Александр Калинин-Русаков - Другие люди (сборник)

• Название: Другие люди (сборник)
• Автор: Александр Калинин-Русаков
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-00071-654-0

Одним окружающий мир представляется сложным и не вполне понятным, другим, напротив – простым и доступным. Только как бы ни было, в центре всего – Человек. Не каждому дано дотянуться до звезды, а до того, кто рядом – проще простого. Протяни руку и попытайся понять его. И не только в книге, но и в жизни.

---

– Послушайте! Да это же Людмила Зыкина поёт!

– По голосу похоже, точно Зыкина. Только я её не видел, а ты?

– Да и я тоже. Как-то не приходилось встречаться. А сейчас – пожалуйста. Смотри, сколь угодно.

Вдруг все, не отводя взгляда от экрана, одновременно и громко заговорили. Только Федот неожиданно почувствовал себя опустошённым, будто бочка из-под огурцов по весне. Он молча вышел на крыльцо, сел. Жулик долго смотрел на него, высунув язык, потом молча улёгся к ногам. У ворот скрипнули тормоза председательского «козлика».

* * *

С того памятного вечера, когда в доме у Федота появился телевизор, деревня будто проснулась после зимней спячки. В ней начали происходить события, разительно похожие одно на другое. Сначала возле какого-нибудь дома в небо вытягивалась игла антенны, спустя некоторое время хозяин принимался ремонтировать изгородь, калитку. Стучал по вечерам молотком, подтёсывал чего-то, прикладывал. Потом, дождавшись погожих дней, затевал покраску. Глядя на него, соседи слева и справа тоже принимались за дело. И на другом краю деревни без дела не сидели. Так и пошло всё, покатилось.

На Пасху, когда от первого тепла деревья прыснули робкой зеленью, палисадники перед домами запестрели разноцветьем, а в небо устремились иглы фантастических антенн. Деревню стало не узнать. Всё в ней осталось на прежнем месте, только ожила она, будто глаза на мир открыла. И ведь что интересно, никто этого не планировал. Не было шумных собраний с президиумом и протоколами. А оно всё вдруг возьми да и начни происходить. Само по себе. Чудно. Хотя, что тут чудного? Пасха скоро.

В ту ночь Федот проснулся от непривычного шума. Прислушался. Да это ж лёд шумит! Значит, Боровая пошла. Через день два появится чистая вода, а там, глядишь, и до половодья недалеко. Пора, видимо, неводник ставить на просмолку.

В курятнике три раза прокукарекал петух. Четыре часа, подумал Федот и, повернувшись на бок, стал слушать, как шумит лёд. «Только бы мост не снесло», – пронеслось в голове.

Потом ему приснился тот самый деревянный мост, что построили прошлым летом за дальним мысом. Тогда вся деревня долго гадала, почему здесь, поскольку с той стороны Боровой даже дороги не было. Получалось, что мост в никуда. Только понаехали вскоре дорожные строители – шумные, матерные. Сначала выпили всю водку в магазине, потом проложили по зареченскому лугу дорогу, похожую на серп. Ездить по новой дороге было не с руки, да и некуда. Какая-то она придуманная получилась, эта новая дорога, не нахоженная, бесполезная, одним словом. Мужики матерились. А бабы – народ на язык острый, они быстро определили место, по которому не мешало бы махнуть дорожникам этим самым серпом, чтобы таких чудес впредь не строили.

Той беспокойной ночью приснилось Федоту, что вырвала Боровая этот самый мост легонько, будто молочный зуб у мальца, после развернула его течением вдоль реки, да и унесла. Как будто и не было его здесь никогда. Через несколько лет всё именно так и случилось. Вещим тот сон оказался.

С раннего утра на пологом берегу, напротив старого лисятника, под закопчённой бочкой потрескивал костёр.

Из Морозовки приехал Гена Самоловов, привёз барабан смолы, выгрузил и задержался. Будто намереваясь что-то сказать Федоту, он несколько раз обошёл неводник, простукал борта, заглянул под днище, отошёл к кедровнику, рассматривая издалека. Наконец не выдержал:

– Не могу я просто так уехать! Хочу, чтобы след от моей руки на этой посудине непременно остался. Так что принимай в бригаду!

– Это завсегда пожалуйста, – развёл руки Федот. – Бери струг радиусный, снимай фаску с бортов. Тебя учить не надо, не хуже меня знаешь. Так что начинай, а я сейчас прожгу гнёзда под уключины, и можно начинать смолить. Вместе мы сегодня точно управимся.

Ещё один, кто вызвался помогать, был Витька по прозвищу Революция. Кто и почему дал ему такое имя, доподлинно неизвестно. Может быть оттого, что родом он был из самого что ни на есть революционного города Ленинграда, а ещё может быть оттого, что воспринимал всё в штыки. Революция, одно слово.

Витька был «туник», то есть сосланный за тунеядство. Свою жизнь в Ленинграде он вспоминал часто, показывал фотографии, похожие на открытки. Деревенский люд смотрел и не верил своим глазам. Стоит Витька возле «Авроры», рядом с той самой пушкой, что на носу. Странная такая фотография, с намёком каким-то забавным. Всё походило на то, что «Аврора» вроде как собралась ещё разок бабахнуть, только теперь уже по нынешним вождям, что были изображены на огромных плакатах вдоль набережной. Прицел был прямо на них. Все смотрели с пониманием, многозначительно хмыкали и молча переглядывались. Витька рассказывал всё, что отец его работает в посольстве водителем.

«Как же так получается? Отец в посольстве, а Витька «туник». Может, привирает? – размышлял Федот. – Хотя нет, на прошлой неделе вызывали его на почту для переговоров с Ленинградом, оттуда же и посылку недавно прислали со всяким добром. Так что, может быть, и правда. Только чудной этот Витька, раздарил почти всю посылку, себе только синюю водолазку и оставил. Нежадный, стало быть. Вообще-то он парень неплохой, а то, что не нравится ему простым трудом заниматься, чего тут поделаешь. Не всем же в навозе ковыряться. Думать тоже кому-то надо. А Витьке только дай волю, он сколько угодно будет рассуждать о смысле жизни, дальних странах, правильном устройстве мира, советы ещё всякие необходимые давать, на гитаре песни непонятные петь про Арбат, туманные горы и какой-то там синий троллейбус. Это ладно… Он даже на иностранном языке песни поёт. А что? Федоту нравилось. Очень даже забавно. В деревне сроду никто так не пел. Сразу видно, грамотный, коль иностранные языки знает. Институт, говорят, закончил. Оно и правильно. Дурака, его чего ссылать? От него ж вреда никакого. Это с умными завсегда хлопотно. Зато мальчишки за ним теперь вереницей. На гитаре все учатся играть. Хорошо хоть завклубом его додумались поставить. Какой из него прицепщик? Он земли-то окромя той, что в горшке с фикусом, сроду не видел, а его прицепщиком, пашню пахать. Земледельца сыскали. Теперь хоть по вечерам в клубе торчит. Там ему как раз самое подходящее место и есть. Всё делом занимается, да и какую никакую копейку получает. Ему ж тоже, поди, жить на что-то надо. К тому же участковому спокойней, когда он на глазах».

Надо отметить, напрягаться Витька действительно не любил. Он даже водку пил как бы нехотя, без мужицкого азарта. Больше всего уважал он сидеть на берегу и смотреть куда-то вдаль. Говорит, что над книгой работает, думает. Обещает, когда срок закончится, непременно станет писателем или поэтом, как и друг его Ося. Тогда-то всю эту ссыльную жизнь в книге своей и опишет подробнейшим образом. Пока, говорит, сочиняет этюды какие-то. Чего это такое? Мудрёно всё это для деревенского люда. А что лодку вызвался строить, так это исключительно от желания быть причастным к какому-нибудь серьёзному делу.

Федот толкал локтём Андрюху в бок и шептал:

– Прикинь, племяш, великие дела творим, стало быть, зачтётся нам. Да ещё книжку про нас того и гляди напишут, история целая получится.

– Как, Витёк, книжку-то назовёшь? – полюбопытствовал между делом Федот.

Витька ненадолго задумался, потом рассмеялся.

– Вот возьму да и назову «Новая жизнь Федота и Андрейки».

– А как же подпишесся?

– Виктор Засибирский. Ну как? Неплохо звучит?

– Звучит ничего, только у тебя ж фамилия, похоже, совсем другая.

– Фамилия это одно, а Засибирский – это псевдоним. Засланный в Сибирь, значит.

– Ишь ты, куда хватил. Как декабрист почти. Фонвизин, ядрёна корень. Тогда, скажи на милость, какой жё псевдоним у поэта, друга твоего – Оси?

– Осей, это мы его в детстве называли. Вообще-то зовут его Иосиф. Псевдоним? А нет у него псевдонима.

– Тогда какой же фамилией он стихи свои подписывает, поэт твой? Вдруг скажут где-нибудь фамилию его, а я им в ответ, так запросто: «Приятель это друга моего Виктора. Так что знакомы».

– Фамилия у него Бродский. Только его не печатают.

– Отчего же? Стихи, наверное, пишет плохие? – спросил Федот и вынул жигало из костра.

– Да нет, стихи, вроде, нормальные. Всем нравятся, а редакторам – нет. Не по-партийному пишет. Вот и не печатают.

– Поперёшный, значит? – понимающе добавил Федот.

– Вроде того.

– Если крамолу пишет, значит, наш человек, – кивнул Федот.

– Так где же он, друг твой? В Ленинграде прохлаждаться остался?

– Нет, в Архангельской области.

– Чего он там? Лесозаготовителем, небось, деньгу зашибает?

– Как бы не так. В колхозе «Даниловский» помощником скотника трудовую повинность отбывает.

Витька замолчал, будто неожиданно запнулся за что-то, потом негромко добавил.

– Ссыльный он, как и я. По пять лет нам дали.

– Понятное дело, – почесал за ухом Федот.

Он долго смотрел на свои мозолистые руки, потом негромко проговорил.