Лааль Джандосова - Арвеарт. Верона и Лээст. Том I

• Название: Арвеарт. Верона и Лээст. Том I
• Автор: Лааль Джандосова
• Жанр: Современные любовные романы

У Вероны – студентки медицинской Академии «Коаскиерс» – удивительные способности, которые усиливаются с каждым днём, но в жизни её, напротив, возникает всё больше проблем. Пытаясь разобраться с ними, юная героиня окончательно запутывается в реальностях. Сможет ли она спасти тех, кого любит, зная, что уготовано им в будущем? Сможет ли пожертвовать настоящим ради того, кто ждёт её в прошлом? В Арвеарте ни в чём нельзя быть уверенным, поскольку всё, что там происходит, скорее всего – иллюзия.

---

* * *

Гренар всё это время пытался сосредоточиться, работая с документами – отчётами по экзаменам, проходившим у старшеклассников, но мысль о том, что Верона где-то сидит в одиночестве и думает о единственном – как оказаться в Коаскиерсе, была в нём как гвоздь – торчащий и цепляющий за сознание. Ненависть к Эртебрану, так долго в нём вызревавшая, достигла момента кипения и бурлила, ища себе выхода. Накрутив себя окончательно, Ардевир обратился к изданию «Тысяча Лет Коаскиерсу», что Гивард успел передать ему в начале апреля месяца, пролистал до той фотографии, что являла лицо проректора, выдрал страницу из книги и изорвал от отчаяния.

Появившись в учебном секторе за десять минут до ужина, Верона, хоть и голодная, отправилась в лабораторию – ту, что была при классе по растительной фармакологии, нашла себе всё, что нужно, села за стол с пробирками и приступила к синтезу. Состав был готов к одиннадцати. Через четверть часа по времени она уже открывала папку Volume Двенадцатый. Ручка с пером – чернильным, погрузилась в жидкость – оранжевую.

Письмо получилось долгим – почти до рассвета по времени. После бессонной ночи Верона, вместе с приятельницами, появилась в столовой на завтраке, быстро перекусила – крепким чаем и свежим рогаликом и – с рюкзаком за плечами – покинула школьное здание. Добравшись до Рееварда на большом маршрутном автобусе, и дальше – уже от станции – на подвесном трамвайчике, она появилась у Таерда, в Центре медитерации, в самом начале одиннадцатого, когда Гивард как раз закончил утреннее заседание. Секретарь доложил директору, что «рэана Верона Блэкуотер просит аудиенции», на что Гивард отреагировал согласно обыкновению:

– Будь добр, нам кофе и сладкое. И пока она здесь находится, для всех остальных я отсутствую.

Встретив её в кабинете, Таерд – очень обрадованный – сразу начал расспрашивать о школьных делах, о Гамлете, о планах и настроениях. В результате возникла тема, что касалась его сообщения и вопроса о монографии: «Квантовое излучение как физическая основа суггестии и телепатии». Узнав о реакции Гренара, физик вручил ей книгу – настоящую, а не копию, и сказал: «Читай в удовольствие! Эртебран переслал нам несколько, так что можешь держать в своём пользовании!» После слов глубокой признательности, Верона, недолго думая, достала конверт с посланием:

– Экдор, взгляните, пожалуйста. Я знаю, что вы с ним обмениваетесь письменной информацией. И я бы просто хотела… Просто его поздравить с этим последним изданием, от лица своих одноклассников…

Гивард кивнул с улыбкой, взял в руки письмо – коротенькое – несколько строчек текста, написанных с явной старательностью, изучил его содержание и с согласием резюмировал: «Да! Идея прекрасная! Я перешлю, разумеется!» – а затем спросил неожиданно:

– Гренар успел показать тебе? «Тысяча Лет Коаскиерсу» – большой альбом с фотографиями. У нас он в одном экземпляре. У Ардевира он временно, где-то с апреля месяца.

– Нет, – сказала Верона, – мне его не показывали.

– Тогда попроси сегодня же! Ардевир, вероятно, запамятовал. Экдор Эртебран, скажу я тебе… – физик хотел продолжить: «красавец, каких я не видывал», – но поскольку Верона нахмурилась, воздержался от комментария.

Вернувшись в школу к двенадцати – на служебной машине Гиварда, что отправил её с водителем, она взбежала по лестнице, ворвалась в кабинет директора и заявила сходу:

– Я была у экдора Таерда! Где «Тысяча Лет Коаскиерсу»?!

Гренар поднялся с кресла, процедил: «Боюсь огорчить тебя, но портрет твоего проректора был изъят из неё за ненадобностью…» – взял в руки корзинку с мусором, где обрывки портрета Лээста мешались теперь с окурками, и швырнул – над столом – через комнату:

– Вот! Если нечем занять себя, поройся в своё удовольствие!

* * *

Через несколько дней после этого – утром, тридцатого мая, среди прочей корреспонденции на имя администрации, экдор Эртебра́н – проректор – человек очень жёсткий, властный, обладавший железной волей и неколебимым правом брать на себя решения по всем проблемам в Коа́скиерсе, обнаружил в одном из конвертов два очень разных послания: одно от экдора Таерда – научного содержания, а второе – совсем иное:

«Экдор Эртебран,

Позвольте нам – почитателям Вашего Гения – выпускному классу учащихся гоэр-дверской Центральной школы при Реевардском центре практической медитерации, – выразить Вам поздравления в связи с выходом в свет Вашей новой, актуальнейшей монографии…»

Эртебран, не сдержав улыбки, подумал: «Ну школьники – ладно уж, им это всё простительно. Но как, интересно, Гивард согласился им посодействовать?»

«…Мы хотели бы Вам признаться, что мы с чрезвычайным вниманием наблюдаем из Рееварда за Вашими достижениями в далёком от нас Арвеарте и разделяем мнение всех Ваших здешних коллег – профессоров нашей школы и сотрудников нашего Центра, что Вы, как сказал в своё время магистр Элон Бессмертный в своём последнем Трактате, – „Та таинственная звезда, что вспыхивает на небе прекрасным и ясным светом единственный раз в столетие, возвращая надежду томящимся…“»

– Ясно! – сказал проректор. – Послание засекречено! Симпатические чернила по составу Элона Бессмертного. Только одно непонятно – взяли Дривара, «Лурнию». Но где они его выискали? Его же не издают у них.

Размышляя на эту тему, он вышел из кабинета, быстро спустился по лестнице до нужного ему уровня, заглянул в кабинет токсиколога – профессора Саймона Хогарта, попросил раствор аммиака, вернулся обратно в «проректорский» и, смочив аммиаком вату, приступил к обработке бумаги – глянцевой, тонкой работы, обрамлённой серебряным кантиком. Буквы – ярко-оранжевые – проступили мелкими крапинками:

«Экдор Эртебран, простите!

Мне, конечно, нельзя рассчитывать, что если Вы вдруг прочитаете – то, что здесь будет написано, Вы сочтёте, что это заслуживает и времени, и внимания, но, с учётом всех обстоятельств, я просто должна сказать Вам – я хочу учиться в Коаскиерсе! Это глупо, по всей вероятности, потому что это – безнравственно…»

Лээст невольно хмыкнул: «Дривар – это плюс, конечно, но что у нас с баллом по Эйверу? Если пятьсот или около, то ей надеяться не на что».

«…потому что это безнравственно! Я имею в виду, разумеется, не саму учёбу в Коаскиерсе, а тот факт, что я сделала выбор, не считаясь ни с „конфронтацией“, ни с теми большими надеждами, что на меня возлагаются, ни с теми большими затратами, что на меня потратили, и единственное, что хоть как-то и хоть чем-то меня оправдывает, это – то, что я понимаю, что здешняя Академия не даст мне тот уровень знаний, который мне даст Коаскиерс».

«Да, – усмехнулся Лээст. – Баллов семьсот, наверное, с подобной самоуверенностью. Семьсот пятьдесят, возможно. Это уже получше, но всё равно недостаточно. На восьмистах я б задумался, но Гивард бы нас информировал… Впрочем, у них, в Иртаре, оценивают не по Эйверу. Да и есть ли резон делиться столь редкостным достоянием?»

«Экдор Эртебран, Вы знаете… Я прошу Вас, экдор, не думайте, что это – мои амбиции или просто больные фантазии. Я пытаюсь найти своё место и прихожу к пониманию, что мне нечего делать в Иртаре. То есть я постоянно чувствую, что всё, что там есть – неправильно. У них там масса законов, основанных на „равноправии“, и я в результате этого не смогла поступить в Академию после седьмого класса, когда в приватном порядке освоила всю программу и хотела учиться дальше. Они меня протестировали, поставили высшие баллы, и на этом всё и закончилось. А теперь, накануне выпуска, ситуация повторяется. Я знаю, что знаю теорию и отдельные спецпредметы не на уровне средней школы, а на уровне пятого курса или, может быть, даже шестого. Наш директор в апреле месяце отправил письмо министру – с просьбой о новом тестировании, а министр ему ответил, что „все мои достижения просто дискредитируют существующие программы, и что я должна успокоиться и держать себя в рамках дозволенного“».

Проректор вспотел от волнения: «Здесь девятьсот, как минимум…»

«Я, конечно, могла бы вернуться – из Иртара обратно в Америку, но то, чем я занимаюсь, для меня сейчас – всё, понимаете? И дело даже не в этом. Дело в том, что мне объяснили, что в случае отчисления я обязана компенсировать расходы на образование – четыреста тысяч с лишним. А у мамы нет таких денег. Она работает в школе – не учителем, а ассистентом, и получает две тысячи. А эти „четыреста тысяч“ в пересчёте на наши деньги – уже восемьсот примерно, то есть сумма вообще запредельная. Поэтому я не знаю, для чего я сейчас пишу Вам. Просто, знаете, как случилось? Я уже в третьем классе стала снимать себе копии с „Медитерального Вестника“ – с Ваших статей и заметок; Вы печатались в каждом выпуске. Я почти их не понимала, но читала их постоянно и работала с терминологией, и всё прояснилось как-то, а в конце четвёртого класса… У нас в вестибюле – картины – ранние тервинисты (не подлинники, а копии). И у меня там любимая – „Бресвиарский Маяк“ Бекривара. Она меня просто притягивала, с той самой первой секунды, когда я её увидела. И вот, я упала с дерева – спрыгнула неудачно и повредила коленку, но никому не сказала, потому что мне было стыдно. И было ужасно больно. И ночью, когда все спали, я подошла к Картине… – знаете? – так – припрыгала; стою перед ней и плачу, и вдруг у меня в сознании появляются чьи-то мысли… то есть – буквально вспыхивают… возникают целыми блоками: „Успокойся. С этим ты справишься. Это – простая травма. Сядь на пол и сконцентрируйся“, – и далее – шаг за шагом, пока я её не вправила. И после того момента я стала с ней разговаривать. Я имею в виду – с Картиной. Разговаривать мысленным образом. И я начала приходить к ней с вопросами по биохимии. И Картина мне всё разъясняла. И с другими предметами тоже. Мы могли общаться часами. В основном по ночам, конечно, и на самые разные темы – от теоретической физики до арвеартской поэзии. Но с Вами эту Картину я пока что никак не связывала. То, что Вы к ней причастны, я поняла в девятом. Я готовила лабораторную по „воздействию на поведение…“ и мне не хватало данных по всяким несчастным планариям, а времени было мало и я обратилась к Картине, и она мне продиктовала кое-какие цифры по мышечной стимуляции, и всё обошлось на ура. А через месяц примерно, в октябрьском выпуске „Вестника“, я увидела Вашу заметку, приводившую разные данные, которые Вы получили в ряде экспериментов, проводимых дистанционно. И в том, что касалось планариевых, все результаты совпали. А Вы эти опыты ставили за месяц до публикации. Это значит – Вы были единственным, обладающим этими данными. И я до того обрадовалась, Вы даже не представляете! И потом я пришла и спрашиваю: „Вы – экдор Эртебран, получается?“ А „Вы“ тогда засмеялись и сказали: „Да нет, Верона! Я – часть твоего подсознания!“»