Владислав Вишневский - Аллегро

• Название: Аллегро
• Автор: Владислав Вишневский
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-906858-38-2

Удивительная, но реальная история событий произошла в жизни военного оркестра.

Музыканты, как известно, народ особенный. Военные музыканты в первую голову. А какую музыку они исполняют, какие марши играю! Как шутят! Как хохмят! Как влюбляются Именно так всё и произошло в одном обычном военном оркестре. Американка Гейл Маккинли, лейтенант и дирижёр, появилась в оркестре неожиданно и почти без особого интереса к российской маршевой музыке, к исполнителям, но… Услышала российские марши, безоговорочно влюбилась в музыку и исполнение, и сама, не подозревая ещё, влюбилась в одного из музыкантов – прапорщика, но, главное, она увидела композиторский талант у пианиста Саньки Смирнова, музыканта-срочника. В оркестре на тарелках пианист играет, ещё и английский язык оказалось знает, и скромный, и пианист талантливый, и… Даже посол США в Москве, мистер Коллинз, всему этому восхитился. Санька Смирнов оказался настоящим Национальным достоянием страны. Об этом и не подозревали. Это вся Европа услышала и подтвердила. Правда для этого музыкантам оркестра пришлось в город Стокгольм лететь, в Швецию, Кантату Санькину на заключительном королевском концерте исполнять. Женька Тимофеев, первая труба в оркестре, там и объяснился с Гейл, а Санька Смирнов, национальное достояние, познакомился с Кэт. А сколько всего с этим путешествием интересного и необычного для них было… И это кроме всего прочего…

---

– Так точно! – воодушевлённо рубит оркестр.

– Старшина, – протягивая руку за фуражкой, приказывает подполковник. – Остаётесь за меня. Срочно займитесь уборкой. Я в штаб, на разведку: что там и вообще…

– Есть!

В оркестровом классе возникает нервная суета, постепенно переходящая в целенаправленную работу.

– Тимофеев, – старшина «вылавливает» нужного музыканта, в упор смотрит глазами подполковника. – Это твоя работа со Смирновым?

– В каком смысле?

– С телевидением… в каком… – раздражаясь, повествует старший прапорщик. – Вы меня подставили… с самоволкой. Будто не понимаешь.

– С телевидением? – переспрашивает прапорщик. – Никак нет, товарищ старший прапорщик, с телевидением.

– Тогда, как он туда попал, я спрашиваю? Только не ври мне…

– Сам не понимаю… Вообще-то они обещали его не показывать… – мнётся музыкант. – А в остальном… Вы же знаете, товарищ старшина, консерватория же всегда должна шефствовать над средними учебными заведениями… Должна! Вот мы и это, оказали посильную помощь… в воспитании эстетического и культурного уровня подрастающего поколения. Сами же говорили!..

– Я?! – изумляется старшина. – Когда это я такое говорил?

– Вы всё время нам это говорите… Всем! Что мы, музыканты, должны нести в массы, в народ, высокую культуру и эстетику, как базисную платформу в формировании личности современного человека… Вот. Это же вы говорили? Вы!

Старшина несколько теряется, но принимает на свой счёт почётную ответственность.

– Ну, в общем-то… правильно всё это, конечно… Только… Зачем же на всю страну-то сразу…

Тимофеев полностью похоже с этим согласен: не хорошо, конечно, говорит его вид, если сразу, и на всю страну.

– Я их предупреждал… – осторожно замечает он. – Они обещали.

– Предупреждал он, они обещали!.. – играя голосом, в сердцах передразнивает старшина. – Это хорошо если только наш дирижёр что-то ночью по телевизору увидел, а если ещё кто… из командования, например, из дивизии… А? Как наши срочники за всякие училища на конкурсах выступают. Это же не положено. Чёрте что! У меня в голове такое не укладывается. Пойти в самоволку и засветиться на телевидении… это вообще… Ни в какие ворота. И всё ты! – ткнул пальцем в грудь провинившегося прапорщика. Тимофеев попытался было рот открыть. – Молчать! – в соответствующем «тонусе» оборвал старшина. – Это твоя работа, я знаю, и не спорь. Будешь спорить, накажу… понимаешь… Так же и под прокуратуру с вами можно залететь. Предупреждать же в конце концов надо, понимаешь.

– Виноват, товарищ старший прапорщик. Больше не повторится. Да и парню размяться тогда надо было… Я подумал… Диплом к тому же…

– Диплом… – остывая, эхом, вторит старшина. Но вдруг спохватывается, боясь забыть. – И вот ещё что, Тимофеев. И не вздумайте больше на всякие ваши халтуры срочников с собой брать. Не дай Бог! Категорически. Узнаю, всех накажу на полную катушку… Тебя первого.

– О, опять меня! А меня-то за что?

– Знаю за что! Твоя это потому что работа. Понял?

– Так точно. Понял.

– То-то, – Хайченко уже выдохся, но отдельные сотрясания воздуха ещё проявляет. – И своих подпольщиков всех предупреди… Ясно!

– Так точно. Ясно.

– Всё, идите, занимайтесь делом!..

– Есть, заниматься делом.

– Понимаешь…

Ну, это уже просто пар. Дуновение всего лишь… Потому и не опасное.

Следующий день.

Вторник.

Тот же класс.

Заметны разительные перемены: всё блестит и сверкает.

Личный состав тоже – свеж и бодр. Томится, как свежий борщ под крышкой, как новенький штопор в праздничном ожидании девственной цельности пробки.

Музыканты, косятся на дверь, разгуливают с инструментами в руках и на перевес, как с автоматами. Не столько раздуваются, сколько делают вид, что заняты инструментом. Да и разгуливают потому, что жаль пока брюки мять…

Срочников тоже не узнать, все в «парадках». Парятся.

Подполковник свежий китель надел, и туфли новые. На вешалке еще круче дыбится своей взлётной кривизной новая его фуражка. Новейшая. Парадная.

Чуть в сторонке, с инструментами, стоит группка озадаченных житейскими обстоятельствами музыкантов.

– Я думаю, мужики, этого лейтенантика обязательно нужно будет в кабак сводить. Проверить на русское гостеприимство, на устойчивость, и прочее. Как думаете? – Ведёт тему озабоченный патриотической проблемой Евгений Тимофеев, трубач.

– Обязательно! Как пять копеек. А где башли взять? Это ж, целая куча баксов… – Ужасается прапорщик Мальцев. Геннадий Мальцев, тромбонист.

– Где-где… А может, ко мне, на хаус? – гостеприимно предлагает выход Сашка Кобзев, кларнетист. – А?

– Ну, конечно, к тебе на хаус, – всполошившись, ехидничает Трушкин. – Опять твоя тёща в рот будет заглядывать, да рюмки считать… «Какая дороговизна вокруг, какая дороговизна… Вот раньше, вот раньше…» Еще чего доброго привяжется к нему, к этому Гиллу, с рекламой своей коммунистической партии, как та тётка с «Кометом», не оторвешь.

– Ага, или начнет опять всех жизни учить, как тот Жирик. Нет-нет, это не пойдет. – Добавляет Женька Тимофеев. – Она меня еще прошлый раз во как достала, до сих пор отойти не могу. Ты меня, Санёк, извини, но не с американцем к тебе в гости идти, разве что с Зюганычем.

– Да я чего, я понимаю, – огорчённо разводит руками Кобзев. – Сам по ночам вздрагиваю… Уж дома, верите нет, и табурет её опять починил, и посуду мою… иногда. Даже мусор стал выносить… а ей всё мало и мало – зудит и зудит. Телик с ней вообще не возможно смотреть, заманает почище любого комментатора.

– Ладно, не плачься, не у тебя одного…

– Да, Санька, не уводи мысль в сторону, – чутко следит за ходом стратегического планирования Тимофеев. – Что делать-то будем, чуваки, где башли на кабак брать, а?

– А может, к Ленке завалимся? – предлагает вариант находчивый Лёва Трушкин. Левон Арнольдович, если официально. Он армянин. В оркестре на тубе играет. – Ну, к той, с вещевого рынка. – Видя, что коллеги не врубаются, поясняет. – Ну, рыжая такая… – Показывает руками силуэт виолончели. – Помните? Ля-ля-ля, тополя… А я люблю военного, такого здоровенного!.. Ой-ой, приходите-приходите, мальчики!.. Я был пару-тройку раз, нормально, ага. Всё есть, кроме джакузи… И сама ничего…

– Может, у неё и занять? – подсказывает Кобзев.

Их размышления прерывает резко открывшаяся входная дверь…

Чуть с заминкой в дверях, в оркестровый класс первой входит совсем молодая женщина в военной форме не нашего образца. Она в высокой пилотке, с яркой задиристой цветной эмблемой, военной рубашке с отложным воротником, украшенной военными бирками и опознавательными нашивками, брюках и высоких ботинках на толстой рубчатой подошве. Без какого-либо макияжа, лицо милое и улыбчивое, загорелое и в веснушках, каштановые волосы аккуратно подобраны и уложены под пилоткой. Фигура явно спортивная, подтянутая. Небольшая грудь, как на манекене, легко просматривается под натянутой рубашкой, аккуратные формы бедер обозначены облегающими брюками, свободно ниспадающими к ботинками. Как говорится, всё есть, но не на показ. В руках у неё дорожная сумка средних размеров, на плече тяжёлый фотоаппарат. На кармане пристегнута пластиковая карточка иностранного гостя. За ней «вальсирует» радушно улыбающийся воспитательный полковник, за ним молодой с подвижным лицом капитан с противогазом через плечо (признак планового «химдыма» в этот день в полку), – надо понимать, капитан, из особого отдела, в роли переводчика. Ещё кто-то был, их уже не заметили.

Полковник, на радостях, бурчит что-то неопределенное: «Во-от, товарищи, пожалуйста, вам…»

– Ор-ке-естр, смир-рна! – ревёт дирижер.

Музыканты и гости замирают, слушают в тишине звук печатающих шагов дирижера, но смотрят все только на молодую красивую женщину… Не просто ошарашены мужики – это заметно, до потери дыхания ошарашены, потери речи и всего остального… «Вот эт-то да-а-а!»

Это и понятно! Ждали-то и готовились к встрече с Гиллом, который, как говорится, Маккензи или как его там, а тут, вот как оно получилось. Может быть и Маккензи, но другой, не такой, а совсем и наоборот… Даже лучше, что наоборот. На много лучше. И не негр, к тому же. Женщина! Молодая, ёшкин кот! Красивая! Глаза!.. Смотрите, смотрите… глаза у нее… ярко-ярко голубые! Совсем не наши! Не земные! Не такие, как здесь обычно: не серые, не зеленые, не коричневые… а голубые. Вот это глаза. Большие, огромные… и голубые. Невероятно! Чистые-чистые, лучезарные, как голубой бриллиант. Сине-голубой бриллиант. Небо и вода… Колодец! Небесный колодец! Нет, васильки и небо. Вот это сюрприз… Охренеть! В смысле зашибись!

Дирижер, кося глаза на необычный гостевой объект, что-то там громко докладывает полковнику о готовности оркестра к занятиям, и прочую ерунду. А все стоят, молчат, не могут оторвать глаз от этого Гилла, вернее от этой Гиллы или как её правильно?! Засмотрелись все… Застопорились, как под очаровательным гипнозом… Чуть даже не облажались – едва не прозевали рявкнуть приветствие – это сработало само собой, в автоматическом режиме: