Даница Маркович - Роды. Partus

• Название: Роды. Partus
• Автор: Даница Маркович
• Жанр: Русское современное

Представляем русскоязычному читателю удивительно светлый роман сербской писательницы Даницы Маркович. В палате белградского роддома несколько рожениц, медсестер и врачей встречают новое тысячелетие. За стенами роддома тяжелое для Сербии время, оно звучит в разговорах персонажей и прорывается сквозь стены больницы. Но, как говорит Даница: «Вопреки всему дети все-таки рождаются». Ее героини понимают, что их задача – подарить новую жизнь, даже когда их собственную жизнь предали.

---

Мира боролась за каждого больного, словно одержимая. Полностью отдавала себя дружбе. С мужчинами, которых она выбирала, Мира вела себя так, будто боролась не на жизнь, а на смерть.

«Это не засчитывается в стаж!» – перебирала воспоминания Мира. Её первый парень был врачом-интерном. Мира обстирывала его и гладила ему вещи, записывала его на экзамены и готовила обеды, пока он готовился к сдаче квалификационного экзамена. А потом он неожиданно уехал из города. Второй не был врачом, жил неподалёку. Мира провожала и дожидалась его с дороги, как мужа. Он бросил её, женился на другой. Потом были длительные отношения с женатым мужчиной, врачом в её больнице. Они работали вместе, в одном отделении. Потом он ушёл. Сменил больницу, жену. Сменил и любовницу.

Мать умерла в погожий сентябрьский день, когда шелковица оделась в осенний наряд, а двор был освещён солнцем. В окно вплывал аромат сливового повидла, которое варили прямо во дворе, на дровах, в больших кастрюлях. Пахло углями и печёным болгарским перцем, по двору разносился кисловатый запах помидоров, кипящих в армейских котелках. Весь двор варился и кипел. Мама умерла после обеда, прямо перед тем, как пришло время пить кофе под шелковицей. Только кофе так и не успели подать. Никто не ожидал прихода смерти в такое время – обычно умирают ночью, а не в озарённый солнечным светом осенний день.

Мама просто уснула, почти спокойно и без боли. Мира услышала только глубокий вздох или зевок и спросила: «Что, мама?» И лишь потом, когда Мира подошла укрыть мать, она увидела, что та уже упокоилась.

Ей не осталось ничего, кроме воспоминаний. Вместе с мамой перестал существовать целый мир. Вскоре после её смерти их домишки снесли, а улицу перекопали.

Каждый год, в день смерти матери, Мира брала отпуск. Она шла на продуктовый рынок, покупала болгарский перец и помидоры, иногда сливы. Открывала балкон и целыми днями варила запасы на зиму и закручивала банки. Вся улица на Дорчоле4 начинала благоухать. Кому-то это не нравилось. «Воняет, как в пригороде», – говорили какие-то дамы. Мира купила у беженцев дровяную плиту и топила ее «Политикой»5. Это раздражало соседей. Запах горелых газет и печёного болгарского перца напоминал Мире о матери и Бежании.

Каждый год одно и то же, в то же время.

После этого Мира успокаивалась.

Ей показалось, что она вспомнила об этом потому, что у неё снизился уровень сахара в крови. Мира обрадовалась, что можно открыть новую банку сливового повидла. Может, приготовить пациенткам рулет с этим повидлом?

Мира съела целую банку повидла, как любая женщина «на нервах», продрогшая и мечтающая о любви.

«Зиму нельзя прогнать словами. А у меня в сердце зима». Поникшая Мира перебралась на кухню. Ей уже не было дела до своих пустых заявлений. Теперь Мира чувствовала себя жалкой. Ей не хватало теплых объятий, она словно отреклась от собственного тела. Мира подтянула колени к груди и обняла их руками. Маленькие тёплые груди заныли. «Для чего они?» – спросила она себя. Мире казалось, что она уже забыла о прикосновениях мужской кожи к своёму измождённому телу.

Она посмотрела на свои некрасиво выступающие косточки на стопах и подумала: «Да какая разница».

Подавленная, наедине с собой, вышедшая из роли.

«Если бы у меня был щенок! Но ему нужно время, внимание, любовь. Ради чего бы он сидел дома целыми днями? Только ради того, чтобы согреть мне ноги, когда я приду с работы уставшей?»

«Побыстрее бы прошел этот ужасный день!» – подумала Мира в тот вечер перед сном. Она закуталась в три одеяла, чтобы не чувствовать себя такой одинокой.

Завтра будет новый день и Новый год. В больнице будет много работы. Это было последнее, о чём подумала Мира прежде, чем заснуть.

В полумраке прохладной комнаты танцевали тени включённого телевизора с приглушенным звуком.

Мира заснула, не досмотрев до конца тридцать третью серию любимого сериала.

Признание

Когда Неманя был маленьким, всё было просто.

А весной он впервые спросил Дару:

– Кто мой папа?

Дара растерянно пробормотала:

– Я пока не могу тебе этого сказать.

– Не можешь? – вскрикнул сын и выбежал из комнаты, хлопнув дверью.

Так между ними началась война.

Годами Дара обманывала его. Говорила ему полуправду, не рассказывала всего. Сначала говорила, что папа живёт в Америке. Потом – что он не может приехать, потому что не служил в армии. Однажды Дара пыталась убедить Неманю, что его отца, возможно, уже нет в живых. Она говорила, что его отец заболел и она уже долгое время ничего о нём не слышала. Якобы он был в гуманитарной экспедиции в Африке, помогал детям, и там тяжело заболел. И с тех пор от него ни слуху, ни духу!

Когда Неманя был маленьким, выдумывать было легче. Пока Дара рассказывала ему такие истории, отец мог быть для него кем угодно, от принца до лётчика. Сын рос, и мать остановилась на полуправде, сказав, что его отец – врач, а о том, где он живёт, выражалась неопределенно. В действительности отец жил всего лишь в километре от своего сына.

Дара спокойно жила до недавнего времени, пока Неманя не начал задавать конкретные вопросы. Он стал злым, неуверенным в себе и растерянным. Дара боялась, что сын отдалится от неё.

Сложно было притворяться, будто бы всё в порядке. Каждое утро сын встречал Дару взглядом, полным презрения. Всматриваясь за обедом в его лицо, Дара читала в его глазах упрёк и даже отвращение.

– Ты можешь не чавкать во время еды? – прерывал он обед своим ворчанием. Неманя смотрел на её рот и пожелтевшие зубы, поэтому Дара и жевала еле-еле. – Почему ты не сходишь к зубному? – спросил Неманя вместо того, чтобы снова вспылить. Он думал о том, почему его мать выглядит неряшливой и не такой ухоженной, как другие женщины.

Из-за этого Даре кусок в горло не лез. Она прекращала есть. Дара вставала из-за стола и уходила на кухню будто бы для того, чтобы выпить воды, и там задыхалась от слёз и беспомощности.

Неманя часто провоцировал её своими грубыми ответами. Дара сдерживалась, как могла.

Ситуация ухудшилась, когда его обозвал школьный приятель, который, получив встрепку, сказал Немане: «Ты жалкий выродок!»

После этого Неманя начал открыто упрекать мать.

Ночью Дара просыпалась и прислушивалась, как Неманя ворочается во сне. Она следила за его сном и всегда знала, когда сын не спит. Дара ждала, пока Неманя заснет, почти не дыша, чтобы слышать каждый его вдох. Когда он успокаивался и начинал дышать равномерно, Дара уже не могла заснуть до самого рассвета.

Дара вспомнила, сколько раз она сама мысленно упрекала свою мать за её простоватость и неухоженность.

Какое заблуждение: верить в то, что ты будешь лучше своих родителей, и тебя не коснется осуждение собственного ребёнка!

Когда-то давно Дара стала презирать своих родителей.

Она верила, что станет лучше них.

Что рассказать Немане о его отце?

Закрыв глаза, Дара и по сей день вздрагивала при одной лишь мысли о нём.

Лучше всего она помнила его выбритое лицо, мягкое и гладкое, с ароматом «особого» парфюма, мужского, терпкого, с запахом табака и лимона. Дара часами не мыла руки и лицо, чтобы вдыхать тот запах, оставшийся после расставания. Она приносила его на свою подушку, в скромно обставленную комнатку в студенческом городке. Лежа на той подушке, Дара могла целыми днями предаваться мечтам. Она вспоминала блеск аккуратно приглаженных русых волос и брильянтина. Как он поднимал бровь, когда обращался к ней. Движение его руки, когда он брал Дару за подбородок и приближал её лицо к своим жадным губам, своё погружение в его ладони и запахи, тепло. Накрахмаленную рубашку, белеющую в темноте. Дару охватывал стыд, когда она вспоминала о загрубевшем, шершавом лице своего отца, царапавшем ей кожу при расставании, когда она обнимала его перед отъездом на учёбу. Они молчали, но Дара знала, что именно хочет сказать ей испуганный отец и сколько надежд он возлагает на её поездку. Ей было стыдно за то, что отец так верил в неё. За его грязные сапоги, за исцарапанные руки, потрескавшихся на холоде, с ногтями, под которыми виднелась земля. Дара помнила, что она начала стыдиться своих родителей, когда вернулась домой на праздники. Она тогда задумалась: а что бы подумал Он, если бы привез её на своём автомобиле к деревенскому дому по грязной дороге? Что бы подумал, если бы увидел её мать в повязанном на голову платке? Когда Дара вернулась в город, ей ещё несколько дней мерещились следы грязи на её дешёвых сапожках, и казалось, что все об этом знают, а он может это увидеть.

Может, все эти годы, пока рос Неманя, Дара поступала неправильно, когда отказывалась от своей жизни и всех её радостей? Все её радости и заботы были в работе и сыне.

Дара жила воспоминаниями. Когда ночи были слишком долгими, она могла возвращаться в воспоминания снова и снова. В белую ароматную постель в его красиво обставленной комнате, где Дара стыдилась себя. Её стыд только усилился, когда она запачкала постель кровью. Вместо того, чтобы подумать, что это должно льстить Ему, Дара начала извиняться.