилась судьба Антихриста? Ведь он родился в тот же день, но Библия о том умалчивает. Однако теперь история готова приоткрыть тайны забытого прошлого. Так кто же такой все же Антихрист? Бог, повелитель демонов или обычный человек, потерявшийся в вечности? Пора ответить на все эти вопросы.

---

Они по очереди заметили меня, но их взгляды различались кардинально. У хозяина глаза налились кровью, он пылал ненавистью и презрением – все выдавало в нем жажду убить этого раба, который для него и человеком то не был. В глазах раба не было ни капли ненависти к своему оскорбителю, божественное спокойствие и смирение, если бы все его лицо не искажалось от боли при каждом ударе плетью, то я уверен, что можно было разглядеть на нем улыбку. Через несколько секунд полного оцепенения и недоумения мною овладело новое чувство – ненависть к хозяину с плетью. Следующие мои действия были спонтанны и необдуманны: быстро подбежав к ним, я схватил нависшую руку над рабским телом. Хозяин обратил свой бешеный взор на меня, он был очень зол, но в то же время пребывал в полном недоумении от моих действий. Немая сцена продолжалась несколько секунд, пока я не переборол собственное безумие и не произнес: – Хватит! Не бей его. По-видимому, мой собеседник не был настроен вести высокие философские беседы о тяжелой рабской участи и своим тяжелым кулаком ударил мне прямо в нос. Хлынула кровь. Меня отнесло на пару шагов назад. На несколько секунд я остолбенел и потерялся в пространстве и времени, но вскоре отойдя, бросился с еще большей злобой на обидчика и стал его избивать руками и, повалив на землю, ногами. С каждым ударом чувствовал все большее наслаждение и хотелось бить сильнее и сильнее, как тот минуту назад раба. Я остановился лишь тогда, когда сзади кто-то оглушил меня сильным ударом по голове. Надо ли говорить, что за содеянное мною, меня вскоре должна была настичь участь, и она не заставила себя ждать. Проснувшись в холодном каменном помещении без окон и дверей я далеко не сразу понял то, что мое тело вскоре хотят распять на кресте, но пока пребывал в полном неведении, пробуя найти ответы на такие вопросы как: «Где я? Зачем здесь? Почему за доброе дело как вора заперли сюда?», «Возможно они прознали про мои воровские успехи, а драка лишь предлог заточить сюда,» – так же крутилось в моей голове. Когда сидишь один, не видя солнца, перестаешь чувствовать время и все больше уходишь в себя. Спустя всего пару минут понимаешь насколько мало пространство: невозможно лечь, расправив ноги, встать можно лишь сгорбившись в плечах, подав шею чуть вперед и опустив голову. Вскоре после нормальных адекватных мыслей твой мозг превращается в кашу и наступает полный штиль. Даже беседа с самим собой заходит в тупик. За затишьем наступает череда мыслей о самоубийстве, но от безысходности ситуации, потому что даже умереть не дают, начинаешь сходить с ума. Все начинается с самых легких страхов таких как: умереть от голода или в муках от страшной болезни, дальше оживают самые потаенные страхи. На этой стадии все очень индивидуально. Однако самое ужасное – остаться здесь навсегда.

Стоило сознанию представить передо мной картину, в которой моя дева участвует в развратной оргии с пятью упитанными мужчинами, как открылась дверь и меня ослепил свет, ворвавшийся в темницу. Четыре руки схватили меня за подмышки и куда-то поволокли. Никак не мог открыть глаза из-за ослепительно-яркого света, дабы посмотреть куда ведут. Вдруг они отпустили, и я повалился на землю. Мне не было больно, однако чувствовал как молотком бьют по моим пальцам. Хотелось, чтобы они оставили меня в покое, ведь лично им я не сделал ничего плохого, однако в ответ всем моим усилиям вымолить у них покой получил по голове чем-то тяжелым и снова потерял сознание. Удар тысяч капель о мое лицо разбудили меня. Я лежал на животе в воде, смешанной с кровью, а сверху все сильнее бил дождь. Лишь какое-то непонятное гудение во всем теле ощущалось и не более того.

– Вставай, скотина, – заорали на меня грубым басом.

Я попробовал поднять голову, но уперся во что-то сзади, однако глаза уловили образ орущего: настоящий легионер, вот только без щита и меча, зато с плетью. «Они меня так бояться, что призвали элиту на мою казнь,» – подумал тогда я. В моей памяти хорошо отпечаталось его лицо, ведь в ту же секунду сомнений, что следующей жертвой станет он, у меня не осталось: огромная мясистая шея напряжена от ненависти, прямоугольные черты правосудия, серые орлиные глаза не знают жалости, в них заключено лишь равнодушие, огромные сочные губы налиты кровью и подергиваются в уголках. Мои руки не двигаются, поэтому его горло еще не в моих удушающих объятьях, но все впереди. Передо мной еще колонна из таких же несчастных, однако на их спинах огромные деревянные кресты. Через несколько секунд, когда я пришел окончательно в сознание, ощутил тяжесть на себе, что-то давило на меня сверху. Оказалось, на моей спине такой же крест, как и у тех бедолаг, а руки расправлены и прибиты. – Гони их, – прозвучал гул впереди, отражаясь от каждого из стражников, и эшелон двинулся. Вдалеке засвистели плети, мне помогли подняться, но тут же толкнули в спину. Впервые я ощутил огромную тяжесть на своих плечах, поэтому пошел медленно, прогибаясь под крестом, хотя соблюдая общий неспешный темп. Улицы быстро наполнились зеваками, которые вышли посмотреть на мучеников в столь ранний час. Дождь успел прекратиться, солнце стояло невысоко, но уже припекало. Одни смотрели с осуждением, другие с жалостью, а третьи зевали и уходили. Находились среди них даже такие, которые были увлечены и вожделели нашей смерти. Мы шли, погоняемые плетьми, до самого пустыря за городом, где уже были вырыты ямки под кресты. На пустыре на меня надели терновый венок, который жадно вонзился в голову, по лицу медленно потекла кровь. Из-за того, что она попадала мне в глаза, приходилось их закрывать и ориентироваться в событиях, происходящих вокруг, исключительно по слуху. По приближающимся хлестким ударам и душераздирающим крикам стало понятно, что мученикам ломают ноги, и очередь вскоре дойдет до меня. И я оказался прав. С первого удара почувствовал ужасную боль, которой никогда не испытывал раннее, ноги заныли. Осознание того, что я могу кожей чувствовать даже дуновение ветра ужаснуло меня. Хотелось кричать от ужаса и досады, но в горле было сухо. Солнышко припекало мои раны, поднимая в воздух амбре припеченной крови. Голова закружилась, и я вновь потерял сознание. Очнувшись все на том же кресте с ужасом осознал, что муки мои не кончились, однако в руках я уже не чувствовал прежней боли, они полностью зажили и теперь можно было спокойно шевелить пальцами. Мышцы напряглись, как в страшной судороге, и я смог оторвать правую руку, а затем и левую, оставляя куски мяса на кресте. Мое тело устремилось вниз, гвозди выдрали мне обе стопы, терновый венок спал с моей головы, хотелось к моим любимым сточным водам. Ползя в их сторону и оставляя после себя кровавый шлейф, счастливо смеялся. Конечно, не заметить того, что преступник сбежал было невозможно, но меня не ринулись искать, а, обозвав самим Сатаной, стали чаще ходить на молитву. Для себя я решил не возвращаться в город и вместе с этим решением было принято другое – уйти в пустыню. На то меня подталкивало и незнание своей сущности. Наверное, не зря уже в ту пору у меня появилось первое имя – Сатана.

На следующий день, украв несколько буханок хлеба и наполнив кувшин водой, направился напрямую в пустыню. Припасов, которые были со мной, хватило лишь на три дня, однако после этого я себя хорошо чувствовал и не испытывал голода еще пять дней. На девятый день своего хождения по жаркой пустыне во мне проснулась жажда, да такая сильная, что готов был жрать песок, дабы выжить, но это было уже лишним, потому что наткнулся на какой-то торговый путь. Трудно ответить как далеко тогда ушел от родного города и куда шли верблюды, однако мое желание жить было сильнее, хотя еще три дня я не решался на никакие действия, пропуская караван за караваном, а солнце с каждым днем припекало все сильнее, и кожа, казалось, временами даже вспыхивала огоньком. Через четыре дня я словно с цепи сорвался: мои вены наполнила жгучая кровь, глаза налились нечеловеческой злостью. С самого утра в тот день выжидал очередной караван и, когда первый верблюд из каравана поравнялся со мною, то, как лев кинулся на свою жертву, выпрыгнув на них из-за холма. Почувствовав прежнюю силу в руках, разорвал бедолаг голыми руками и добрался до желанной воды, которой было полно в их кувшинах. Ее здесь было много, поэтому, скинув все шелка, золото и серебро с одного из верблюдов, я нагрузил его кувшинами с водой и увел за собой. Позже узнал, что в то время у всех в городе началась паника. Все священники визжали, как свиньи, о приходе зверя, о котором они предрекали. Но вспомните себя, кто меня казнил, пытал и избавился под покровом ночи от младенца, не дав имени ему и выбор: жить или умереть, заставив выживать?

Все торговые пути через пустыню тут же оказались под запретом. Всех, кто попадал под подозрение, а таковыми оказывались все неугодные власти, которых оказалось большинство, сжигались, вешались на кресты, скармливались львам. Хорошо, что вся лихорадка продлилась недолго и вскоре вновь настал штиль с привкусом крови. Мои запасы воды к тому времени были почти полны, я старался их расходовать умеренно, давая часть верблюду, когда долго не было кактусов и других кустарников. Вскоре, потеряв счет дней, мое странствие приобрело безумный характер. Я стал много смеяться и часто бросать песок вверх, смотря как ямка быстро заполнялась и от прежних ран пустыни не оставалось и следа, как и у меня. На какой-то незначительный срок мне стало казаться, что я был рожден пустыней, но очень скоро такая шальная мысль испарилась на все испепеляющем солнце, подобно воде в моих кувшинах. Началась очередная жажда. Бедное животное – дитя пустынь, также стало мучиться. Я понял, что у него, как и у меня, кончились водные запасы, верблюд повалился без сил. В его взгляде читалось: «Иди дальше без меня. Оставь.» Ему было очень грустно осознавать свою судьбу: быть съеденным падальщиками, перед тем долго загнивая на солнце. Я упал на колени и расплакался, гладя на мягкую шевелюру и преклонив свой лоб к его, чтобы не видел моих слез. Мне стало жалко верблюда, но было ясно, что мой верный друг и спутник не жилец более, а оставить бедное животное умирать, ощущая пылкие взгляды сверху, я не мог. Пока моя рука гладила его пушистое пузико, он приподняв голову смотрел на меня и иногда пробовал со мной говорить на своем языке. Когда перестал его гладить, верблюд все понял, опустил голову и закрыл глаза. Размахнувшись рукой, я быстро вошел в его тельце и остановил сердце. Справа подул сильный ветер, глянув в ту сторону, увидел, что надвигается песчаная буря. Чтобы не мешать его покою отошел на пару шагов от своего друга, и через несколько минут нас накрыла груда песка.