Илья Алексеев - Антихрист

• Название: Антихрист
• Автор: Илья Алексеев
• Жанр: Эротика

Мы все знакомы с историей Христа, но кто знает, как сложилась судьба Антихриста? Ведь он родился в тот же день, но Библия о том умалчивает. Однако теперь история готова приоткрыть тайны забытого прошлого. Так кто же такой все же Антихрист? Бог, повелитель демонов или обычный человек, потерявшийся в вечности? Пора ответить на все эти вопросы.

---

Все торговые пути через пустыню тут же оказались под запретом. Всех, кто попадал под подозрение, а таковыми оказывались все неугодные власти, которых оказалось большинство, сжигались, вешались на кресты, скармливались львам. Хорошо, что вся лихорадка продлилась недолго и вскоре вновь настал штиль с привкусом крови. Мои запасы воды к тому времени были почти полны, я старался их расходовать умеренно, давая часть верблюду, когда долго не было кактусов и других кустарников. Вскоре, потеряв счет дней, мое странствие приобрело безумный характер. Я стал много смеяться и часто бросать песок вверх, смотря как ямка быстро заполнялась и от прежних ран пустыни не оставалось и следа, как и у меня. На какой-то незначительный срок мне стало казаться, что я был рожден пустыней, но очень скоро такая шальная мысль испарилась на все испепеляющем солнце, подобно воде в моих кувшинах. Началась очередная жажда. Бедное животное – дитя пустынь, также стало мучиться. Я понял, что у него, как и у меня, кончились водные запасы, верблюд повалился без сил. В его взгляде читалось: «Иди дальше без меня. Оставь.» Ему было очень грустно осознавать свою судьбу: быть съеденным падальщиками, перед тем долго загнивая на солнце. Я упал на колени и расплакался, гладя на мягкую шевелюру и преклонив свой лоб к его, чтобы не видел моих слез. Мне стало жалко верблюда, но было ясно, что мой верный друг и спутник не жилец более, а оставить бедное животное умирать, ощущая пылкие взгляды сверху, я не мог. Пока моя рука гладила его пушистое пузико, он приподняв голову смотрел на меня и иногда пробовал со мной говорить на своем языке. Когда перестал его гладить, верблюд все понял, опустил голову и закрыл глаза. Размахнувшись рукой, я быстро вошел в его тельце и остановил сердце. Справа подул сильный ветер, глянув в ту сторону, увидел, что надвигается песчаная буря. Чтобы не мешать его покою отошел на пару шагов от своего друга, и через несколько минут нас накрыла груда песка.

Не помню, когда так сладко высыпался. Выбравшись из тонного давления, я побрел по вечной пустыне. Осознание того, что теперь потерялся окончательно закрепилось в моем сознании. Сначала оно вызвало ужас, но потом я с ним смирился. Мое безумие – вот единственный друг и советчик, который у меня остался. С его легкой руки мною грабились караваны, убивались люди и животные. Так продолжалось, как я потом узнал, долгих пятнадцать лет, пока не встретил того самого Иисуса Христа. В тот день моя тень вместе со мной хаотично скиталась по пустыне, тихо смеясь, с единственным кувшином воды и буханкой черствого хлеба. Он стоял на коленях, расправив руки в стороны и обратив свое лицо к солнцу, торс оголен, лицо небритое, услышав мои шаги, незнакомец обернулся ко мне. На всю жизнь запомнились его чистые, добрые и глубокие глаза. Чистейший взгляд Христа пронзил насквозь. Меня затрясло, ноги подкосились и уронили мое тело на колени, глаза сами стали плакать, Он улыбнулся своей во истину детской улыбкой и, отвернувшись вновь на Солнце, закрыл глаза.

– Кто ты, милый человек? – шепотом, чтобы не нарушить его покоя, обратился я к нему.

– Сын Божий, – спокойно и ласково ответил мне.

– Сын Божий, – повторил за ним. – А что же тогда в пустыне забыл? Здесь место гнилое.

– Святой Дух возвал.

– Искуси хлеба, а то голоден небось, – протянул ему буханку хлеба.

– Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих.

– Как дивы в городе, хороши?

– Врать не стану. Все они сестры мне, а значит уже прекрасны.

– Не пойму тебя. Бросься вниз и снова с отцом своим станешь вновь на одной ступени. Зачем тебе жизнь собачья?

– Не искушай Бога твоего.

– Сын ты Божий, но народ гневлив и не способен принять тебя, – стал с жаром говорить ему. – Он есть стадо и ему пастуха надо, а ты им свободу несешь, в которой тонут они сами того не замечая, но знаю я как власть тебе дать над ними. Передо мною прогнуться. Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана одному Богу, а ты есть сын его.

– Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи.

Тогда я встал, оставив ему и хлеб, и воду, а сам побрел в беспамятстве. Когда очнулся, то был уже в родном городе.

3

Первое чувство, которое ощутил оказавшись в родных краях, как у всех, была ностальгия. А следующие ощущения у каждого свои. У меня таким чувством оказался – дискомфорт. Все, что и связывало теперь с этим местом так это желание мести палачу, лицо которого запомнилось навсегда. Однако первым делом я принялся разыскивать ту, чью любовь когда-то безнадежно пробовал купить, но все мои поиски оказались тщетны. Узнавать у кого-нибудь о ее судьбе было бы глупо, потому что вряд ли есть люди, которых интересует судьба самой обычной проститутки. Может ее и вовсе нет в живых, ведь столько лет прошло, а люди долго не живут. Поэтому мною было решено выполнить свой долг и, убив своего палача, ринуться прочь из города. Его оказалось найти легче, чем мне думалось. Каждый знал, где он живет.

Я пришел к нему домой под покровом ночи. Он жил один: без детей и жены, что придавало еще больше уверенности в моем деле. Я зажег свечу, стоявшую на столе. Ее свет осветил седую главу палача. Подойдя к нему, ударил его по щеке. Мой палач быстро подскочил и ошеломленный сел на кровати. Та же огромная шея, только в складках лет, черты лица больше не были искажены в ярости, голова покрылась снегом, без своих одеяний он оказался дряхлым стариком. Свое тело я мягко опустил на стул перед ним. Через пару секунд он увидал меня и обомлел от ужаса, ведь перед ним сидел покойник. В его глазах легко читалось, что он понимает свою участь и еще лучше моего знает почему именно такая. Мой палач, осознавая всю свою беспомощность перед смертью, стал рыдать, стараясь кивать головой, чтобы помиловали. Но меня не вразумили невнятные мольбы и, вытащив из-за пояса кинжал, подошел к нему и на груди латиницей написал: «Я есть твой Бог», а жирная точка была поставлена лезвием в сердце. На этом мое пребывание в городе кончилось. В ту же ночь я направился прочь в неизвестном направлении по торговым путям.

На моем пути попадалась ни одна цепочка из верблюдов, нагруженных серебром, золотом, шелком. Их сопровождали не менее богато одетые люди, но никого я не тронул, хотя жажда царапала мне горло, а голод кислотой вгрызался в желудок. Ведь мой путь лежал через искупление плоти от грехов. Через пару дней ко мне пришло успокоение. И мною было решено оставить воровство и человекоубийство, хотя, каюсь, в новом городе пришлось своровать, дабы купить дом и пропитание. Но тогда в пустыне мне казалось, что моя уверенность в предстоящей жизни непоколебима.

Я шел пять дней, пока не наткнулся на небольшой городок. Меня встретили приветливые люди, они отнеслись ко мне, как к родному, некоторые даже звали к себе отночевать. Я был так изумлен, что согласился на предложение одной пожилой дамы переночевать. Ее муж умер в бою, а детей у них вовсе не было. От нее же узнал, что в их городе только вчера вечером пребывал Иисус Христос, глаголивший о царстве Небесном и Едином, однако она его назвала «чистейший душой человек». Известие о его посещении города, на удивление сильно, взволновало меня.

На следующий день у меня появились деньги, добытые не самым честным способом, которые потратил на небольшой домик на окраине города и новую тунику. Тогда же я нашел работу – пасти овец. В моем стаде было порядка пятидесяти овец. Их пас южнее города на зеленом лугу, который спускался в тоненькую вену реки. Здесь стояло всего одно дерево, но с пышной кроной и толстым стволом. Оно располагалось на возвышенности, с которой хорошо проглядывался весь зеленый луг. По ту сторону реки виднелась солнечная пустыня. Было сядешь под тот дуб, ветерок с реки ласково обдувает лицо, изредка донося капли воды и освежая, листва наигрывает зачаровывающую музыку ветра, зеленое поле покрыто снежно-белыми пятнами овец. Так и тянет в сон, но тут глянешь как один пушистый комочек стремительно плывет в сторону от стада. Неохотно встаешь, дабы направить кусочек неба, затерявшийся на земле, обратно в общую кучу. Потом гонишь все стадо домой, а оно в ответ возмущенно мычит, но идет. Такие прогулки в моей душе установили полный покой уже через пару дней, заставив забыть меня о тех тридцати годах, что прожил в поиске себя и тысячи ответов. Тогда казалось вечностью успокоение души, которое я там приобрел, но все изменилось через год, когда в городе появился черный всадник, разрушивший все.

Черный всадник, как прозвал я его, для меня и многих других явился смертью на коне в жаркий полдень, держа в руках указ об отступниках от церкви – христианах, гласивший, что всякий будет казнен. Однако ничего за указом не последовало до самой полуночи. Никто даже не думал выяснять, кто из живущих принял Христа в своих сердцах, их целью было запугать народ через публичные казни. К сожалению, но и меня не обошли стороной. Их темная деятельность соответствовала часу, в который они принялись совершать ее. Я уже видел третий сон, когда порядка трех или четырех человек ворвались в мой дом и, избив руками и ногами связали руки за спиной, накинули мешок на голову и повели. Ужас и страх охватил меня. Не знаю слышал ли кто-то мои слезы, всхлипывания и молитвы, однако, видимо, раз ударили тяжелым предметом сзади по голове, вырубив меня, то слышали. В себя пришел только в темнице. Я стоял на ногах, вплотную прижатый к холодной каменной стене. Здесь было вместе со мной еще порядка пятнадцати человек на клочке в метр на метр. Воздуха хватало не всем, поэтому многие умирали раньше, чем их выводили на суд. От них я узнал, что всех, кто считался отступником церкви, решено было придать смерти без суда и следствия и какие извращенные человеческой фантазией казни нам уготовили? Впервые в жизни мне захотелось жить и единственный луч свет, пробивавшийся через маленькое окошечко и терявшийся в толпе, давал мне надежду.