Юрий Михайлов - Нераскрытое преступление 1984 года

• Название: Нераскрытое преступление 1984 года
• Автор: Юрий Михайлов
• Жанр: Русское современное

Повесть «Нераскрытое преступление 1984 года» пролежала в столе 30 лет… Не хотели печатать, тогда подобного в стране не могло быть по определению. Намекали: надо переписать, большие люди – слишком узнаваемы. В 90-е годы прошлого столетия – уже никого не удивишь такой смешной коррупцией, о которой говорится в повести. Бесспорно и то, что у молодого журналиста маловато жизненного опыта… И всё-таки одно, главное, в повести бесспорно: она правдивая, почти документальная.

---

– Ты теперь у него вроде крестного отца, – сказал дядя Коля, – хоть и не крещеные оне.

Мы остались за столом вдвоем с Геннадием. Доедали домашний салат да капусту с клюквой, которую в этом году удалось собрать на болотах всего лишь ведро. «Захирел торфяник, – басил дядя Коля, – кругом „милиорацию“ провели. Ни грибов, ни ягод, ни хрена не стало». А раньше они клюкву бочками мочили.

Геннадий тихо, с паузами рассказывал о себе. Институт закончил хорошо, с фабрики не захотелось уходить. Был мастером, начальником цеха. В неполные тридцать стал руководить отделочным производством, членом парткома избрали. Фабрика выросла до комбината, в его подчинении не одна тысяча рабочих.

– А в прошлом году избрали освобожденным заместителем секретаря парткома, – закончил рассказ Геннадий.

Помолчали. О моей жизни он не спрашивал. Но дал понять, что кое-что знает, читал мои заметки в центральных газетах. Лишь раз спросил: «Не пора ли в родные края?».

Я уклонился от ответа, говорил, что Север затягивает, мне очень хорошо и на работе, и с друзьями, и в семье…

– Твои ребята сейчас в областной газете у руля. Ты только «захоти», – вдруг сказал он, когда мы стояли на остановке, уже не надеясь, что троллейбус когда-нибудь пойдет по маршруту. А таксисты редко наведывались сюда. Надежды, что в ночи мигнет зеленый огонек, не было никакой.

Я опять промолчал. Генка, обняв меня, сказал:

– Ничего, брат, у тебя есть главное: ты хорошо пишешь. Я горжусь тобой…

И в это время из-под горы показался троллейбус, медленно подполз к остановке, едва осветив асфальтовый пятачок тусклым светом салона.

Мы расцеловались. Я не знал, сколько пробуду в городе, когда полечу назад. До Нового года оставался один лишь день.

Больше я Геннадия не видел. На второй день Нового года я улетел на Север. Летом в моей редакции работала целый месяц бывшая однокурсница по институту Ирка Окунева. Она хорошо знала Геннадия, рассказала, как необычно сложилась у него жизнь.

На пленуме обкома должен был выступать секретарь комитета комсомола Генкиного хлопчатобумажного комбината. Но попал в автомобильную аварию. И партком решил, что выступить должен заместитель секретаря парткома – Геннадий Николаевич, куратор комсомола. По словам Ирины, Геннадий выступил блестяще, его речь полностью напечатала областная газета. А потом его пригласила на беседу первый секретарь обкома комсомола Светлана Абалкина. Человек практичный, деловой, она не крутила, а сразу выложила, что хотят, мол, Геннадию предложить комсомольскую работу. Благо, возраст вполне подходящий.

Генка растерялся. А то, что он сразу отказался от предложения, даже не зная, что ему могут поручить, Светлане даже понравилось. Она встречалась с парторгом комбината, директором, первым секретарем райкома партии. Настояла-таки на своем, и Геннадия избрали первым секретарем Ленинского райкома комсомола. Район – старый, окраинный, с большим количеством текстильных фабрик, тысячами молодых работниц, приехавших со всей страны и живущих в общежитиях.

Я, помню, тогда, с большим опозданием послал Геннадию шутливую телеграмму, назвав его предводителем огромной армии невест.

Он ответил обстоятельным письмом. Показалось, что ему хорошо. Захотелось увидеться, но не получилось сразу: в то время я делал несколько материалов для центральной газеты, которая позже и пригласила меня на работу.

…И вот эта телеграмма.

– Ты устал… – Светлана прикоснулась к лицу. Я прижал худые пальчики к губам, стал целовать их. Слезы набежали неожиданно. В них было все: и боль за Геннадия, и радость от встречи со своей первой любовью, и тоска по ушедшим годам. Она, касаясь моего лица, шептала что-то ласковое, словно мать, успокаивающая ребенка.

Подъехали к старинному особняку с высоким чугунным забором. Красное кирпичное здание обкома едва виднелось за огромными, сочно-зелёными липами.

– Светлана Аполлинарьевна, вам несколько раз звонили из приёмной… – быстро заговорила секретарша.

– Кто?

– Помощник первого.

Прошли в просторный кабинет. Четыре продолговатых окна, почти полностью закрытых кронами лип, слабо освещали помещение. Светлана сняла пальто, я повесил его во встроенный шкаф. Подошла к столу, включила лампу с ярким зеленым абажуром из ситца. Сели: она за стол, я – сбоку, закурил.

– Детишкам пенсию хлопочем, при случае, успокой жену Геннадия. Ведь он остался членом обкома. Наш был. – И вдруг без всякого перехода: – Глупо, ох как глупо, Андрюша, что отпустила его.

– Что ты себя казнишь? Уже ничего не исправишь.

– А ты знаешь, что заявил Фетров в обкоме? Сказал, что Петров сам шел к этому ЧП. Панибратство допускал с подчиненными. Разрешал называть себя на «ты». Лез куда не надо. А дело не знал.

– Ну, а ты что?

– Вспылила, сказала, что он был любимец не только коллектива милиции. Дошла до оскорблений Фетрова, за что получила замечание от секретаря. Но он поручил генералу Миронову разобраться и доложить ему лично. Ты встретишься с Сергеем Максимовичем? Ты должен помнить его: он работал до милиции в обкоме.

– А честь мундира?

– Глупости. Миронов – не такой.

– Давай разберемся, – сказал я. – Спокойно разберемся во всем. Как Гена попал в милицию?

– Геннадий стал первым секретарем далеко не лучшего райкома. Их оперативным комсомольским отрядом никто не занимался, он по существу стал беспризорным. Дружинники почувствовали свободу, стригли длинноволосых, дрались с хулиганами, обыскивали прохожих. Стали выпивать. На это нужны, естественно, деньги. Тогда они пошли по ресторанам, высматривали подвыпивших посетителей, уводили их в штаб отряда. Там отбирали деньги, запугивали, и те молчали.

Как-то попался им в ресторане главный инженер одного солидного предприятия, отмечал получение премии. Они привели его в штаб, обнаружили при нем крупную сумму денег. Взяли все. Но он не испугался. Сказал, что будет жаловаться. Его били. Потом погрузили в машину и вывезли за город. К утру он скончался. А те – сначала пили, потом молчали. Весь город кипел, когда следствие установило, что преступники – дружинники. Милиция пыталась замять следствие. Но дело все же дошло до суда. Все руководство отряда сейчас в колонии строгого режима.

А Геннадия слушали на бюро райкома, хотели освободить от работы. Но он—то и года не проработал. Объявили ему строгий выговор. Он был потерянным. Не оправдывался, с наказанием – согласен. А потом попросился работать в милицию. И начальник райотдела милиции Кузьмин Трофим Кузьмич за него просил. Того тоже наказали. Хотя он сразу, как узнал, доложил о преступлении в горуправление. Но там постарались затянуть дело, посоветовали молчать. Это Кузьмин ходил в прокуратуру, оставил там рапорт…

Светлана попросила у секретарши чаю. Я понял, что мы подошли к главному в нашем разговоре. И, действительно, она сказала, что рассчитывает на мою помощь и что за доброе имя Геннадия надо бороться. Я и сам чувствовал, что вокруг моего школьного друга накаляются страсти. Но в то же время, никак не мог понять, в чем можно было обвинить Геннадия. Он погиб на посту, при исполнении служебных обязанностей. Его уже не вернешь, а поэтому разве важно, кто и как думает о нем…

– Пойду, пожалуй, – сказал я.

– Подожди. Я соскучилась. Давай посидим еще…

– В другой раз.

– Куда ты?

– К Татьяне, тете Дусе…

– Ты прости меня…

Вышел из кабинета, спустился по лестнице. Прошел мимо огромного, в полный рост зеркала, в котором промелькнул худой, высокий человек в больших очках, с поднятым воротником плаща. «Что-то раскис, – подумал о своем отражении в зеркале. – Куда теперь? Поминки, наверное, у Таниных родителей. Адреса не знаю. Поеду к Геннадию на квартиру». Ключи еще утром сунула мне тетя Дуся.

Во дворе вдруг почувствовал страшную слабость. Сел на лавочку под липой. Руки упали на крашенные доски скамейки, на лбу выступили капли пота. Что это, сказывается бессонная ночь? Вспомнил, как въезжал в город, безлюдный, освещенный кое-где тусклыми светильниками. Куда ехать? Родственников и близких в городе не осталось, мама давно живет у дочери, так и не найдя общего языка с моей дорогой «Фелуменой». Конечно, прямо к дяде Коле и тете Дусе. Я умышленно не произносил имя Геннадия. Он был живым для меня, но уже что-то не позволяло мне произносить его имя: Генка, Гена, Генаша.

Удивительно быстро нашел их улицу, только с подъездом перепутал. Понял это, когда глухой женский голос из-за двери на втором этаже спросил:

– Кто тут?

– Мне бы Петровых.

– Это у которых сын погиб? – пауза. Но дверь не открылась. – В следующем подъезде, четвертом…

Кажется, не успел нажать кнопку звонка, как дверь открылась. Тетя Дуся молча, медленно махая рукой и беспрерывно пятясь, вела меня за собой. В черном теплом платке она походила на монахиню. Та же большая комната, та же мебель. От низкого бра свет доходил только до пояса, все остальное пространство – в полумраке.