Василий Храмцов - Записки редактора. Наблюдения в пути от журналиста до главного редактора

• Название: Записки редактора. Наблюдения в пути от журналиста до главного редактора
• Автор: Василий Храмцов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эту книгу написал не профессиональный писатель, а журналист, работавший в нескольких городских и районных газетах. Он вошел в газету как в храм, с самыми восторженными чувствами к профессии и журналистам. Познакомившись с содержанием книги, вы будете наблюдать, как некоторые из «небожителей» теряли в его глазах авторитет. А еще убедитесь в том, что профессия журналиста требует не только литературного мастерства, но и мужества, твердости характера, наличие «стержня», именуемого совестью.

---

– Хорошо стреляешь, – похвалил казах.

– Это – не я, это – ружье. Попал совершенно случайно.

В ауле, прощаясь, я предложил:

– Это вам за проезд. Рассчитываюсь утками!

Казах не сопротивлялся. Довольный этим, я отправился разыскивать попутчика, у которого брат был управляющим в этом отделении совхоза.

– Где живет управляющий отделением? – спрашивал я у прохожих.

– Десятник? Вот там живет, – отвечали встречные казахи.

Вскоре я уже здоровался с Виктором и его братом Евгением. Это был крупный, очень подвижный человек лет тридцати. В его манере говорить, в походке, в выражении лица чувствовались властность, самоуверенность, бахвальство, самолюбование.

– Ты не смотри, что мы в такой глуши живем! Зато у нас все есть! Здесь все мое, я здесь царь и бог! Пусть только кто-нибудь пойдет против – в порошок сотру!

Виктор, который всю дорогу ловил каждое мое слово, теперь постоянно куда-то отлучался, с ним невозможно было заговорить. Хотелось узнать, замолвил ли он за меня словечко. А Евгений быстро определился:

– К вечеру у нас тут будет банкет. Придут и приедут мои друзья. Тебя я не приглашаю. Нам чужие не нужны. А на квартиру я тебя устрою. Спроси Улдан, она говорит по-русски. Скажи, что от меня.

Мне захотелось задать вопрос о русском гостеприимстве. Но я решил, что этим только унижу себя, молча собрался и ушел. Настроение было испорчено.

А время уже перевалило за полдень. Я быстро разыскал Улдан и объяснил ей, что нужно остановиться на ночлег, а утром я уйду к геологам. Тут я по-настоящему удивился: Улдан говорила по-русски с чудовищным акцентом, с трудом подбирая слова. Я впервые осознал, что русскай язык для казахов – не родной.

Вышел старик, дедушка Шамшубай. Я учтиво поздоровался с ним, спросил, как его здоровье, сколько ему лет. Он ничего не ответил, только что-то спросил у внучки.

– Дедушка плохо понимает по-русски.

И она перевела ему все, что я спросил. Потом сама ответила, что старику семьдесят лет и что он болеет. Оставив меня наедине со стариком, хозяйка куда-то ушла. Вернулась с чайником и хлебом на деревянном подносе.

– Выпейте у нас чаю. Столовой в ауле нет. А на ночь мы вас оставить не сможем. Я – вдова, разговоры разные пойдут. Вы только не обижайтесь. Пойдите к немцам, они живут вдвоем, мать с сыном. Они вас пустят.

Не ожидал я, что окажусь в таком глупом положении. К дому, в котором жили немцы, я подошел уже в сумерках. Узнав в чем дело, встретивший меня у калитки рослый белокурый юноша провел в дом.

– Мама, – сказал он, – Сергею негде переночевать. Пустим его на ночлег?

– Боже мой, конечно! Располагайтесь. Вот вам домашние тапочки. Умойтесь с дороги, вот полотенце. У нас есть кровать свободная. Там вас и устроим.

Было слышно, как где-то заработал дизель-генератор. В комнате загорелись электрические лампочки. Я стал расспрашивать, как живется немцам среди казахов, как они сюда попали.

– Нас переселили с Поволжья. Мальчик мой был совсем маленьким, а теперь вот – жених! Люди здесь хорошие, добрые, отзывчивые. Вот только Десятник – настоящий изверг. Весь аул держит в страхе. Делает, что хочет. Людей обижает. Справедливости от него не дождешься. И пожаловаться некому – в районе все у него друзья да собутыльники. Участковый милиционер ему друг.

– А почему его зовут «десятник»? Обычно руководителя называют управляющим…

– Это фамилия такая – Десятник.

– Ну, и как конкретно он людей обижает?

– Наряды закрывает так, как ему захочется. Если кого невзлюбит – посылает на самые трудные работы, а начисляет копейки. Чтобы поехать на курсы шоферов или трактористов – у него нужно заслужить: в гости пригласить, стол накрыть, да не раз. Были случаи, что избивал людей. И все ему сходит с рук.

Утром я отправился по направлению к буровой вышке. Теперь уже знал, что никакого крупного месторождения в этих местах не открыли и никто никакую технику в эти края не гонит. В конце села встретил знакомого казаха, с которым ехал на дрожках.

– Как ночевал, Сергей? – спросил он. – Зайди в дом, покушай сурпу, из твоего селезня сварили. Птицу уже съели, а сурпа еще есть.

Женщина поставила передо мной миску с супом и хлебницу. Оказалось, что «сурпа» – это густой суп с пшеном. И очень вкусный.

Попрощавшись, вышел за околицу. Навстречу мне человек в комбинезоне. Им оказался буровой рабочий Иван Проскурин. Отстояв суточную смену, он возвращался к себе в деревню на отдых. Присели, покурили.

– Никакой перспективы у этой буровой бригады нет. Вышку скоро будут демонтировать. На этом разведка заканчивается. Так что скоро я останусь без работы. Поворачивай обратно, будешь мне попутчиком.

Чем хороши казахские степи, так это расстояниями. Домой Ивану предстояло идти всего-то двадцать километров. Жил он в небольшой деревне, населенной русскими староверами.

– Переночуешь у меня. В баньку сходим, жена должна натопить.

Делать нечего, отправился я в обратный путь. Шли вдоль берега неширокой, но бурной от весенних вод речушки. Иван достал из зарослей тальника удочку, вынул из рюкзака банку с червями и приступил к рыбалке. Я впервые видел такое снаряжение лески. На конце ее был тяжелый свинцовый шарик, а сантиметрах в пяти выше крепился короткий поводок с крючком и наживкой. При таком быстром течении и при такой мутной воде другим способом удить вряд ли бы удалось.

Не прошло и двух минут, как Иван поймал крупного хариуса. Я был увлечен новым видом ужения и легко согласился дать Ивану ружье, а сам уселся рыбачить. Постукивая свинцовым шариком по дну, вдруг ощутил поклевку и сам вытащил упирающегося хариуса.

Иван исчез надолго. За ловлей рыбы я не скучал, но уже начал волноваться. Наконец, охотник явился с пустыми руками. Не нашел он ни уток, ни какой-либо другой дичи. Но у нас была рыба для ухи, и мы бодро зашагали домой к Ивану.

В доме кроме жены было несколько соседок. Головы у всех были покрыты платочками. Иван сказал, что в селе – все до единого – верующие. Он один атеист. Баня действительно была натоплена. Что поразило меня: от каменки, сложенной из кусков плоского песчаника, исходил горьковатый пар. Много повидал я деревенских бань, но никогда не встречался с таким явлением.

На следующий день я добрался до райцентра. Решил зайти в редакцию районной газеты и рассказать о самодурстве Десятника. В редакции застал форменный переполох. Одни куда-то убегали, другие возвращались и вносили крупную рыбу. Что значит, если неподалеку огромное водохранилище! Все были возбуждены. Потом эту рыбу развешивали.

Мне, чтобы не скучал, дали подшивку газеты, и я увлекся чтением.

Газета выходила на русском языке. Короткие заметки, небольшие корреспонденции. Всю прошлую зиму я проходил на занятия в городскую редакцию в школу рабкоров и уже знал многие тонкости газетного дела. Газету в Зыряновске издавал хорошо подготовленный коллектив журналистов. Так что я рассматривал газету с профессиональной точки зрения.

Бросалась в глаза убогая верстка. И почти в каждом материале – грамматические ошибки. Не нашел я ни репортажей, ни фельетонов. Встречались только скучные тексты, которые можно назвать одним словом: «материалы». Создавалось впечатление, что делали газету ленивые, безразличные люди: лишь бы выпустить. Критических материалов вообще не было, не встречалась и рубрика «По следам наших выступлений». После знакомства с газетой пропало всякое желание общаться с кем-нибудь.

Как и обещал, пошел в дом к Кульбмамбетову. Казах встретил меня радостными возгласами, усадил за стол, напоил чаем с молоком. Рассказал, почему он не на работе. Оказалось, что он на пенсии по инвалидности.

– Много лет я проработал на свинцово-цинковом комбинате. Вот и получил силикоз легких.

К вечеру снова отправились на охоту. Но дичи не встретили. В темноте вернулись домой. Я торжественно передал Кульбмамбетову свое ружье.

В Заряновск, чтобы забрать трудовую книжку, возвращался тем же путем – на маленьком двенадцатиместном самолете. Устроился у иллюминатора и любовался пейзажем. Снова пролетали над Бухтарминской ГЭС с ее великолепной плотиной. День был солнечный, воздух – прозрачный. В гористой местности возникло много восходящих потоков. Самолет постоянно бросало в воздушные ямы. От этого всех пассажиров рвало, и они сидели, уткнувшись в бумажные кулечки.

А я под шум мотора, стоя у иллюминатора, напевал песни про «Варяга», про бродягу, который переплыл Байкал. В это время как-то само собой пришел к выводу, что пора принять предложение газетчиков – пойти работать корреспондентом.

В поисках художника

Молодой, но уже признанный художник Виктор Фынтынарь по-хозяйски устроился в кабинете Петра Иванова, редактора частной газеты «Мое подворье». Возбужденный, энергичный, весь во власти мечты о славе, о почестях, о деньгах, Фынтынарь стал задавать редактору разные вопросы. Похоже, что решил взять у него интервью. А фактически вел разведку относительно состояния предпринимателя, издателя газеты, к которому он и пришел. Даниил Владимиров «забыл» о встрече, хотя кабинет демонстративно оставил открытым. Дескать, «ждите», буду.